Здравствуй, племя младое, незнакомое! - Коллектив Авторов

– Мне снился дурной сон, Мустафа. Ты и я, все мы покойники. Что-то надо менять, я больше не хочу стрелять. Не отговаривай меня. Я должна сходить к нему, иначе сойду с ума. Помоги мне в одном: держи на мушке. Если догадаются, будут брать в плен – пристрели. Только не тронь его. Он не виноват и в любом случае должен жить. Я в бабкином платье пойду, скажу: мать ее внуков, – думаю, поверят, они доверчивые. Помни, Мустафа, обманешь – на том свете найду, ты меня знаешь. Кроме тебя, у меня ближе человека нет. Он и ты. Мне надо разобраться с ним. Вернусь – там решим, как жить дальше.

Чеченец слушал, укоризненно качал головой, искренне жалея свою «прекрасную стерву». Понимал: отговаривать упрямицу нет смысла. Лучше быть в курсе дела, иначе наворочает дров, как в тот раз. Он молча кивнул ей головой и пробормотал:

– Кошки-мышки, кошки-мышки, ай да кошки-мышки.

Они выбрались из бункера и через час были на передовой позиции. Закусив губу, через прицел она искала его. И он появился. Смело вышел на открытое место и приветственно помахал рукой. От удовольствия видеть Михаила лицо Ксюши покрылось багровым румянцем, в глазах появились озорные искорки. Полюбовавшись избранником, девушка сползла в окоп. Медленно отряхнула платье, повернулась к Мустафе, протянула винтовку:

– Держи. Помни наш уговор. Дай мне доиграть игру, помоги и прости, если что случится.

Она обняла за шею своего верного оруженосца, прижала его голову к своей груди, ласково погладила его лицо. Искренне поцеловала длинным поцелуем в вспотевший от напряжения лоб. Долго смотрела в осунувшееся и загорелое до черноты лицо Мустафы, с грустью прошептала:

– Хороший ты у меня, самый-самый... Давно любишь меня, знаю, любишь, женское сердце не обманешь. Ты молчи, до встречи молчи. Все у нас еще впереди. Я знаю.

Ксюша легко оттолкнула чеченца, схватила с земли флаг, помахала им и сделала первый шаг к позициям федералов. Она приближалась к русским, зная наверняка, что ее засекли наблюдатели и уже доложили наверх, по команде. Последние метры шла смело, понимая, что ее уже не убьют. Ловко спрыгнула в глубокую, узкую траншею, громко крикнула:

– Ведите к командиру, я за парламентера.

Разбитной солдат с повязкой на лбу и снайперской винтовкой в руках плотоядно осмотрел с ног до головы Ксюшу. Восхищенно свистнул, сообщил товарищам:

– Опять баба! Везет же нам. Ты как, старуха, на свидание к командиру или как?

Девушка с издевкой ответила честно:

– К нему, родименький, не к тебе, черноглазенький. Веди, чечены ждать не любят.

– Чечены – хрены, их снайперша ребят стреляет, старуха говорила. Вернешься обратно, встретишь курву, передай – доиграется стерва, вычислю гадину.

– Хорошо.

Ксюша передернула плечами, поразившись словам солдата в свой адрес. Как сквозь сон, услышала его приказ:

– Громов, отведи девушку к командиру, пошевеливайся.

Они шли в глубь позиций федералов. С интересом разглядывала их хозяйство, отвечая рассеянной улыбкой на взгляды обвешанных оружием бойцов. В зеленеющей лощине заметила расчеты минометов, за ними тяжелая артиллерия. За небольшим леском виднелись стволы нескольких ракетных установок. Между боевыми порядками сновали юркие боевые машины пехоты. Заглушая шум их моторов, урчали двигатели тяжелых танков. На оборудованную площадку заходил вертолет, к которому ехала санитарная машина. Шла обыденная полевая жизнь тыла армейского подразделения, основательно обжившего этот участок местности.

Девушка только сейчас поняла, с какой силой приходится воевать. А чеченцам стрелять-то скоро будет нечем. Склады уничтожены, ни авиации, ни артиллерии, ни танков. Разве можно победить эту военную махину? Целое государство – силами наемников? «Наша пальба им как для слона комариный укус, – подумала она. – Неприятно, но не смертельно. Плохи дела. Растопчут они чеченцев в пух и прах, раздолбают, если сам черт не поможет. И конец будет один: как решат в верхах, а не на поле брани. Пора, Ксюша, свою судьбу самой определить. Сегодня, сейчас. Вместе с Мишей».

Они спрыгнули за кирпичную кладку обвалившейся стены, где пряталась штабная палатка. Сопровождающий попросил подождать, скрывшись внутри. Она присела на пустой снарядный ящик, глубоко вздохнула, теребя пальцами край платья. Чудесным образом превратившись из смелой снайперши в смирную девочку, Ксюша робко подняла глаза.

