Чикатило. Явление зверя - Алексей Андреевич Гравицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел —
Катиться дальше, вниз.
Любимая!
Меня вы не любили…
Взбежав на эстраду, Ирина встала перед мужчиной:
— Так. Хватит!
Он осекся, заметив Овсянникову, пошатнулся и вновь ухватился за микрофон, чтобы не упасть. Как ни странно, ему это удалось.
— И… Ирина! Зачем вы здесь? — спросил Витвицкий.
— Вы очень громко читали стихи, Виталий Иннокентьевич, — ответила Овсянникова. — На весь город слышно.
— Да-а? Серьезно? — капитан пьяно улыбнулся. — Я могу еще!
И закатив глаза, он снова заголосил в микрофон:
— Не знали вы, что в сонмище людском
Я был как лошадь, загнанная в мыле[6]…
— Я сказала — хватит! — рявкнула Овсянникова.
— Э, пусть читает! — раздался из зала недовольный мужской голос, тот самый, что заказывал Есенина.
Старший лейтенант резко повернулась к залу. Ее глаза буквально метали молнии. Мужчина за дальним столиком поднял руки в извинительном жесте.
— Все, гражданин начальница, молчу-молчу.
Резко повернувшись, Овсянникова прошипела Витвицкому:
— Марш за мной. Позорище!
Чеканя шаг, она прошла по залу к выходу. Витвицкий, разведя руками, — мол, а что делать? — послушно поплелся за ней. Музыканты быстро заняли эстраду, разобрали инструменты, с ходу начали играть «Айсберг» Пугачевой. Солистка запела знакомые всей стране слова:
Ледяной горою айсберг из тумана вырастает,
И несет его теченьем по бескрайним по морям.
Хорошо тому, кто знает, как опасен в океане,
Как опасен в океане айсберг встречным кораблям[7].
* * *
Овсянникова вывела Витвицкого в пустое, скупо освещенное парой бра фойе ресторана.
— Ты еще и алкаш к тому же?! — сердито спросила она.
— Что ты… я… — мямлил мужчина, тщетно пытаясь сохранять равновесие и не шататься.
— Как в кино — «вообще не пьешь»? — в голосе Овсянниковой отчетливо слышался сарказм.
— Ну-у-у… да! — Витвицкий так часто закивал, что едва не упал.
— У меня дежурство, я еле на ногах стою, голова кругом — и тут звонят из ресторана. Хорошо, что попали на меня, а если бы наряд вызвали? — голос девушки звенел. — Что ты молчишь?! Капитан Витвицкий в КПЗ, а? Зачем ты напился? Что это за стихи?
— Есенин, — послушно ответил капитан. — А еще были Заболоцкого. И Иннокентия Анненкова. Его звали… как дедушку моего! Хочешь, я тебе еще прочту?
Из зала доносилась песня, странным образом дополняющая этот разговор:
А я про все на свете с тобою забываю.
А я в любовь, как в море, бросаюсь с головой.
А ты такой холодный, как айсберг в океане.
И все твои печали под черною водой[8].
Витвицкий радостно вскинул голову:
— Вот, про печаль!
И он с выражением, вкладывая в слова одному ему ведомый смысл, начал читать:
Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя…
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому…
— Капитан Витвицкий, отставить! — чуть ли не взвизгнула старший лейтенант.
За гардеробной стойкой украдкой посмеивался седой гардеробщик, немало повидавший на своем веку. Витвицкий было умолк, но вдруг, приняв решение, гордо вскинул голову.
— Эту песню не задушишь, не убьешь! Ты меня… инг… игнорируешь, а я ни в чем не виноват!
— Не виноват? А кто согласился, чтобы я шпионила за Ковалевым? — Ирина передразнила Горюнова: — «Просто намекните… Вы же психолог, ну не мне вас учить». Было такое?
— Так вы… так ты… из-за этого?! — искренне изумился Витвицкий. — Да я же отказался сразу! Сразу, прямо тогда, Ирина! Ты вообще за кого меня принимаешь? Чтобы я… чтобы согласился на такое…
Овсянникова растерялась. Она видела, что Витвицкий не лжет, — что у трезвого в голове, то у пьяного на языке.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света![9]
Витвицкий буквально выкрикнул последние строки стихотворения. Он выглядел гордо и смешно одновременно.
Овсянникова схватила его за руку, потащила к выходу из ресторана.
— Пойдем, горе ты мое… Извините нас!
Эта фраза адресовалась гардеробщику. Тот улыбнулся в седые усы.
— Ничего. Дело молодое.
* * *
Чикатило брел по улице, и даже издали было заметно, что его буквально трясет от неудовлетворенного желания. За ним, на расстоянии, стараясь быть незаметными, шли капитан и Ахметов. Обогнув овощной магазин, мужчина свернул к расположенному рядом рынку.
— Может, задержим уже? — предложил Ахметов.
— Рано. С поличным надо брать, — покачал головой капитан.
— Днем он резать никого не станет, — убежденно сказал Ахметов. — И что нам, за ним еще сутки ходить? Он-то спал.
Чикатило подошел к воротам рынка. Капитан посмотрел ему в спину, задумался.
— Наверное, ты прав, — сказал он Ахметову. — Ладно, в отделении разговорим.
Капитан решительно устремился к подозреваемому, быстро сокращая дистанцию. Догнал, взял под локоток.
— Гражданин, постойте!
Чикатило в растерянности оглянулся — с другой стороны к нему подходил хмурый Ахметов.
…Через полчаса в районном отделении милиции начался допрос задержанного. Чикатило сидел возле стола, напротив разместился капитан, внимательно изучавший его паспорт. Рядом на столе лежали портфель и шляпа. Капитан посмотрел в паспорт, поднял взгляд на Чикатило, сравнивая фотографию с оригиналом.
— Что ж вы, Андрей Романович, на вокзале ночуете?
— Командировочные экономлю, — ровно, без эмоций ответил Чикатило. Он, к неудовольствию капитана, вообще вел себя совсем не так, как должен был вести маньяк-потрошитель. Да и не напоминал вот этот скромный и уже немолодой мужчина с внешностью бухгалтера, что сидел напротив капитана, не то чтобы маньяка, а вообще преступника.
— А в портфельчике у вас что? — спросил сидящий сбоку Ахметов.
— Личные вещи, — тем же спокойным тоном ответил задержанный.
— Откройте, — попросил капитан.
Чикатило расстегнул замки на портфеле. Движения его были спокойными, без намека на волнение.
— Доставайте ваши «личные вещи».
Чикатило не спеша начал выкладывать на стол содержимое портфеля: пару белья, зубную щетку, тюбик зубной пасты «Поморин», мыльницу, бритвенный станок…
Далее на стол легли банка вазелина, два мотка шпагата, массивный кухонный нож. Рядом с ножом легло полотенце, заляпанное засохшими, похожими на кровь бурыми пятнами.
Капитан, увидев все это, привстал со стула. Ахметов присвистнул:
— Ох, ни хрена ж себе!
— Ахметов, я звоню следователю! — крикнул капитан. — Этого в КПЗ!
И добавил полузадушенным от ненависти голосом, обращаясь к по-прежнему безучастному Чикатило:
— Жаль пристрелить