Избранные сочинения в 9 томах. Том 4 Осада Бостона; Лоцман - Джеймс Купер

— Мне нечего скрывать, — ответил Лайонел, раздосадованный самообладанием своего собеседника, — но, быть может, человек, с которым я говорю, боится показываться на улицах Бостона средь бела дня?

— Человек, с которым вы говорите, майор Линкольн, — отвечал неизвестный, шагнув к Лайонелу, — осмеливался ходить по улицам Бостона и днем и ночью, когда чванные прислужники того, кого вы именуете своим государем, гордо расхаживали по ним в дни безопасности и мира; неужели же он побоится ступать по родной земле, когда народ поднялся, чтобы посрамить их!

— Для врага, находящегося в пределах британского лагеря, вы говорите довольно смело! А вы не спросили себя, чего требует от меня долг?

— Это вопрос, на который майору Линкольну может ответить только его собственная совесть, — сказал неизвестный, — хотя, — добавил он после небольшой паузы и более мягким тоном, словно вспомнив об опасности своего положения, — среди его предков, когда они жили в родной стране, не было доносчиков.

— Не станет им и потомок. Но пусть это будет нашим последним свиданием, пока мы не встретимся как подобает друзьям — или врагам, которые могут отстаивать свои убеждения с оружием в руках.

— Лминь! — произнес неизвестный и, схватив руку Лайонела, пожал ее с благородной горячностью. — Час этот не очень далек, и пусть правое дело восторжествует.

Не сказав более ни слова, он плотнее закутался в плащ и быстро зашагал прочь, так что Лайонел, если бы, даже захотел, не смог бы его остановить. О том, чтобы догнать Сета, теперь нечего было и думать, и молодой человек в глубокой задумчивости медленно побрел домой.

Последующие два-три дня ознаменовались более усиленными учениями в войсках; кроме того, как стало известно, несколько генералов из свиты Геджа тщательно обследовали соседний полуостров.

Лайонел терпеливо ждал развития событий, но, когда стало ясно, что военные действия вот-вот начнутся, он решил еще раз попытаться проникнуть в тайну странного обитателя пакгауза и с этой целью спустя четыре дня после описанной нами встречи с незнакомцем направился вечером к Портовой площади.

Вечерняя зоря давно уже отзвучала, и в городе стояла та глубокая тишина, которая сменяет шумливую суматоху казарм; улицы опустели, и по пути Лайонелу попадались лишь часовые, мерно расхаживавшие взад и вперед на своем посту, да офицеры, возвращавшиеся в этот поздний час с пирушки или дежурства. Ни огонька не светилось в окнах пакгауза, и обитатели его, если они были дома, спали. Взволнованный Лайонел продолжал свою прогулку, углубляясь все дальше в лабиринт узких мрачных улочек северной части города, пока неожиданно не очутился возле кладбища на Копс-Хилл. На этом холме английский главнокомандующий распорядился установить батарею тяжелых пушек, и Лайонел, не желая, чтобы его окликали часовые, свернул в сторону, прошел по гребню холма и, усевшись на камень, задумался о собственной судьбе и положении в колониях.

Ночь была темной, но нависший над бухтой туман порой рассеивался, и тогда при слабом мерцании звезд смутно выступали черные корпуса военных кораблей, стоявших на якоре в порту, и неясные очертания противоположного полуострова. Ночное безмолвие окутывало все вокруг, и, когда замирали протяжные окрики «Слушай!», доносившиеся с кораблей и батареи, наступала такая глубокая тишина, что казалось, вся Вселенная, уверовав в безопасность, безмятежно опочила. В такую минуту, когда становилось слышно даже легкое дуновение полуночного ветерка, до слуха молодого человека вдруг донесся легкий плеск, будто кто-то осторожно греб. Он прислушался и, всмотревшись в ту сторону, откуда доносились эти слабые звуки, увидел скользившую по глади залива лодку, которая так легко и плавно пристала к усыпанному галькой берегу у подножия холма, что даже волны не набежало. Желая узнать, кто это в такой поздний час тайно пробирается в город, Лайонел уже хотел встать и спуститься к воде, но тут из лодки выпрыгнул человек и стал подниматься вверх по склону прямо к нему. Затаив дыхание и отступив в тень, отбрасываемую выступом скалы, Лайонел ждал, пока неизвестный приблизится шагов на десять, однако тот остановился как вкопанный и, видимо, так же, как он сам, затаив дыхание стал настороженно прислушиваться. Молодой человек наполовину извлек шпагу из ножен, а затем произнес:

— Не слишком ли это уединенное место и поздний час для прогулок, любезный?

Даже бесплотный призрак и тот не встретил бы эти неожиданно прозвучавшие слова с большим спокойствием, чем человек, к которому они были обращены. Он медленно повернулся к Лайонелу, внимательно оглядел его с головы до ног и угрожающе прошептал:

— Там, на холме, ходит гренадер, у него ружье со штыком, если он услышит, что тут разговаривают, сразу обоих схватит, хоть один из них и майор Линкольн.

— Так это ты, Джэб, крадешься, как вор, ночью? — сказал Лайонел. — С каким же поручением тебя послали?

— Если Джэб вор, потому что пришел поглядеть на могилы Копс-Хплла, так, значит, воров тут двое.

— Молодец, хорошо сказано! — сказал Лайонел с улыбкой. — А все-таки, с каким это поручением явился ты в город в такой поздний час?

— Джэб любит ходить по кладбищу до петухов. Говорят, мертвые гуляют, когда живые спят.

— А ты что ж, хотел бы поговорить с мертвецами?

— Задавать им много вопросов грех и спрашивать их надо именем Христовым, — ответил дурачок с такой мрачной торжественностью, что Лайонела, на которого не могли не подействовать ночная пора и уединение кладбища, пробрала дрожь. — Но Джэб любит бывать рядышком с покойниками, он хочет привыкнуть к здешней сырости, ведь, когда бог его приберет, он тоже будет гулять в саване в полночь.

— Тише! — произнес Лайонел. — Что это за шум?

Джэб замолчал, вслушиваясь не менее напряженно, чем

Лайонел, потом ответил:

— Никакого шума нет. Это стонет ветер в заливе и волны накатывают на берег.

— Нет, это ни то и ни другое, — сказал Лайонел. — Я отчетливо слышал гул сотен голосов, или меня обманул слух.

— Может быть, это души покойников беседуют друг с другом, — сказал дурачок. — Говорят, их голоса похожи на шелест ветра.

Лайонел провел рукой по лбу, пытаясь обрести душевное равновесие, нарушенное торжественно-мрачным тоном своего собеседника, и медленно пошел прочь, а за ним по пятам молча последовал Джэб. Только дойдя до ограды, которой была обнесена обитель мертвых, молодой человек остановился и, прислонившись к ней, снова прислушался.

— Не знаю, быть может, меня смутили твои глупые разговоры, — сказал он, — но этой ночью тут в самом деле слышатся какие-то сверхъестественные, потусторонние звуки!.. Вот опять раздаются эти голоса, будто над заливом носятся сонмы живых существ… А сейчас мне почудилось, словно на землю бросают что-то тяжелое.