Очевидец Нюрнберга - Рихард Зонненфельдт

По пути мы проезжали американскую военно-воздушную базу и обычно останавливались там, чтобы купить кока-колу и пончики в хорошо снабжаемом армейском магазине. С этой базы вылетали «Летающие крепости» – «Боинги» B-17, – чтобы сбрасывать провиант партизанам Тито в Югославии, и это задание считалось легким. Еще они летали бомбардировать румынские нефтяные месторождения в Плоешти, или Вену, или даже Южную Германию, и эти задания были уже далеко не простыми. Несколько таких же, как я, шоферов правдами и неправдами напросились полетать на В-17 на месте хвостового пулеметчика, когда задание было легким, и мне тоже не терпелось попробовать, но, прежде чем подошла моя очередь, мне пришлось вернуться в нашу «приемку». Помню, как увидел на базе рекламу компании «Боинг» в журнале «Тайм», которая строила бомбардировщики «Летающая крепость», с подписью «Кто еще боится «Мессершмиттов»?» «Мессершмитт» был самым опасным немецким истребителем. Каждый пилот с базы подписался под этой рекламой, вывешенной на видном месте.

В один прекрасный полдень нам велели собирать вещи и быть готовыми к отъезду в два часа. Нас привезли в неапольский порт, где по грузовым сеткам мы поднялись уже на другой войсковой транспорт. По вездесущим виноградникам мы поняли, что направляемся в Южную Францию, которая была занята за два дня до того. Нам выдали боевые пайки и боеприпасы и прочитали лекцию о том, что мы должны будем делать «на берегу». Вдобавок нам заплатили. На шлюпочной палубе играли в запрещенные азартные игры на деньги, а на одеялах разложили карты для покера и блек-джека. Тысячи долларов переходили из рук в руки.

У Сардинии началось волнение на море. Вместе с нами плыла группа спаги, бородатых солдат из французской Северной Африки, которые привезли с собой коз и женщин. Они разместились на палубе между моей и шлюпочной. Вонь еды, коз, экскрементов и рвоты, которой разило от этого места, напомнила мне худшие дни на «Дюнере». Я остался на шлюпочной палубе, где игры продолжались до тех пор, пока на рассвете не показалась Франция. Берег был совершенно безлюден, не раздалось ни единого выстрела. Мы снова спустились по грузовым сеткам на танкодесантные суда, которые пригнали прямо к берегу. Мы высадились недалеко от Сен-Рафаэля на знаменитой Французской Ривьере. Скоро появились французские женщины, которые стали нас обнимать и целовать. Я немного говорил по-французски и разузнал, что немцы ушли оттуда за несколько дней до того. Личный состав выгрузили с транспортов и на грузовиках отвезли примерно на восемь километров вглубь от берега, где мы разбили лагерь.

Через некоторое время какая-то француженка устроила скандал в палатке капитана. Он видел, как я разговаривал с местными жителями, и потому послал за мной. Только он не знал, насколько плох мой французский, особенно когда пришлось иметь дело с очень возбужденной женщиной, которая говорила очень быстро и с акцентом, совершенно для меня непонятным. Однако чуть погодя я понял, что она пришла жаловаться на то, что ее дочь обесчестили. Я не знал, как по-французски «изнасилование», но все это не предвещало ничего хорошего, потому что по военному уставу, как я помнил, изнасилование каралось смертью.

Капитан попросил меня пойти с этой женщиной и разобраться. Мы пошли к ней домой, в простую лачугу. Там я увидел ее дочь, у которой грудь просвечивала сквозь жиденькое платье. Итак, я приступил к расследованию. «Mais oui, ce soldat americain est entre dans ma chambre»[13]… что-то в этом роде. Что было дальше? «Ах, месье капитан, – сказала она, – он посмотрел на меня, а потом спустил брюки – les pantaloons». Что же потом? Он изнасиловал ее? «О нет, месье капитан, он любил меня». Что было дальше? Он натянул штаны, взял винтовку, надел шлем и ушел.

Все понятно. Да, ясно как день. Я сунул руку в карман, достал бумажник и, наблюдая за ее лицом, одну за другой вынул из бумажника банкноты по сто франков, которые нам только что выдали, новые и хрустящие. Я увидел, как загорелось ее лицо, прежде чем добрался до третьей банкноты, и уже понял, что две вполне восстановят ее честь, уладят дело и спасут одного из моих товарищей от страшной участи. Я протянул ей деньги и почувствовал, что меня тоже приглашают, но объяснил, что мне пора идти воевать.

Я вернулся в лагерь, и командир нашей роты пожелал узнать, что произошло. Женщина подписала заявление, которое составил я сам, где по-английски говорилось, что все это ужасное недоразумение. Таким образом была восстановлена дружба и честь между союзниками. А я стал ротным переводчиком.

Вскоре мы уже день за днем шли за нашими наступающими войсками и отступающими немцами. В конце концов мы оказались в Дижоне, в сотнях километров севернее места высадки. По пути мы прошли через красивый Гренобль, где я смог проехать по великолепному Валь-д’Изеру до Монблана. Я стал водить джип капитана, который использовал меня как переводчика и посредника при заключении сделок. Мы купили немного сыра бри, который я положил в карман куртки. Через несколько недель забытый сыр практически сцементировался с тканью, и, чтобы спастись от всепроникающей вони, мне пришлось вырезать весь карман с разложившимся сыром.

К ноябрю наступление союзников во Франции остановилось по всему фронту, и я попросил, чтобы меня перевели в 121-й эскадрон разведки в составе 106-й бронетанковой разведывательной группы, которая до того шла в авангарде знаменитой 3-й армии Паттона, направлявшейся в Германию через Францию. Теперь группа относилась к 7-й армии США. Если мне суждено получить ранение или погибнуть, пусть это, по крайней мере, будет с удобством, в танке или джипе, а не пока я шагаю, окапываюсь, мерзну и вкалываю, как пехтура. Моя новая часть была расквартирована под Саргемином, который вскоре должен был стать южным флангом Арденнской операции.

Первую ночь на фронте мы вместе с шестью рядовыми провели на ферме, где растопили чугунную печку и приготовили себе ужин. То и дело громыхали артиллерийские снаряды, и я не сразу поверил своим новым товарищам, которые уверяли меня, что снаряды падают слишком далеко и беспокоиться из-за них не надо. Мои товарищи сражались в Нормандии, Фалезской операции и битве при Люневиле, где эскадрон понес большие потери, идя в авангарде 3-й армии Паттона. Естественно, я во все уши слушал их рассказы о боях, об их встречах с немцами, об их славе лучших бойцов 3-й армии Паттона. Там я в первый раз услышал, что эсэсовцы отрезали яички американским военнопленным и засовывали им же в рот.

Благодаря меткости я получил винтовку и место в головном джипе. Я не проходил подготовки к службе в бронетанковых войсках и не учился на артиллериста или радиста. По слухам, продолжительность жизни у тех, кто ехал в головном джипе разведки, была не больше, чем у стрелков хвостовой пушки на самолете, когда «Мессершмитты» еще представляли серьезную угрозу.