Герои забытых побед - Владимир Шигин

Между тем понемногу устраивался и семейный быт Фёдора Дубасова. В 1888 году у Дубасовых родилась дочь, названная Дарьей, через полтора года сын Олег. Тогда же Александра Сергеевна купила в Тверской губернии усадьбу Знаменский Раёк: красивый дом на берегу реки с несколькими сотнями десятин леса. Усадьба станет любимым местом отдыха Дубасова до конца его жизни.

После революции усадьба Знаменский Раёк использовалась как дом отдыха одного из тверских заводов. Сейчас там ресторан для «новых русских»…

В Петербурге Дубасовы обосновались на Фурштатской улице в доме № 37. По соседству с ними жили граф А.А. Голенищев-Кутузов и писатель Николай Сергеевич Лесков. Именно здесь художник Серов написал его знаменитый портрет. Вне всяких сомнений, что Дубасов встречался по-соседски с Лесковым. Интересно, говорили ли они между собой? А если говорили, то о чём?

Незадолго до Рождества 1889 года Дубасова вызвали в министерство и к полной для него неожиданности предложили командование новейшим винтовым фрегатом «Владимир Мономах». Фрегат в это время стоял в ремонте — ему меняли вооружение после похода в дальневосточные воды. «Владимир Мономах» по праву считался в те годы одним из сильнейших в мире кораблей своего класса. И, конечно же, о командовании таким кораблём можно было только мечтать. Осенью следующего года «Мономах» ушёл в заграничное плавание.

ВОКРУГ СВЕТА С ЦЕСАРЕВИЧЕМ

Курс «Владимира Мономаха» был проложен в Средиземное море. По дороге крейсер завернул в Киль, где незадолго до этого состоялась встреча русского и германского императоров. Дубасов отметил: «Немцы страшно любезны и катаются на животе. Сам капитан над портом явился в виц-мундире раньше, чем я успел стать на якорь». Потом Северное море и Средиземное.

Из Плимута 11 ноября 1889 года: «Сегодня я совершенно не способен ни на что, так как с самого утра занимаюсь фрегатом, переворачиваю всё вверх дном, наводя строгие порядки, я теперь устал, как собака. Я тебе говорил, кажется, что несмотря на то, что я всем в общем доволен, настоящего МОЕГО (выделено Дубасовым. — В.Ш.) я ещё совершенно не имел времени вводить на фрегате и меня мучила мысль, что моё безучастное отношение к этой стороне судовой жизни и службы приучит всех к мысли, что так и должно быть или что, по крайней мере, так будет и всегда, что на фрегате можно будет жить так, как проповедует Толстой, т.е. работать, когда хочется и как хочется. Чтобы искоренить в самом зародыше эту зловредную ересь, я сегодня устроил фрегату домашний смотр, в котором так перебрал косточки, что в душе мне самому смешно даже. Какого холоду я нагнал им всем. Между нами же, я должен сказать, что я нашёл всё гораздо лучше, чем ожидал, и в общем совсем недурно для начала…»

Он пишет жене о своём корабле, как о живом существе. Он в восторге от своих офицеров: «…В лице „Мономаха“, с его составом, я нашёл надёжное судно, которое с этой стороны меня положительно радует и даёт спокойную уверенность за будущее. Судно пока держит себя превосходно, отлично работая своей могучей машиною, у которой стоит надёжный и опытный хозяин — старший механик, штурман, от которого главным образом зависит мой покой в море, тоже вполне верный человек, притом ещё отличный и приятный малый. Внутренняя жизнь, до которой, по правде сказать, я ещё до сих пор не имел времени близко касаться, идёт под опытным руководством старшего офицера, и я знаю, что мне не трудно будет дать ей желаемое направление, как только станет свободнее…»

В январе 1890 года крейсер пришёл в Пирей — обычную стоянку русского флота в этих водах. Там Дубасов получил приказ управляющего Морским министерством Чихачёва и начальника Главного морского штаба Кремера остаться на Средиземном море до осени, чтобы войти в состав отряда, отправляемого на Дальний Восток с великим князем Георгием Александровичем. А пока крейсер работал стационером, в основном в греческих портах.

Почти год пробыли в Средиземном море, где фрегат исполнял роль стационера. В это время на «Мономахе» вспыхнул конфликт между командиром и кают-компанией. Предшественник Дубасова капитан 1-го ранга Кроун был человек мягкий, и на его фоне жёсткость и требовательность нового командира многим пришлась не по вкусу. Сам же скандал разразился на переходе корабля в греческий порт Порос. Тогда часть офицеров демонстративно отказалась от исполнения своих служебных обязанностей. Этого Дубасов стерпеть не мог.

