Дамы плаща и кинжала (новеллы) - Елена Арсеньева

Начальником курсов был член Реввоентрибунала Республики, комиссар Полевого штаба (ПШ) РВСР Семен Иванович Аралов. Нынешние работники ГРУ ведут отсчет своим руководителям именно от штабс-капитана Аралова.

Заместителем у него был комиссар отдела латыш Валентин Петрович Павулан, довольно загадочная личность, неизвестно откуда появившаяся и неизвестно куда сгинувшая (по некоторым данным, он погиб в начале 20-х годов в Туркестане). Получилась классическая пара: командир — комиссар, и оба большевики. Восторжествовал известный принцип Феликса Дзержинского, согласно которому при подборе кадров на ответственные должности политическая лояльность важнее профессиональной компетентности. Учитывая постоянные предательства бывших офицеров Генштаба, это было более чем оправданно.

Павулан сначала встретил в штыки появление на курсах женщины, однако Аралов рассказал ему про Мату Хари, ну, и вскоре латыш показал себя не столь уж несгибаемым. Они очень крепко подружились с Ольгой, Павулан пришел в восторг от ее оперативных способностей, да и Аралов выражался в том смысле, что если у женщины нет никаких сдерживающих центров, то она может продвинуться по служебной лестнице очень далеко!

То есть командир и комиссар пожелали оставить покладистую оперативницу при себе и дать ей какую-нибудь руководящую должность при курсах разведки. Казалось бы, сбылась мечта Ольги о возвращении в Петроград, с которым она расставалась так болезненно, когда ее поперли из Чеки… Однако с тех пор, с января 1918-го, утекло слишком много воды, и Ольга изменилась. Жить в Петрограде ей было хуже смерти.

Конечно, паек был по сравнению с тем, что ели победившие пролетарии, невероятно роскошным. В нем даже было сливочное масло! Правда, как-то раз масло это выдали завернутым в исписанную бумагу, причем исписанную сторону обратили к самому маслу. Да еще в него целиком врезалась толстая сургучная печать. И как вы думаете, что за бумага оказалась? Старое свидетельство Николаевского госпиталя о том, что какое-то лицо страдает слабоумием — как следствием сифилиса! Добросовестно были описаны вопросы, предложенные больному, и его ответы. Ольга не могла себя заставить есть эти «вопросы и ответы», пришлось их соскребать. Сколько добра пошло псу под хвост!

Но и чекистские пайки были порою такими, что хоть ложись и помирай. Унизительный, сырой, остистый хлеб с занозами, казавшийся орудием пытки. Но Ольга уговаривала себя, что «бывшим» даже лепешки из кофейной гущи кажутся сейчас лакомством, а за те «сифилитические поскребыши» с масла многие заплатили бы золотом… А за повидло небось глотку перегрызли бы! Повидло, «нечто среднее между вареньем и колесной мазью», как судачили о нем в петроградских трамваях, называли изобретением комиссаров: «Не повидло, а подлость одна, от него в кишках вроде как землетрясение делается».

Да уж! Никогда Ольга и вообразить не могла, что после победы пролетариата придется голодать, есть «колесную мазь» с опилками… Даже в Екатеринославе, под отцовым крылом, она жила сытней и вольготней! А хуже всего было то, что она окончательно изуверилась в будущем и уже не верила, что даже после окончания войны жизнь наладится. Оно конечно, не трудно было поменять на толкучке камушки на хороший кофе или на жирную колбасу. Однако еще неведомо, из чего эту колбасу сделали, из какого мяса… может статься, из человечьего. А камушки было жалко. Ольга их добывала для того, чтобы они украшали все девять ее тоненьких пальчиков, а не уродливые пальцы какой-то торговки. Она боролась за что? За такую же роскошную, привольную, красивую жизнь, которая раньше была у буржуев. А теперь такой не было ни у кого! Поэтому в России становиться буржуйкой не имело никакого смысла. Только разживешься — тебя сразу к стенке. Вот вырваться бы за границу… Пристроиться бы при каком-то из наших консульств, посольств, торгпредств… Вот счастье-то было бы!

Она заболела этой мечтой.

Между тем у разведчиков молодой советской республики дела шли из рук вон плохо. На курсах учили руководить, но кем руководить-то? Ведь главное, что делает разведку эффективной, — это агентурная сеть. А именно здесь и начинались беды. Недостаток людей, желающих (и способных) заняться агентурной работой, сказывался с первых же дней. Попытки привлечь к работе бывших тайных военных агентов русской армии, как правило, терпели неудачу, поскольку они испытывали глубокое недоверие к Советской власти. Попытки вербовки агентов из интеллигенции также не дали результатов. Оставалось последнее средство — партийный набор. Но и здесь руководство Региструпра ждало разочарование — впрочем, вполне предсказуемое. Так, из двадцати партийных работников, мобилизованных с ноября 1918 по январь 1919 года, тринадцать оказались изначально непригодны к агентурной работе, а еще двое давали сведения, но весьма посредственные, и толку от них было мало.

Умная, хитрая, злая, трезвомыслящая, отважная Ольга (она обладала редким видом храбрости — абсолютным бесстрашием) оказалась для своего руководства сущим кладом. Кроме того, она любила учиться. И училась! Теперь к ее услугам были не какие-то самодеятельные преподаватели языков, а университетская профессура, мобилизованная для преподавания на разведкурсах, и Ольга всерьез усовершенствовалась во французском, английском, турецком. И «военспецы» даже порой, хоть и, как говорится, через губу, — хвалили ее. Но…

— Мадам, — сказал один — высоченный, надменный, ехидный, как целый клубок змей, — ей-богу, я помню ваши стихи… Вы ведь были футуристкой, я не ошибаюсь? Вы умеете себя подать, ваша рыболовная сеть производила впечатление. Послушайтесь моего совета: сбросьте к чертям собачьим этот пропотевший реглан, от которого за версту несет сапожной мастерской в каком-нибудь богом забытом Екатеринославе! Займитесь своей внешностью, своим туалетом. Бог дал вам редкостный дар мимикрии. Вы покажетесь своей где угодно… даже среди дам demi-monde[41], а уж среди богемы-то уж конечно!

Сначала Ольга опешила: откуда он узнал про Екатеринослав? Потом поняла, что ляпнул наудачу, да угодил в «яблочко». Удивилась какой-то неведомой «мимикрии», немного обиделась на demi-monde — почему всего лишь demi?! — но в основном все намотала на ус.

Кстати, усики у нее и в самом деле имели место быть — крошечные, чуть заметные, весьма пикантные… Однако Ольга хорошо помнила свою откровенно усатую, изможденную мамашу и очень боялась предстоящей старости. Надо было спешить жить! Надо было во что бы то ни стало выкарабкиваться из «страны победившего пролетариата»!

Между тем в Региструпр вместо Аралова пришел новый начальник. Назывался он Сергей Иванович Гусев, хотя настоящие имя и фамилия его были Яков Давидович Драбкин. Старый, еще с 1896 года, большевик, он сначала возглавлял секретариат Петроградского военно-революционного комитета, был членом ВЦИКа, секретарем Революционной обороны Петрограда, управделами СНК Северной коммуны. В 1918–1924 годах он являлся членом РВС 2-й армии, командующим Московским сектором обороны, членом РВСР и РВС ряда фронтов, начальником Политуправления Реввоенсовета республики… Впечатляющая биография.