Кесари и боги (сборник) - Вера Камша

– Сын мой, – прикрикнул Торрихос, – эта радость неуместна! Кроме того, ты забыл о протоколе. Ты можешь говорить лишь по окончании допроса свидетелей.

До каких пределов кардинал готов защищать своего инкверента? На что готов Пленилунья ради чести Протекты и чести Онсии? Сколько лжи сможет проглотить «святой Мартин»? Скоро узнаешь…

– Свидетели допрошены, – возвысил голос герцог. – Остальное знают лишь брат Хуан и убийцы. Или убийца.

– Все ведает лишь Господь, – утомленный затянувшимся допросом Фарагуандо был готов метать громы и молнии, и, говоря по чести, было с чего, – и да не даст Он нам ошибиться.

– Амен! – эхом отозвались притихшие враги, и Хайме почувствовал, как дернулась его щека. Ему стало страшно, как еще никогда не бывало. Страшно лжи и страшно правды, страшно за де Гуальдо и Бенеро, которые могли не понять, за Инес, за ее сына, за себя. Правда, суадит обещал, что брат Хуан не успеет никого предать…

– Сын мой, – прервал молчание Торрихос, – мы ждем твоего рассказа. Начни с разговора, который состоялся у вас с капитаном Арбусто дель Бехо, после того, как ты отыскал для него еретика-поджигателя.

Еретик мог бы отвлечь Фарагуандо. Наверняка отвлек бы, но, когда горели заживо запертые на постоялых дворах мундиалиты, духовник королевы был в Рэме. Он просто не знал.

– Мы слушаем. – Пленилунья с самым доброжелательным видом подался вперед, Фарагуандо не сказал ничего, и Хайме поднялся. Он твердо знал, с чего начнет и чего не скажет никому и никогда, остальное виделось смутно, но времени на размышления больше не было.

– Да поможет мне Бог, – словно бы про себя прошептал инкверент, глядя на Распятие в углу.

В этот миг все и произошло. Захлопали крылья, и в окно ворвался белый голубь. Даже не глянув на затрепыхавшихся собратьев, он бросился к королевскому духовнику, опустился на обтянутое небеленым полотном плечо, и Хайме узнал Коломбо.

Глаза Фарагуандо вспыхнули и тут же погасли, а на лице проступило то самое отрешенное выражение, которое Хайме сотни раз наблюдал у Торрихоса. «Святой Мартин» все-таки понимал фидусьяров, и лишь один Господь ведал, что наплетет отыскавшийся Коломбо всесильному старцу и как тот распорядится услышанным.

В дверь то ли постучали, то ли поскреблись. Диего вышел и тотчас вернулся в сопровождении толстенького старичка и полуседого гиганта, рядом с которым Бенеро казался человеком среднего роста. Будь Инья в состоянии бояться, она бы испугалась, но страх куда-то делся. Объявись сейчас в комнате дракон, Фарагуандо или мышь, герцогиня и бровью бы не повела, а вот Камоса испугался. Не великана – старичка!

– Это последний, – седой нехорошо усмехнулся, – и самый разговорчивый.

– Видишь, Камоса, – усмешка Диего походила на усмешку гиганта, как клинок на клинок, – твоему слуге тоже не удалось привести подмогу.

– Четверым слугам, – уточнил великан, – и все крысы. Хозяин доносил ради денег, они собирали объедки. Этот хочет жить.

– Я бы на его месте не хотел, – скривился Диего. – Ты покажешь на хозяина? Разумеется, за положенную по закону долю. Да или нет?

– Да, сеньор, – затрепыхался старикашка, – покажу… Еще бы не показать, если отравитель он и еретик. Чего только я не нагляделся, одних демониц по пятницам сюда таскалось, не сосчитать. А в снадобья свои во время поста он кровь добавляет, чтоб больной оскоромился.

– Фу, – скривился Диего, – не при даме. Мигелито, забери эту… ценность. Камоса, ты понял, как тебя встретят… нет, не в Протекте, зачем Протекте демонский угодник, в Сан-Федерико? Я уж молчу о том, что ты – тайный хаммерианин и сообщник поджигателя, неопровержимые доказательства чего находятся в твоем доме.

– Зачем вы так? – взвыл Камоса. – Я же обещал… Клянусь Господом, все будет, как хочет сеньор!

– Донося из корысти, ты уже лгал под присягой, – отмахнулся Диего, – клятвой больше, клятвой меньше, Господу все равно, Сатане – лишняя радость, но нас ты не обманешь. Жизнь жизнью, но тебе ведь и домик свой жалко, и денежки?

– Сеньор!

– Дон Диего, – поправил любовник Марии, – дон Диего де Муэна, и именно туда ты нас и проводишь, но это еще не все. Потом ты получишь назад своего верного слугу и вернешь герцогиню де Ригаско, которая вынуждена путешествовать с нами, в столицу. Как ни печально, тебя за это наградят. Впрочем, меня это уже не касается…

– Вдова де Ригаско?! – Страх на омерзительном круглом лице в мгновение ока сменился удивлением и восторгом. – Сеньора?!

– Я здесь не по своей воле, – быстро сказала Инес, – как и вы, сеньор.

Камоса молчал, он был красен, как гранат. Теперь мерзавец в узел завяжется, лишь бы довести гостей до Муэны и вернуться с добычей, за которую королева и дворянства не пожалеет. Теперь они связаны, Инес де Ригаско и добрый мундиалит Камоса, непредвзятый свидетель того, что вдова Льва Альконьи – заложница и жертва.

– Сеньора, – Диего де Муэна галантно подал «жертве» руку, – теперь вы знаете, что вас ждет, и можете отдыхать. Я вас провожу.

Инес поднялась, в последний момент догадавшись отдернуть руку, и гордо вышла первой. Они миновали длинный коридор, по которому бродил Пепе, и выбрались во дворик, куда более скромный, чем в особняке Хенильи, но вода бежала и здесь.

– Уф, – мотнул головой Диего, – ну и перетрусил же я, когда вы остались. Пойми этот подонок, что вы на нашей стороне, вам было бы не вернуться…

– Я слишком устала, – невпопад ответила Инес. Все обойдется, она вернется в Доньидо, а когда улягутся слухи, уедет в Ригаско. Хватит с нее столицы, двора, чужой любви и собственной глупости. – Вы хорошо придумали с этим негодяем. Теперь он вас не предаст.

– Это не я придумал, – улыбнулся Диего, – а ваш брат. Я делать из грязи хлеб, а из крыс – голубков не умею.

Глаза Фарагуандо сияли неистовым светом, словно у апостола Павла с фрески в дворцовом храме. Коломбо взмахнул крыльями и горделиво перепорхнул к потеснившимся собратьям. Торрихос неподвижно застыл в кресле, Пленилунья тоже молчал, вперив взгляд в белокрылых птиц – не двух, трех! Решившись на подлог, кардинал почти подписал себе приговор, главе Протекты осталось пережить падение соперника и не упасть при этом самому. Что оставалось брату Хуану, лучше было не думать. Конечно, Фарагуандо всего лишь королевский духовник, а импарсиалы держат ответ только перед Рэмой, но лгать «святому Мартину» опасней, чем самой Хуане. Для ее величества слово духовника равносильно слову Господа, а его святейшество прислушается к владычице сильнейшего из мундиалитских королевств. Из страха перед сожравшей Лоасс ересью и оскалом Ротбартов.