— С момента моего прибытия на корабль я ежедневно являюсь свидетелем безобразных упущений и дремучего невежества фрегатских офицеров! — объявил он им. — Посему кто не желает служить по чести, милости прошу оставить фрегат!

Порядок на корабле вскоре был восстановлен, хотя Дубасову пришлось отослать в Россию нескольких офицеров. Заменил он и старшего офицера, вместо списанного из России прибыл лейтенант Цвынский (будущий основоположник эскадренной централизованной стрельбы, вице-адмирал). С прибытием Цвынского, который быстро нашёл общий язык с Дубасовым, ситуация на корабле значительно улучшилась.

Всё свободное время, как и прежде, Дубасов уделял любимому минному делу: только за один месяц «Мономах» более семидесяти раз стрелял самодвижущимися минами. Это был рекорд! Из всех видов оружия новый командир верил более всего в мины и… таран. Не стоит его за это осуждать, таковы были тогда взгляды не у него одного. Гордый тем, что довёл стрельбу минами до совершенства, Дубасов всегда при случае заявлял:

— В минном вооружении моего фрегата я вправе отныне видеть самую грозную силу.

Во время пребывания в Пирее Дубасов заводит дружбу с королём Греции Георгом, ведёт с ним долгие беседы о политике и даже пытается убедить короля заключить договор с Россией. Разумеется, что такие разговоры в обязанность командира корабля не входят, но Дубасов есть Дубасов! Он всегда и везде старается принести максимальную помощь своему Отечеству. Король, правда, несколько мнётся, напоминая, что есть ещё английский и французский факторы, которые нельзя сбрасывать со счетов. В свободное время он обучает управлению шлюпкой принцев Георга и Константина. Король и капитан 1-го ранга расстаются большими друзьями. Что касается королевы, то она провожает на своей яхте уходящий «Владимир Мономах» до границы территориальных вод.

15 марта «Мономах» вышел из Пирея, сопровождая яхту «Сфактерия» с греческой королевой русского происхождения к Дарданеллам. На «Мономахе» знали, что яхта свободно развивает 14,5 узла и что фрегату за ней не угнаться — машины и котлы поизносились, несмотря на недавний ремонт. Но этикет обязывал. Дубасов обещал королеве не отставать. Когда дали полный ход, фрегат обогнал «Сфактерию» — он шёл на 15,5 узла! Это было на 1,5 узла большим, чем на ходовых испытаниях в ноябре 1889 года. Командир был в полном восторге и не знал, как благодарить своего механика.

В начале апреля 1890 года пришла секретная телеграмма, в которой предписывалось закончить все необходимые ремонтные работы, положенные учения и быть готовым к встрече отряда с наследником цесаревичем Николаем Александровичем и его братом Георгием, которые отправлялись в путешествие на Дальний Восток. Сами великие князья расположились на борту фрегата «Память Азова», «Мономах» же выступал в роли корабля-конвоира. Вначале оба фрегата обошли все крупные средиземноморские порты. Великие князья гуляли по Некрополю, кормили мясом нильских крокодилов.

После многочисленных изменений в планах контуры экспедиции определились, и вскоре крейсера «Память Азова» и «Владимир Мономах» вышли в долгое плавание. Они прошли Суэцким каналом, пересекли Индийский океан, прошли Сингапур и Батавию, и, наконец, 25 апреля бросили якорь в бухте Кобе. На переходе Дубасов пишет письма своей супруге. Как много могут сказать о человеке даже частные письма!

Из письма Дубасова супруге: «Наследник в восторге от своего путешествия, третьего дня мы, командиры, были приглашены обедать на „Азов“ и мне удалось очень долго говорить с наследником (который, кстати сказать, чрезвычайно мил со мною). Я думаю, что всё это путешествие, как теперь, так и в особенности в будущем, отразится чрезвычайно благодетельно на его мировоззрении и характере…»

Из письма Дубасова жене: «Надо тебе сказать, что Ломен (командир крейсера „Память Азова“. — В.Ш.) немножко помешан на том, чтобы беречь свои шлюпки, и в особенности свои паровые катера. От этого они вечно висят на боканцах, сияя блеском своей краски, но как только приходится их куда-то послать, так они оказываются неисправными вследствие совершенной необученности прислуги. Я держусь другой системы и гоняю свои шлюпки как только можно больше и чаще, и потому, хотя они часто ободраны, поломаны и во всех отношениях носят следы варварского обращения, но прислуга всё-таки сколько-нибудь умеет управляться, и каждая шлюпка может исполнить своё назначение. Что касается офицеров, то я могу даже сказать, что те, которые способны выучиться, т.е. не вовсе безнадёжные, управляются теперь шлюпками очень недурно, а некоторые далее отлично».