Турецкие письма - Келемен Микеш

не расхохотался, но сдержался и сказал стражникам: этот человек сообщил мне огромную тайну, я сейчас сообщу ее королю, а вы пока подождите. Король уже знал, что для него всегда готова какая-нибудь достойная смеха история, и он, увидев герцога, спрашивает: ну, какие новости? Герцог рассказывает королю эту историю. Король очень над этим посмеялся и помиловал того, кого собрались вешать, а герцог сообщил об этом стражникам.

86

Родошто, 12 januarii 1728.

От всего сердца желаю милой кузиночке ладного, складного Нового года, а в нем — неизменного, постоянного, по-мужски упорного здоровьица. И хватит нам пожеланий, оставим другим причитания, которые и бесполезны, и чрезмерны. Лучшее пожелание — не самое длинное, а короткое и искреннее. Кузиночка, как же мне не сердиться? Вы там каждый день встречаетесь со священниками, с монахами, которые могли бы ответить на все ваши вопросы, но нет, вы предпочитаете спрашивать у меня. Что ж, сяду в свое судейское кресло и буду отвечать оттуда. Ты спрашиваешь, милая кузина, почему англичане становятся на колени, когда их приводят к причастию. На это я отвечу так: обычай этот они переняли от отцов своих, которые были папистами, поскольку у них тысячу лет процветала папистская религия. Генрих VIII[314], который, разозлившись, ввел в стране кальвинизм, много писал против них, но гнев и любовь заставили его вывернуть мантию наизнанку. В 1552 году он вымел из страны священников и епископов, монахов разогнал, монастыри открыл и оставил пустыми, а монахинь, которым наскучила девственность, повыдавал замуж, церковное добро разделил среди господ, в епископства посадил кальвинистских епископов. А чтобы простой народ не возмутился полным изменением религии, церковное облачение у священников оставили прежним, как и внешние обряды, как в церквях — иконы и все прочее, даже алтари; миропомазание совершали с теми же молитвами и обрядами, что и прежде, и все ритуалы святой матери-церкви, которые исполняли прежние святые епископы, — тоже. На все это короля подвигла слепая любовь: полюбив дочь одного из своих вельмож, Анну Болейн, он с радостью развелся бы с королевой, но так просто это нельзя было выполнить, потому что тогда он еще принадлежал к католической церкви. Разрешение на развод надо было испрашивать у самого папы, папа же, не видя для этого достаточных причин, все откладывал разрешение. Короля же весьма торопили как любовь, так и Анна. Отец девушки тайно поменял ей религию, и девушка на это пошла. А раз уж так получилось, то и отец, и его дочь стали уговаривать короля, чтобы он отомстил папе за то, что тот не хочет дать разрешение; ты, мол, смени в стране религию, введи кальвинизм и сам стань главой новой церкви. Девушка уговаривала его так часто и настойчиво, что король уступил и взял ее в жены, королеву же отослал прочь и ввел в стране кальвинистскую религию. Папа, узнав об этих переменах, готов был, чтобы избежать большего зла, дать ему разрешение на развод, но было уже поздно: новая религия, вытеснив старую, уже господствовала в стране. Милая кузина, вот так, если говорить коротко, произошла в Англии смена религии, а многие старые обычаи сохранились. Но Божий промысел не оставил без наказания того, кто был причиной такой перемены: со временем король казнил Анну за какую-то провинность, а поскольку разрыв с матерью-церковью начался из-за женщины, то было ему наказание и от женщин. После Анны он женился еще на двух или трех женщинах, но каждую из них казнил. После такого знатного примера можно было бы, кузиночка, написать о любви к женщинам: вот, дескать, какими опасностями эта любовь чревата. Но мало кто принимает советы автора, который пишет, что женщин можно любить только в счастье, поскольку этих прекрасных созданий, сотворенных из ребра Адамова, мы любили, любим и будем любить всегда. Так что в этом смысле пример мой мало чему научит. Многие пишут, что самое первое убийство, когда брат убил брата, произошло из-за женщины[315]. Каких только сражений не бывало, какие царства не разрушались из-за женщины! Конечно, не стоит следовать примеру того французского короля, который, решив взять в жены дочь датского короля и приехав к ней свататься, так полюбил девушку, что отказывался есть, пока с ней не обвенчался. Но как только обвенчался, в тот же час почувствовал к ней такую неприязнь, что никогда с ней не жил. Пожалуй, мало кто последует и примеру другого короля, который, любя женщин, стремился к тому, чтобы соблюдать все десять заповедей. Среди прочего он, любя одну женщину, но стараясь при этом и блюсти заповеди, и радоваться любви, нашел такой выход: когда он хотел спать с этой женщиной, то оставлял спать в постели и ее мужа[316]. Вот такая случилась история, хотя люди считают, что в любви третий — лишний. Видишь, кузина: не будь пастуха, волк съел бы ягненка. Можно сказать, любовь — вещь хорошая, только нужно все-таки стремиться к тому, чего требует от нас Бог. Вот почему, милая кузина, ежели пьяницы не попадают в рай[317], то и лозу виноградную вырубать не нужно. Все на свете хорошо, милая кузина: и женщины, и мужчины, и вино, и серебро, и золото, — надо лишь пользоваться ими в соответствии с тем, для чего они предназначены. Господь не создал ничего дурного, но мы, злоупотребляя его творениями, оборачиваем их во зло, и оно приносит нам вред; если вино вызывает недуг, кого следует винить: вино или виноградаря? Ни то, ни другого, но лишь самих себя. Ну вот, милая кузина, пришел конец и этой проповеди. Ложимся спать.

Доброй вам желаю ночи,

и в постели — блох не очень.

Пусть приснится сон прекрасный,

а рассвет пусть будет ясный.

Аминь.

87

Родошто, 19 februarii 1728.

Милая кузина, мы немножко посмеялись над твоим жалобным письмом, потому как у тебя и жалобы — такие милые. Ты пишешь, милая кузина, что константинопольский ветер скорее белит волосы, чем эрдейский. Это и понятно: там волосы белеют по своей природе, от времени, а здесь — и от времени, и от большой кручины. Один великий король говаривал, что борода его стала белой от ветра несчастий. Конечно, даже пять или шесть лет не выбелят волосы так, как всего лишь месяц тоски или горя. Как случилось с одним юношей, которого приговорили к смерти, и страх перед