Участник поисков - Борис Иванов

Думштейн замолчал, потер лоб и пожал плечами.

— Вот и все, мастер. Все, что я знаю про Скрипача... Вы хотите меня спросить о чем-то еще?

Док Чаплин у себя в углу кашлянул, намекая на то, что пора бы и закруглить разговор.

— Только один вопрос, — извиняющимся тоном произнес Ким. — Даже, собственно, и не вопрос... Я хочу попросить у вас совета... Подскажите мне, как я могу узнать, что сказано в последнем Предсказании?

Аркадий иронически скривился:

— Ну что же... Есть люди, которые за нашими Предсказаниями очень внимательно следят. И успевают их перехватить, прежде чем Сеть их изымет из Интернета... А потом распространяют среди тех, кому это интересно. Их здесь окрестили файндерами. Имен я вам — уж извините — называть не буду. Сможете найти таких — хорошо. А на нет и суда нет...

Ким нацарапал в книжке: ФАЙНДЕРЫ. Закрыл ее, поднялся и чуть церемонно поклонился.

— Спасибо и на том.

В коридоре, когда дверь кабинета закрылась за ними, доктор Чаплин повернулся к Киму.

— Я предупреждал вас, что особой пользы от этого разговора не будет. Вам, однако, везет — вы эту проповедь о сатанинской сущности компьютеров и о злокозненных андроидах выслушали в первый раз. И, надеюсь, в последний. А я ее выслушиваю — в различных вариантах — пожалуй, уже в какой-то там раз...

— И вам после этого не мерещатся «универсальные рабочие» с кинжалами в зубах?

Доктор добродушно рассмеялся:

— Знаете, андроид стрижет мне траву на газоне перед домом и моет мой кар. И в кафе, где я люблю посидеть, андроиды готовят превосходные русские блины. И у меня нет ни малейшего желания лишать себя этих маленьких удобств — сколько бы мне ни толковали про козни Сети... Не забудьте ваш регистратор. Вы его оставили на столе в приемном отделении. Всего вам хорошего, мастер Яснов...

Выйдя за ворота богоугодного заведения, Ким вытащил из кармана микропульт и вызвал «пульчинеллу». Та послушно верулила из-за угла, привычно прижимая дворником к лобовому стеклу очередное извещение о штрафе за несоблюдение очереди на заправочной станции.

Ким пожурил «пульчу», сунул квитанцию в бумажник и, перед тем как сесть за руль, окинул взглядом выцветшее от полуденной жары небо Большой Колонии. На западе оно уже начинало темнеть от закипающих на горизонте грозовых туч.

Может быть, эта надвигающаяся вечерняя гроза и была причиной того, что Киму не передалось благодушие дока Чаплина. Всю дорогу назад до Нью-Чепеля его томила неясная тревога. Пролетающие мимо поля казались ему странным, застывшим океаном, готовящимся ожить и поглотить пересекающие его дороги, смыть города и села и вновь застыть в полуденной неподвижности. Далекий лес напоминал прибежище злых духов, а в отрогах виднеющихся на горизонте гор, безусловно, обитали коварные волшебники, гномы и тролли.

Добравшись до своего офиса, он опустошил найденную в холодильнике банку «Гиннеса» и, сев за стол, принялся просматривать накопившийся в его ноутбуке информационный хлам. Он разобрал эту кучу килобайт примерно наполовину, когда кто-то, на старинный манер, постучал в дверь агентства.

Вырулив к заливу, Клавдий облегченно вздохнул: «Матильда» была на месте и мирно покачивалась на тронутых рябью здешнего довольно миролюбивого моря-океана. На месте был и Рыжий Уитни. Он сидел на краю палубы своей посудины, уныло свесив ноги за борт, а голову — на грудь.

Мохо посигналил ему и тем заставил встрепенуться. Уитни поднялся и, спустившись по трапу, побрел навстречу старому приятелю.

Клавдий припарковал машину у въезда на пристань, захлопнул за собой дверь и поспешил ему навстречу.

— Что, плох старик? — с тревогой спросил он, беря Уитни за плечо и стараясь заглянуть ему в глаза.

— Нет старика, — мрачно ответил тот, не глядя на Мохо.

— Ты что говоришь?! — возмутился Клавдий. — Нолан не мог умереть! Он...

— Ты не понял, — махнул рукой Рыжий. — Не помер он. Ушел. Взял и ушел. Вот.

Клавдий обалдело уставился на него:

— Ерунду городишь! В его состоянии человек не то что ходить — руками-ногами шевелить не может. Э, да ну тебя!

Он отмахнулся от мычащего что-то невразумительное Уитни и взбежал по трапу. Отворив дверь в каюту, он некоторое время тупо смотрел на аккуратно заправленную и совершенно пустую койку, на которой еще совсем недавно неподвижно лежал Скрипач. Потом он обвел взглядом все незамысловатое убранство каюты, поглядел даже на потолок, но ровным счетом ничего не обнаружил — из того, что могло бы послужить хоть каким-то объяснением таинственного исчезновения Нолана Нолана.

