Любушка-голубушка - Елена Арсеньева

– Ну вот, – вздохнула Эля. – А за мной тут ухаживал один человек…

– Иван, мы в курсе, – кивнула Люба.

– От Дениса?

– Успокойся, словам Дениса я меньше всего доверяю, – сердито заметила Люба. – Независимое расследование провели, скажем так.

Виктор довольно хмыкнул.

– Ухаживал, значит… – Эля помолчала, подбирая слова. – Перед самым Женькиным отъездом из Болдина ночевали у нас, в нашем большом доме. Иван тоже там был. И ночью он через окно залез ко мне в комнату. Я думала, от него отбиваться придется и кричать, но стоило мне сказать: «Как вам не стыдно!» – и он сразу ушел. Но снова полез через окно. А это второй этаж… Он сорвался и упал. Ничего не сломал себе, но закричал, и все проснулись, высунулись из окон… словом, понятно стало, чтó было. А он еще так хохотал и такой довольный вид имел… Женька разозлился до ужаса! Я его уговаривала, умоляла, но нет, он был просто как сумасшедший, а еще Денис его подзуживал, мол, что за глупости, верить, будто девчонка станет ждать, когда такой человек за ней ухаживает. Да и ты, мол, хорош, нужна бы она тебе была, ты бы сам, дескать, к ней в комнату влез! Я видела, как Женька взбешен, как он жалеет, что в самом деле не… И я тогда подумала: ведь я его люблю, дороже его никого у меня на свете нет. Я подумала – если он не верит, что у меня ничего не было с Иваном, я ему… ну, это… предложу проверить… понимаете? И он увидит, что я еще не… ну, это… Понимаете?

– Понимаем, – кивнул Виктор. – Ты это… ну… не тормози!

– Хорошо, – испуганно хлопнула ресницами Эля. – Не буду. Словом, ну, это… я к нему в комнату ночью пошла – когда все угомонились. Думаю, все спят, никто ничего не заметит. Подхожу к двери – и вдруг оттуда Элька выходит в халате!

– Господи милостивый! – сказала Люба и подумала, что, пожалуй, повторяется.

– Я повернулась и бросилась к себе, – глухо, опустив голову, бормотала Эля. – Понимаете, я подумала, Элька ходила его просто уговаривать, успокаивать, потому что она же моя подруга, она же мои принципы знает, что для меня, во-первых, никого нет, кроме Женьки, а во-вторых… до свадьбы… если только вопрос жизни и смерти, вот как в этом случае. А она меня увидела и засмеялась так странно – говорит, иди спать, он уже ни на что не способен. Я подумала, что… что он просто устал злиться и уснул, Эльке не удалось с ним поговорить. И я ушла к себе. Думаю, утро вечера мудренее. А ничего оно не мудренее, потому что, когда я проснулась, оказалось, что Женька уже уехал – тайно, первым автобусом, ни с кем прощаться не стал. Я ему стала звонить – мобильный отключен. Я хотела поехать в Нижний, но Денис меня не пустил. Дома такие ужасные скандалы начались, дядя и тетя… я им благодарна, они мои самые близкие люди, но они же не родители, они меня не понимали, они думают, что главное в жизни – богатый муж, а любовь – да ну, влюбляться сто раз можно, вообще любви, может, и нет. В общем, за каждым моим шагом следили, меня никуда не пускали, Женька на мои звонки просто не отвечал, а там вообще уехал.

– Потом тебя начали уговаривать выйти за Ивана еще настойчивей, ты сказала, что беременна, потом призналась, что это была выдумка… – негромко проговорила Люба, и Эля уставилась на нее почти с ужасом:

– Откуда… Денис…

– Мы проводили независимое расследование, говорено же было!

– А зачем?!

– Из-за Женьки, – сказал Виктор. – И из-за Дениса.

Люба кивнула, но промолчала. То есть ответить она могла бы так же, как Виктор, но вложила бы в слова «из-за Дениса» совершенно иной смысл.

– Мы не можем понять, что двигало Денисом, – продолжал Виктор. – Может, ты пояснишь? Получается что? Элька его жена, так?

– Так, – кивнула Эля.

– При этом она уверяет, что беременна от Женьки, так?

Эля мучительно проглотила комок в горле и не сказала ни слова, не шевельнулась.

– При этом Денис, когда ее к Любе привез, выдавал ее за свою сестру и тоже уверял, что она от Женьки беременна.

– Как? – прошептала Эля, и глаза у нее стали огромные. – Как это – Денис ее к вам привез?! Но ведь он о ее беременности не знает! Она же собралась от него уйти и Женьку ждать!

Несколько мгновений царило молчание.

– Да… «Санта-Барбара» отдыхает, – наконец проронил Виктор. – Что-то как-то почему-то я вообще все перестал понимать! Может кто-нибудь мне все объяснить?

Люба молчала, мелкими глотками допивая оставшуюся в стаканчике рябину на коньяке. Странный какой-то напиток… должен пьянить, а так разум проясняет, что ни в сказке сказать, ни пером описать! И вообще, почему не перейти от чинзано и мартини к рябине на коньяке? И дешевле в четыре раза, и вкуснее, и голову не дурит, не понуждает к совершению поступков, которые, от которых… ясно, словом. Надо будет такую рябину в городе поискать, именно такую, этого разлива, московского.

Люба взяла бутылку, присмотрелась к этикетке и обнаружила, что разливают рябину не в Москве и даже не в Нижнем, а именно в Болдине. Да… хороши были бы они, гуси-лебеди, заявившись с «московским сувениром» к родителям Мишки Казакова!..

– Объяснить все это можно довольно просто, – сказала Люба наконец, – сложнее понять. Но сначала…

Она осеклась. Огромный серый джип возник словно бы ниоткуда, бесшумный, мрачный и грозный, он будто выскочил с проселка, ворвался в рощу и замер, настороженный, готовый к нападению, затаенно посверкивая темными стеклами.

– Иван! – тихонько вскрикнула Эля. – Это Иван…

Однако первым появился Денис. Вышел, окинул холодным взглядом сидевших на траве людей, чуть кивнул Любе. Она, удивившись, кивнула в ответ.

Вслед за Денисом из машины выскочил тот самый черный пес, который смотрел им вслед около дома Эли. Кинулся к ней, начал радостно прыгать, лизать в лицо. Девушка обняла пса, заставила сесть, прижалась лицом к гладкой черной шерсти, и до Любы долетел ее шепот:

– Что ты наделал, Черныш! Зачем ты их привел? Теперь нас всех тут убьют!

Холодок прошел по спине…

Денис обошел джип и распахнул дверцу со стороны пассажира. Тот вышел. Люба так ждала появления этого невесть какого Ивана, что у нее даже в горле что-то задрожало, а вышел не качок и не дон Корлеоне – обычный мужчина, примерно ровесник Виктора, но ростом пониже, в плечах поуже, одетый не в кожан-реглан и не в кашемировое пальто, а в джинсы и толстый свитер, в перепачканные землей ботинки. У него были редеющие волосы и усталое лицо. Рот плотно сжат. Глаза светлые, самые обыкновенные, брови редкие, светлые, нос чуть курносый. Он вообще казался обыкновенней некуда, вот только уши – крупные, заостренные кверху – были натурально волчьи, и Люба ощутила, как у нее зачастило сердце. Она вспомнила, как Катаев пишет в «Алмазном венце» про Бунина, что у него были волчьи уши, и у Катаева были тоже волчьи уши.