Небоскребы магов - Гай Орловский

Он не договорил, я после паузы сказал хмуро:

– Будете пытать, да?.. Но вы ничего другого не услышите.

– Желание человека знать больше, – заметил он, – неистребимо. Мы будем стараться узнать до вашего последнего вздоха.

– А почему бы не поверить, – спросил я с надеждой, – что мы просто отважные путешественники?

Он кивнул.

– А я верю. Но вы первые люди с той стороны моря, так что сами понимаете, насколько вы ценный источник сведений. К тому же, понимаете, мы не можем вам дать вернуться.

– Почему?

Он осмотрел изумленно.

– Разве вы не видели, как именно укреплен порт? Какие где ограждения? Сколько у нас кораблей и как оснащены?.. Ваш корабль превосходит наши, а это значит, мы можем не устоять перед вторжением вашего флота!

– Зачем нам вторгаться? – возразил я. – У нас там свои проблемы. Сказать, что мы мирные люди, не поверите…

– Не поверю, вы правы.

– Тогда поверьте, что у нас своих проблем хватает. Заговоры, мятежи, столкновения с соседями…

Он кивнул.

– Вот-вот. Там у вас с соседями равные силы, а здесь вы наткнулись на королевство, где флот заметно слабее, а это значит, и само королевство можно захватить, а людей поработить.

Я вздохнул.

– А потому такие предосторожности? Даже арбалетчики, что могут, если рванусь, и своих перестрелять?

Он вздохнул.

– Простите, глерд, но сейчас вас обыщут, тогда лишние уйдут. А то ходят слухи о чародеях с амулетами, защищающими от стрел и даже мечей. У нас не встречаются, но, по летописям, были в старину, а у вас там могут быть и сейчас.

– Делайте, – сказал я сломленным голосом, – что хотите. Мне так горько, что нам не верят… Я ожидал, уж простите, более теплый прием. Все-таки мы первые пересекли море!

Он сказал почти с сочувствием:

– Понимаю. Однако высшие государственные интересы…

– Я вас тоже понимаю, – заверил я. – Но жизнь бывает жестокой не только к жертвам.

Он кивком головы указал на меня гвардейцам.

– Обыскать!

Я заметил, что один из гвардейцев ну точно не гвардеец, прикасался ко мне совсем не обыскивающими движениями, а словно пытался нечто ощутить в моем теле или, точнее, моей одежде, однако я здесь в обычном одеянии нижнедолинца, ничего интересного, и он первым отошел от меня, кивнул Хамильгерну.

– Ничего.

Гвардейцы тоже один за другим отходили от меня, взгляды разочарованные, точно надеялись отыскать хотя бы спрятанный нож, чтобы просить награду за усердие.

Команда арестована, билось в голове, а это значит, мои меры предосторожности ничего не дали. Или здесь специалисты лучше, чем я предполагал. Должны быть лучше, чем в Дронтарии: это они навязали Дронтарии кабальный договор, а не Дронтария им…

Все же меня вели не просто под конвоем, а под усиленным: трое по бокам, два сзади с почти упирающимися мне в спину острыми копьями, и двое впереди, что бдительно следили, чтобы никто не попался по дороге.

Я надеялся, что после обыска меня поместят вместе с моим экипажем, если он в самом деле захвачен, однако привели в то самое здание, что в первый раз, только опустились на четыре этажа вниз, запах там не просто затхлый, а вовсе отвратительный, провели в самый конец, где и втолкнули в крохотную комнатку, выдолбленную прямо в скале, такие называют каменными мешками.

Дверь из толстых дубовых досок, такую не выбить, я обернулся в камере, гвардейцы уже уступили место тюремщикам, толстым и здоровенным, но и те на меня посмотрели с опаской, я не уступаю им ни по росту, ни по ширине плеч, но выгляжу мускулистее, это заметно.

Один сказал рыкающим голосом:

– Здесь все охраняется как снаружи, так и внутри, понял?

– И что? – спросил я.

Он повысил голос:

– Это к тому, что если начнешь шуметь, тут найдется, кто тебе переломает ребра!

– Это хорошо, – сказал я. – Обожаю, когда мне ломают ребра. В котором часу ужин?

Оба загоготали, словно я сказал что-то жутко смешное, отступили за порог. Дверь захлопнулась, тюремщик с грохотом задвинул засов, я слышал как со скрипом всаживает в петли дужку громадного замка.

Была мысль сосредоточиться и попробовать ускользнуть из камеры через портал. Правда, всего на шаг, от силы на два, но все-таки свобода по ту сторону двери, однако какая это свобода, если пробиваться еще четыре этажа наверх, а после путешествия через портал буду слабее мокрой курицы.