— Когда это случилось?! — повернулся он к уныло торчащему у него за спиной Рыжему.

— Ночью, — промямлил тот. — В котором часу — не знаю. Я спал...

— Надрался ты, как скотина, и проворонил все на свете!

— Я не... Я только чарку на сон грядущий... Я тут и спал — на корме, в спальнике...

Клавдий двинулся на Рыжего с такой угрожающей миной, что тот, пятясь, чуть не грохнулся в мирные воды залива.

— Похитили его! — гремел Клавдий. — По-хи-ти-ли! Понял ты, дятел?! Какого черта ты сразу мне знать не дал?

— М-меня отключили... — дергая рыжей башкой и разводя руками, стал объяснять Уитни. — В смысле — мобильник мой... З-за н-неуплату...

— А причиндалы твои тебе не оторвали — за неуплату?! А?! Ты почему мне не сказал, что у тебя счета за связь просрочены? Или думаешь, что у старины Клавдия под такое дело капусты не нашлось бы? Или в город до автомата дохромать ума не хватило? Э, да ну вас всех!

Он тяжело опустился на бухту каната, уложенного у борта, и, подперев голову кулаком, впал в тяжкие размышления.

— Так... — бормотал он. — Ясно, что, пока ты дрых, сюда приперлись несколько человек, Скрипачу рот заткнули, а то и на месте порешили и прочь унесли. Вот только кто и куда? Могли ведь и прямо тут — за борт скинуть... А что?!

— Я чутко очень сплю... — обиженно возразил Уитни. — Если бы даже на пирсе кто шумнул, я бы все равно... А уж прямо тут — на борту... И потом, Нолан... Он вот это вот.

Он протянул Клавдию слегка помятый листок бумаги в клетку.

— А начать с этого ты не мог?! — озверело уставился на Рыжего Клавдий. — Ты ж меня, дурак, до кондратия чуть не довел!..

Он выхватил листок из рук бестолкового приятеля, снова рухнул на бухту каната и, расправив листок на колене, принялся читать написанное на нем — шевеля губами и водя по строкам могучим, смахивающим на дубовый сук пальцем.

«Не беспокойтесь за меня, — писал Скрипач. — Меня поставили на ноги и хранят те знания и те связи с миром — избавь вас господь познакомиться с ним, — которые я обрел за свою долгую, может быть, слишком долгую жизнь. Конечно, это не легко дается мне. Но Орри попал в беду. Не спрашивайте меня, откуда мне стало известно это. Если ему не поможем я и все вы, мои друзья, то случится самое страшное — сбудется злая часть Предсказания».

Дальше читать стало труднее — Скрипач написал последние строки записки явно второпях.

«Буду с вами честен. Вовсе не это страшно мне. Мне просто страшно за то, что станет с маленьким Орри. Я не знал, что этот плод моей фантазии будет так дорог мне». Потом почерк Скрипача снова становился вполне отчетливым.

«Я сам свяжусь с вами, когда будет надо. Но если случится что-то непредвиденное, вам поможет найти меня Каррог из Рощ».

Мохо тихо присвистнул и почесал в затылке.

О причине, по которой Санчо Мурагона прозвали Мельник, среди знающего его народа велись порою жаркие споры. Злые языки, конечно, уверяли, что так его окрестили за обыкновение молоть всяческую чепуху и ахинею. Языки менее злые, но более осведомленные, склонны были поддерживать точку зрения, согласно которой кличка досталась Санчо, потому что Заброшенные мельницы в свое время частенько служили ему убежищем от периодически наезжавших на него одураченных клиентов или от пускавшихся вдруг на поиски Санчо правоохранительных органов. А может, Мельником окрестили Санчо Мурагона просто за его обличье — приземистого, неряшливо одетого, прижимистого и добродушного одновременно селянина.

Вечно облаченный в грубошерстные клетчатые рубахи с расстегнутым воротом, мешковатые брюки и бесформенные штиблеты с косо стертыми каблуками, Санчо тем не менее обладал совершенно необъяснимой притягательностью даже для людей, особой доверчивостью не отличавшихся. Поменяв на своем веку добрую дюжину профессий, Санчо надолго задержался в зыбком качестве частного расследователя. Занятие это позволяло ему с успехом заниматься своим любимым делом — балансировать на незримой грани между криминалом и законностью. Его занимал даже не навар, который такая эквилибристика позволяла срубить и с тех и с других, а сама атмосфера захватывающей бесконечной игры, в которую превращалась при этом его жизнь. Но, как сказано кем-то из мудрых: «Блаженны играющие, ибо — доиграются!»