Автобиография - Прасковья Орлова-Савина

Гадо еще вставить эпизод из 1837 года. В это время В. И. Живокини взял в Нижнем на ярмарке театр на аренду и пригласил П. С. Мочалова, меня с мужем, Пашу Щепина (тут-то мы и объяснились) и других. Желая принести пользу любимому товарищу, конечно и себе также, мы поехали. Тогда жел. дороги еще не было, и все, т. е. артисты и купцы, ехали тройками и перегоняли друг друга. Это было в августе, погода прекрасная и путешествие очень приятное! Только первые два дня я не могла надивиться: куда ни приедем, во всякий час дня — непременно застанем купцов закусывающими. Так как все очень хорошо знали нас, то везде мы получали приглашение закусить! Я благодарила и, смеясь, сказала: «Как это можно кушать во всякое время?» На третьи сутки утром в 7 час. мы остановились пить чай и видим, что наши купцы распорядились пораньше нашего и несут 6 или 7 живых стерлядей, приказали сейчас сварить уху и просили нас разделить их трапезу. Мы не отказались, и во время обеда… как это иначе назвать?., один из тех, над кем я накануне смеялась, вынул часы и, показывая мне, сказал:

«8 час, а вы изволите обедать!.. Не удивляйтесь же, что мы не вовремя кушаем, в дороге время теряется». Мне стало стыдно, и я вспомнила: «Не осуждай — не осужден будеши!» Вообще в Нижнем нам было очень хорошо! Бенефисы полные, подарки ценные: мне подарили столовое серебро и еще бриллиант без отделки ценою в 400 руб., я сделала из него кольцо в синей эмали. Вообще я всегда любила хорошие кольца, но в один день, уже в Одессе, в 50-м году, у меня украли 4 дорогих кольца. Приехав из театра, моя горничная поленилась разобрать корзину и вынуть вещи, а лакей постарался об этом и утром нагрубил мужу, так что он его прогнал, а с ним прогнал и мои кольца. Мы вечером же хватились, но его и след пропал.

Помню, как в Нижнем меня возили в лодке, чтобы показать слияние Оки с Волгой. В те времена сообщение города с ярмаркой было очень затруднительно; хорошего спуска еще не было, и лучшая публика почти не ездила в театр на ярмарку. Но желая меня видеть, прислали просить, чтобы я доставила им удовольствие — сыграть в городе. Я согласилась, и помню, что за мной присылали карету в 4 лошади, и когда я ехала обратно, то лакей шел впереди лошадей и удерживал их. Не забыла и того, что примадонна постоянного театра в городе была фавориткой губернатора (не припомню их фамилий). И что же? Вероятно, чтобы после моей игры не слишком разочаровать его собою, она не позволяла смотреть мои лучшие сцены. Всегда прикажет ему быть за кулисами и занимает его разговором. Все смеются и указывают мне на них,

В Нижнем все было прекрасно, только при расчете порядочно обсчитал нас братец В. И. Жив<окини>, который взялся быть полным распорядителем по хозяйственной части и так нахозяйничал в свой карман, что даже братца оставил ни с чем и тот принужден был отказаться от антрепренерства! А дела шли блистательно!

И мало того, что он обсчитал нас, да еще рублей на 200 выплатил нам пуговицами, так называли старинное стертое серебро.

В Одессе, напротив, все было честно и правильно; мы имели дело с губернатором. С удовольствием вспоминаю приезд в Одессу наместника М. С. Воронцова с супругой. Всем артистам назначили день явиться, но накануне они были в театре, и потому прежде представления нас губ. Ахлестышевым они, всем раскланявшись, подошли ко мне и что-то расспрашивали. В настоящее время, много читая об этом истинно замечательном человеке, мне приятно припоминать его симпатичное лицо и милую улыбку княгини. Мой муж, окончив постройку дома, приехал позднее, и мы с успехом играли и получали хорошие деньги.

Меня признали кавалеры гордой! а дамы (сами гордые!) все удивлялись, что я не ищу их знакомства, даже Map. Ант. Нарышкина (известная фаворитка госуд. Алекс <андра> Павл.). Она очень любила мою игру и желала, чтобы я приехала к ней, что мне передавал М. Л. Невахович, забавлявший ее своими карикатурами, остротами и вообще веселостью. Он советовал мне поехать с бенефисным билетом, но я с малолетства не уважала подобных женщин, тем более слыша, что импер. Елиз. Алекс, была ангел! Я не хотела менять моих убеждений за лишних десятки рублей. Артистам, привозящим билеты на дом, платили более. Я ни к кому не ездила. Наконец, меня убедили показаться в обществе. Под Новый год всегда бывает большой бал в Благородном собрании — я решилась ехать. Разумеется, одета была очень хорошо: в темном бархатном платье с прекрасным убором из перьев на голове. Все встретили меня каким-то шепотом, и, когда я села на эстраде, под портретом государя, против меня в зале собралась огромная толпа и все с любопытством смотрели на меня, и никто не умел приветствовать меня ни одним словом, только сидевшая подле меня старушка княгиня Долгорукова заговорила со мной. Просидев так около получаса и видя, что толпа прибывает, а танцы прекратились, я обратилась к стоящему сзади меня Алек. Иван. Соколову и сказала: «Позовите ко мне мужа». И когда он подошел, встала, взяла его под руку, раскланялась с княгиней, сказала: «Поедем домой», — и пошла из залы. Тут еще более, как пчелы, зажужжали дамы, но я была очень рада, что возвратилась домой, и потом осуждающим меня за это сказала, что я хотя и жена дворянина, но они знают меня как артистку. Никогда не любила кому бы то ни было навязываться своим знакомством, а кто желал быть со мной знакомым в Москве, Петербурге и Киеве, те всегда первые обращались ко мне и впоследствии были моими друзьями. Я, как артистка, не могла исполнять все правила общественной жизни, т. е. делать визиты, посещать их вечера, потому никто не взыскивал с меня, а любили приехать ко мне запросто, на чашку чая, и провести вечер в дружеском разговоре. В Петербурге были первыми из таких Александр и Владислав Максимовичи Княжевичи, Александра Христиановна Христиани, свояченица первого, и Map. Ив. Княжевич, супруга второго; также Фед. Ник. Глинка и жена его Авд. Павл., княгиня Варв. Фед. Шаховская и сыновья ее Михаил и Иван Николаевичи, прекрасные молодые люди, старший недавно скончался сенатором, а младший погубил себя во цвете лет от дурной жены И к этим прекрасным, добрым, честнейшим людям надо прибавить умного, забавного Ник. Ив. Греча и почтеннейшего Влад. Ив. Панаева. Вот какими людьми я старалась окружить себя и отказывалась от многих других искателей моего знакомства. Из студентов в Москве принимала некоторых, более для того, чтобы укрощать их восторги, а в Петербурге только троих: Ореста Фед. Миллера, Карла Антоновича Клостермана и Ник. Весселя. Это было в конце 50-х годов и в начале 60-х, когда так быстро распространялся нигилизм, и наши беседы клонились к тому, чтобы они, как уже старшие студенты, старались всеми силами останавливать эту язву, доведшую до страшной катастрофы 1-го марта 1881 года. Мне приятно вспомнить, что они до конца жизни остались верны своим убеждениям. Все они были очень молодые люди, и старший из них, Орест Фед., моложе меня был на 18 лет.