Он стоял на выходе из палатки и смотрел на нее грустными синими глазами. Слабый ветерок шевелил его волнистые волосы. Он поглаживал их рукой, как в юности, снизу вверх, слегка прихлопывая ладонью по хохолку. В этой жизни они должны были обязательно встретиться, как сейчас их глаза. Его – любопытные. Ее – беспомощные. Она первая торопливо, сумбурно заговорила:

– Меня послали чеченцы, здравствуйте. Через полчаса я должна вернуться.

Он кивнул, по-мужски, откровенно любуясь ее красивым лицом, тихо спросил:

– Ты кто?

Лицо Ксюши вспыхнуло, покрылось багровым румянцем. Одна половина девушки готова была признаться, довериться, рассказать обо всем. Другая говорила: не смей, не имеешь права, не торопись. Победил инстинкт самосохранения. Она скороговоркой выпалила:

– Воспитательница детского сада. Сад разбомбили, с детьми прячемся в подвале. У меня два сына, муж убит. С ними бабушка, которая к вам приходила. Они в заложниках до моего возвращения. Меня попросили передать письмо и подождать ответ. Вот, возьмите.

Ксюша протянула листок бумаги и быстро отдернула руку. Он подхватил упавший листок, его лицо озарила улыбка:

– Не бойся, я не кусаюсь. От кого письмо?

Не дождавшись ответа, развернул листок, стал читать. Девушка осмелела и откровенно, жадно смотрела на Михаила, сравнивая сегодняшнего мужчину с вчерашним десятиклассником. Настоящий был мужественней, обаятельней и желанней. Она не разочаровалась, наоборот, была довольна происшедшими с ним переменами. Не мог не заметить и он волнения девушки, ее страстного взгляда. Что-то странное происходило и с ним в эти минуты. Его как магнитом притягивал облик этой девушки, путая мысли, прерывая нить служебного разговора. Хотелось только смотреть, любоваться ею, забыв о войне. Михаил сложил листок пополам и рассеянно сунул в нагрудный карман. Ксюша незамедлительно напомнила:

– Прочитал? Каков ответ?

С замирающим в ожидании сердцем она торопила события, боясь выдать себя словом или жестом. Он сказал совсем другое, то, что хотелось:

– Меня зовут Миша. А ты... кто ты?

Она пристально посмотрела в его глаза и решила не лгать:

– Официально – Ксения, для друзей – Ксюша.

– Хорошо, Ксюша. Почему послали именно тебя?

– Хотели – бабушку, разболелась старая. Сказали – идти мне, нести это письмо и ответ, по возможности.

– Ты знаешь автора письма?

– Видела, она сама дала мне этот листок.

– Скажи, она красивая, как ты?

– Красивая, я ей в подметки не гожусь.

– Сколько ей лет?

– Около двадцати. Совсем молодая.

– Молодая... Стреляет, как матерый зверь. Бабка твоя рассказывала. И откуда в бывшем Союзе такие берутся?

– Не знаю. Ваши снайперы не хуже, бьют наповал любого.

– А ты откуда знаешь, воспитательница?

– Слушаю, рассказывают, поневоле общаюсь с ними. Жизнь заставляет, сам понимаешь. Пиши ответ.

– Понимаю. Может, останешься?

– А дети и бабушка? С живых шкуру сдерут. Делай, как она сказала, время не ждет.

– Ты знаешь, что написано в письме?

– Нет, меньше знаешь – лучше спишь.

Он опустился на землю, достал ручку, листок бумаги. Изредка поглядывая на Ксюшу, стал писать. Сейчас ей хотелось, чтобы он обо всем догадался, уличил во лжи. Отгоняя эти мысли из головы, она нарушила тишину.

– Велели спросить про каштан. Это был твой ответ на первое ее письмо?

Михаил приподнял голову, усмехнулся, прищурив глаза, сложив листок, протянул ей:

– Возьми. И скажи: война и любовь несовместимы. Мы противники. Я защищаю добро, она – зло. «Солдат удачи» за деньги моих хлопцев хлещет. Вчера троих убила. Как это называть? Любовь ко мне? Я – как прокаженный в глазах ребят. Лезу на рожон – жалеет, не стреляет. Каштан, свидание, в своем ли она уме? О какой любви можно говорить, когда моя возлюбленная моих друзей лихо расстреливает? И где научилась так стрелять? Для меня она – снайперша, понимаешь, снайперша-убийца. И так будет до конца войны.

– Понимаю. А после войны? Велели спросить: вы женаты?

– Трудно загадывать. Я холостой. Был женат, да не судьба. Не дождалась меня с первой войны. Не об этом сейчас речь. Она написала, что знает меня с юности, узнала через оптический прицел винтовки. Бывает и такое, невероятное в жизни. Я верю ей, и мне жаль ее. Одно могу сказать: пусть уходит из города, так будет лучше и ей, и мне. Ответа не будет, передашь на словах. И эти переговоры последние. Будет мне втык за вас. Что я скажу начальству? О любви, о свидании, о каштане? Запомни, после войны меня нетрудно найти, зная фамилию и имя. Пусть уходит и не стреляет. Богом прошу, заклинаю любовью и всеми святыми.