Имитация. Явление «Купидона» - Алекс Джиллиан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Годы спустя воспоминания об этих моментах, простых, чувственных, наполненных нежностью, смехом, легкой печалью и безудержной страстью, будут резать мое сердце без ножа, оставляя раны, которые однажды зарубцуются и сотрутся временем, чужими поцелуями, новыми мечтами. Но мы с Фей не лгали тогда, нет. Мы и правда верили, что день, когда не останется никаких преград, настанет. И будет свадьба, берег океана, просторный дом с распахнутыми окнами. И рай для Фей, такой, какой она нафантазировала.
— Я помню, как увидел тебя впервые, — шепчу я, пропуская мягкие локоны Фей между пальцев. Чувствую, как она затихла, прислушиваясь, как забилось ее сердце совсем близко. — Ты вышла из машины, держа в руках огромный рюкзак. Грузчики таскали вещи, твои родители бегали взад-вперед, а ты стояла и смотрела на окна своего дома, а я смотрел на тебя.
— Мне показался он огромным. Чужим, неуютным, — отзывается Фей с ноткой грустной ностальгии. — Мне стыдно, но я точно не помню, когда именно обратила на тебя внимание. Я была немного поглощена собой. Непохожие шумные близнецы затмевали твой скромный образ. Они были повсюду.
— Скромный? — ухмыляюсь я. — Такого значит ты обо мне мнения?
— Почему ты никогда не говоришь о них? Или переводишь акцент на другую тему, как сейчас? — задает вопрос Фей. Она проницательна. Умная малышка Фей. Я действительно намеренно перевожу разговор в иное русло, не затрагивая болезненные для меня моменты. Спенсеры — запретная тема.
— О ком? — сохранять нейтральный тон непросто, и мое сердцебиение все равно выдаст истину. Мы оба знаем, что я понял, кто имеется в виду.
— О твоих родителях, Эбигейл и Гекторе. Они так ярко сохранились в моей памяти, как снимок из статьи о счастливой семье. Идеальной семье, красивых детях и любящих их родителях. Меня не любили так. Я была пунктиком в написанном плане родителей, галочкой, которую они поставили, когда пришло время. И точно такой же план, я уверена, был заготовлен и для меня. Я все время пыталась соответствовать их представлениям о том, какой я должна быть, а не о том, какой была на самом деле. У вас все было иначе, разница резала глаз. Я завидовала тебе.
— Я сам себе завидовал, Фей, — тягостно вздыхаю я, обнимая ее крепче. — Твои родители тоже тебя любили. По-другому не бывает…
— Бывает, Джером. Тебя любили приемные, как меня никогда бы не полюбили настоящие, биологические, родные. Не обвиняю, не держу зла, и не преувеличиваю. Поверь, я знаю, о чем говорю. Я давно простила их. Не все обладают даром любить собственных детей. К сожалению.
— Фей, ты никогда не говорила… — приподнимаю ее голову руками и заглядываю в непроницаемые потемневшие до фиалкового оттенка глаза.
— Теперь говорю. Я не жалуюсь. Все в прошлом. Пусть ангелы научат их любить… в следующей жизни, — линия губ девушки расслабляется, становится мягкой. — У меня был ты. Пусть недолго, но был.
— Я и сейчас у тебя есть, — потираю большими пальцами ее скулы, всматриваясь в темные зрачки. — Я никуда больше не исчезну, Фей.
— Не давай обещаний, которые не сможешь сдержать, — печальная улыбка слегка касается ее губ. — Такая избитая фраза, — задумчиво прочерчивает указательным пальцем линию брови. — Почему ты никогда не рассказываешь о пожаре?
Вопрос-выстрел, пуля, мгновенно попавшая в цель. Мое тело напрягается, каменеет. Потому что не было никакого пожара, Фей. Пришел человек, считающий себя богом, и уничтожил все, что я любил. Одним махом. Ради прихоти, мести, жажды острых ощущений.
— Потому что не хочу, — произношу вслух, опуская взгляд на ее теплые мягкие губы. — Не спрашивай меня, Фей.
— Еще одно правило? Требование? Или приказ? — в голосе обиженные нотки. И снова это уязвимое выражение на лице, против которого я бессилен.
— Просьба, малышка. Это просьба, — мягко отвечаю я. — Давай поговорим о чем-нибудь другом.
— Но, Джером, твой отец и близнецы выжили, — продолжает она натягивать нити моего терпения, проверяя на прочность. Да, что на нее нашло сегодня? Не играй с огнем, Фей! Мой взгляд кричит, умоляет заткнуться, но она не слышит. — Почему ты никогда не говоришь о них? Почему не видишься? Не ездишь в гости, не зовешь к себе? Что случилось? Не верю, что ты сам по своей воле взял и вырезал родных людей из сердца и продолжаешь жить, как ни в чем не бывало в новой семье. Ты не такой!
— А какой я? Какой я, по-твоему, Фей? — мой вопрос звучит резко, и я слишком сильно сжимаю пальцами ее скулы. Она болезненно морщится, и я ослабляю хватку, виновато потирая выступившие отпечатки от пальцев.
— Ты рассказал мне о своей матери, Джером, — ее взгляд твердо смотрит мне в глаза. — О своей биологической матери. Я знаю, какой ты.
— Забудь все, что я сказал тогда, — требую я, отвечая настойчивым взглядом. — Это лишь детские фантаз…
— Ты не знаешь, где они? — обрывает Фей на полуслове. — В этом дело, да? Ты можешь мне доверять, Джером. Тебя что-то гложет, — ее ладони мягко зарываются в мои волосы. — Я же вижу. Не слепая. Внезапный пожар и все, что случилось после, шито белыми нитками. Вранье на вранье.
— Фей, остановись, — грозно рычу, опрокидывая девушку на спину. Резко встаю с кровати, глядя на нее сверху-вниз тяжелым взглядом. Ее нежное бледное тело беззащитно застывает на смятых шелковых простынях. В распахнутых глазах раскаянье. Я тяжело дышу, пытаясь вернуть контроль над эмоциями. Глупая, я злюсь не на нее. На себя, за то, что подвергаю ее опасности, позволяя подойти настолько близко.
— Извини. Больше ни слова. Обещаю, — торопливо говорит Фей, когда я начинаю собирать разбросанную по полу одежду. — Ты же не уйдешь вот так? Джером!
Я надеваю брюки, не обращая внимания на мольбы Фей. Она должна понять, черт бы ее побрал, что границы и правила устанавливаю я. Иначе…