Долго думал, ничего умного в голову не лезет, кроме как вступить в переговоры и как-то уболтать, я должен быть в этом сильнее этих питекантропов.

Выждав некоторое время, постучал в двери кулаком, потом ногой. Долго никто не показывался, я бил ногой, но кроме меня никто грохота вроде бы и не слышит. Либо слышат, но лишь посмеиваются, дескать, пусть побесится…

– Хорошо же, – прорычал я, чувствуя, как злость уже захлестывает так, что какие тут придуманные демократические ценности, есть только реальные и общечеловеческие: человек человеку люпус эст, да еще такой люпус, что четвероногий люпус поджал бы хвост и убежал, тоненько визжа, при виде двуногого собрата.

Дверь из плотных дубовых досок, но здесь я уже видел, в каком месте прибит засов, когда еще только подводили к этой двери снаружи, сейчас вытянул вперед руку и согнул указательный палец.

Рукоять пистолета возникла в ладони, сразу грянул выстрел. Пуля пробила толстую дверь насквозь, я чуть сместил ствол и выстрелил несколько раз подряд, после чего саданул ногой.

Затрещало, но дверь устояла. Не желая стрелять снова, я ударил дважды, и она распахнулась, позвякивая наполовину оторванным засовом.

Со стороны коридора донеслись неторопливые шаги, ага, идут усмирять разбушевавшегося арестанта, хорошо, идите.

Я выждал, в поле зрения появились два тюремщика, оба сытые и с такими лоснящимися от жира мордами, будто подбирали ими мелкие куски сала прямо с пола.

У одного пояс оттягивает громадная связка ключей, второй среагировал раньше: охнул и выпучил глаза.

– А ты как сумел…

Первый вскрикнул тонким поросячьим голосом:

– Надо звать стражников!

Он развернулся, готовый бежать за подмогой, я сказал зло:

– Вас же двое, что ж такие пугливые орлы? А как насчет переговоров?

И сразу открыл стрельбу из двух пистолетов, сцепив кулаки, сильные в переговорах не нуждаются. Их тела задергались, один рухнул вниз лицом мне под ноги, второй успел повернуться, намереваясь удрать, я просадил его насквозь со спины, мне можно, я демократ и голосую за либеральные ценности.

Они хрипели и дергались в агонии, я с трудом перевернул того, у которого связка ключей, сдернул с пояса и пошел, брезгливо обходя вытекающие из-под них ручьи крови.

Издали донеслись голоса, свернул в длинный коридор, там в ряд такие же двери из толстых досок.

Голоса становятся громче, я крикнул властно:

– А ну тихо там! Сейчас открою!..

После двух поворотов ключа замок повис на петле. Я вытащил дужку и отбросил в сторону. Дверь распахнулась, десяток оборванных и худых мужчин в страхе отшатнулись, глядя вытаращенными глазами.

– И свобода, – сказал я, – братья-душегубы, вас примет радостно у входа… только мечи сами возьмите у тех героев в коридоре. Кто знает, новеньких сегодня ночью приводили?

Все молчали, только один наконец сказал из задних рядов:

– Если привели, то здесь камер много… А новое здание для тюрьмы только строят.

– Большое? – спросил я.

– Громадное, – заверили меня сразу несколько голосов.

– Демократия на марше, – сказал я с пониманием. – Вот ключи от остальных, как думаю, камер. Откройте все, но к выходу пока не рвитесь, там охраны побольше. Я пойду впереди, а вы держитесь сзади.

Несколько голосов с радостью закричали:

– Да, господин!

– Как скажете!

– Вам виднее…

– Мы за вами…

Тюрьма в самом деле оказалась битком набита заключенными, потому и охраны немало. Я поднимался по лестнице выше и выше, стрелял, сцепив зубы, мстил за подлое предательство и плен.

На каждом этаже свои тюремщики с ключами на пузе, а когда я переступал через их тела и шел дальше, прущая за мною толпа жадно хватала ключи и открывала за моей спиной одни за другими двери.

Когда поднялись на первый этаж, я уже начал тревожиться за своих, но чуть ли не в последней камере отыскались Фицрой, Грегор, Ваддингтон и остальные с корабля.

Они выскочили в просторный холл, обозленные и пристыженные, я не стал слушать их оправдания, крикнул:

– Нас обманули! Меня обманом, думаю, и вас. Потому и мы свободны от всех правил благородной войны. Жаль, убивать и грабить вволю не получится…

Фицрой вскрикнул:

– Почему?

– Некогда, – ответил я. – Мы в чужой стране, нужно убегать на причал к своему кораблю, если он еще там.