Лесной фронт. Задача - выжить - Алексей Замковой

— До утра до линии фронта долететь не успеем. А с временем на разгрузку — и не взлечу до света. Придется у вас день пережидать, а вылетать уже как стемнеет. И костры загасите, а то вдруг немцы пролетать будут.

Быстро костры были потушены. Руководствуясь указаниями пилотов, партизаны нашли и расчистили место под деревьями, а потом, взявшись за дело все вместе, подкатили тяжелую машину к лесу. Под наблюдением Барина часть партизан принялась маскировать машину ветками, а остальные приступили к разгрузке. Хотя, вначале пришлось отбивать пилота от любопытствующих, забросавших бедных летчиков вопросами о положении на фронте. Майору пришлось пообещать, что наутро, как только пилот отдохнет, будет устроен митинг, на котором всем все расскажут.

Вскоре оказалось, что летчики был не единственными людьми с Большой Земли, прилетевшим в наш лагерь. Сконцентрировав все внимание на пилоте, первым вышедшем из самолета, партизаны совершенно упустили, что вскоре после него на землю спрыгнул еще кто-то. На него обратили внимание только после того как прибывший подошел представляться к майору.

— Военный корреспондент Даниил Певцов. — отрекомендовался он. — Прибыл от газеты 'Красная звезда', что бы написать заметку о действиях партизан.

Их дальнейшего разговора я не услышал, потому что мы приступили к разгрузке самолета. Несколько человек, в том числе и бойцы из нашего взвода, вместе с пилотом забрались внутрь машины и принялись подавать ящики ждущим внизу. Подающий ящики из самолета боец громко выкрикивал какой именно груз содержится в ящике. Все, что относилось к нашей компетенции — тол и оборудование для его подрыва — попадало в руки нашего взвода и складывалось отдельно.

Несмотря на занятость — бойцы внизу только и успевали принимать груз и складывать его в стороне — каждый вслушивался в выкрики из самолета, какие именно подарки прислала нам Большая Земля. Здесь были, в основном, патроны к советским системам оружия, гранаты, тол, взрыватели, несколько подрывных машинок, бухты шнура для них, еще одна рация и батареи, консервы… Командование хорошо позаботилось об отряде. После такой 'посылки' мы могли развернуться в полную силу. Поэтому, несмотря на усталость, никто не падал духом — настроение царило приподнятое и, даже, какое-то праздничное. Со всех сторон доносились смех и шутки бойцов, радовавшихся тому, что о них, давно потерянных в тылу противника, отставших от своих частей и выбравшихся из вражеского плена, помнят. Соответственно, и новостей ждали только хороших. Недалеко от меня группа партизан, складывающих ящики аккуратными штабелями, обсуждала предполагаемые новости, которые скоро им расскажут вестники из-за линии фронта. Основной спор разгорелся о том, просто ли остановили наши войска немцев или уже перешли в наступление. Я старался не прислушиваться к этому разговору. Знаете, это нелегко, когда все вокруг ожидают хороших новостей и только ты один знаешь, что их не будет. И не только не будет, но и не может быть. До хороших новостей еще ой как далеко…

Провозившись с разгрузкой самолета около часа, еще час мы потратили на перетаскивание груза в лагерь. В основном, для переноски груза мы использовали носилки, на которые ставили по одному-два ящика. Некоторые ящики, самые легкие, несли на руках. У самолета остался только караул из десяти бойцов, да лейтенант Барин.

В общем, когда мы наконец-то перетащили все содержимое грузового отсека самолета в лагерь, уже почти рассвело. Воодушевление, охватившее меня при виде самолета, куда-то пропало. Сил не осталось даже на то, что б присоединиться к партизанам, дежурившим в надежде первыми услышать все новости, уловить хотя бы обрывок разговора, который вел майор с пилотом и корреспондентом. Поставив на землю в нашем овражке последний ящик, я с наслаждением потянулся, потер ноющую и спину и, попросив Колю разбудить меня когда начнется митинг, завалился спать. Сон пришел тут же и я, несмотря на яркий солнечный свет, провалился в темноту.

Несмотря на бессонную ночь и общую усталость, проспал я всего часа три. Причиной тому был не только яркий солнечный свет, но и шум в лагере — партизаны вовсю обсуждали прибытие долгожданного самолета и такие мелочи, как то, что кто-то пытается поспать, их не волновали абсолютно. Немного поворочавшись, я пытался ухватить ускользающие остатки сна, но вчистую проиграл эту битву. Я открыл глаза и несколько минут тупо смотрел на качающиеся над головой листья. Осознание того, что поспать больше не получится, приходило медленно, но неумолимо. Вдобавок, желудок напомнил, что остался без завтрака и неплохо было бы чего-то поесть. С тяжким вздохом я встал и отправился к кухне.

Тщательно пережевывая лепешку с тушенкой, я принялся наблюдать за кипевшей в лагере жизнью. Мое внимание привлекла кучка из пяти человек, ожесточенно о чем-то споривших. Я прислушался.

— А я говорю, теперь нас заберут за линию фронта и перекинут в строевые части! — размахивая руками, доказывал какой-то паренек.

— Нечего им больше делать, как самолеты туда-сюда гонять! А ежели собьют? — возражал ему другой, среднего возраста бородатый мужичек.

— Так не дело-то, когда такая куча бойцов, почитай рота, сидит в лесу заместо окопа. — вставил свое слово еще кто-то.

— Вот и я говорю, — обрадовался первый, — что мы на фронте нужнее!

— А тут мы что, без дела сидим? И немцев бьем, и разведку проводим…

— Никто нас за фронт перебрасывать не будет. — спорящие замолчали прислушиваясь к новому, спокойному голосу. — Сами подумайте, разве стали бы нам столько всякого присылать, если б забрать хотели?

Все молчали, обдумывая сказанное. Насладившись паузой и произведенным эффектом, говоривший продолжил:

— Мы патроны и взрывчатку все утро таскали. Зачем, если нас перебрасывать за фронт собираются? Значит — не собираются. Значит думают, что здесь мы нужнее…

Невдалеке от спорящих, собралась еще одна группа — на этот раз человек в тридцать. Чем они там занимаются, я не видел, но стояли партизаны тихо и будто прислушивались к чему-то. Мне стало любопытно. Дожевав свой завтрак (или уже обед?), я отправился к ним. Когда я подходил, на меня лишь бросили мимолетный взгляд и снова вернулись к своему занятию.

— …это сильно поколебало дух немецкой пехоты, которая предпочитает двигаться вперед лишь в том случае, если ее прикрывает броня. — услышал я монотонный голос из глубины группы. — На Смоленском и Невельском направлениях фашистское командование сосредоточило свои лучшие, отборные дивизии…

Читают? Раздавшийся шелест бумаги подтвердил мои предположения — в глубине толпы кто-то читал газету. Значит, кроме хлеба насущного и, еще более насущных для нас, патронов и взрывчатки, командование прислало нам и пищу духовную. В виде свежей, или относительно свежей, прессы. Газеты я в своем времени читал редко, но здесь стало действительно интересно.

— …немало вражеских танковых полков в результате огромных потерь стало обычными пехотными частями, лишь формально сохранившими название 'танковый полк'. - продолжал тем временем читающий. — Двадцатая танковая дивизия только под селением К. оставила на поле боя около семисот трупов и более двухсот разбитых танков. К концу июле в ней было всего четыре десятка боевых машин, а в девятнадцатой танковой дивизии их не осталось вовсе. Под Витебском был разгромлен…

Перечисление вражеских потерь в Белоруссии, особенно среди танков противника, вызвало у бойцов бурю ликования. На особенно громко радовавшихся, шикали и просили, иногда не совсем в цензурных выражениях, не мешать человеку читать, а остальным — слушать. Но настроение поднялось у всех. Даже у меня, хотя я и сомневался в объективности этих статей.

С бойцами, изучающими газету, я простоял около двадцати минут. Кроме событий в Белоруссии, прочитали еще о Всеславянском митинге в Москве (Я же говорил, что врали фашисты когда хвастали, что Москву взяли! — выкрикнул кто-то из толпы), статью о грабежах и разрушениях, чинимых немцами на захваченной территории, вызвавшую гул возмущения среди слушателей, и англо-американскую декларацию о борьбе с гитлеровской Германией. Пока читали газету, я наблюдал за реакцией партизан на услышанное. Знаете, в моем времени — в будущем — со всех сторон раздаются крики о пропаганде, о том, что от народа скрывали правду… И вообще, создается какой-то пренебрежительный ореол вокруг советской прессы. Так же считал и я, презрительно отметая все 'вести о победах'. Но сейчас, видя искреннюю радость на лицах отрезанных от внешнего мира бойцов, услышавших о победах Красной Армии, и их негодование по поводу бесчинств немцев, описанных в газете, я понял, что по-другому ведь и нельзя было. Пусть информация была неполной. Пусть цифры из статей о победах раздуты, а поражения упоминаются лишь вскользь или не упоминаются вообще. А вы представьте, что вместо статьи, красочно расписывающей потери немцев, напишут, что Смоленск, скорее всего, придется сдать, оборона вокруг Киева трещит по швам, враг подходит к Ленинграду и рвется к Москве. Какая будет у них реакция? Куда денется боевой дух, всколыхнувшийся от хороших новостей? Может, если б не эти газеты, не объективные, насквозь пропитанные пропагандой, то и результат войны был бы совсем другим? Как будет воевать боец, которому со всех сторон вдалбливают в голову, что его армия терпит поражения по всем фронтам? Нет, уважаемые. Такой боец воевать не будет. Так что, шли бы вы, со своей объективностью. А мне эти статьи дороже всякой свободы слова. Потому что они несли надежду.