Красное самоубийство - Владимир Николаев

«Это могло случиться с любым из нас. Все зависело от того, как взглянет на тебя Сталин или что ему покажется в данный момент. Порой он говорил: “Что это вы сегодня на меня не смотрите? Что-то у вас глаза бегают”. Или еще что-либо в этом роде. И все это произносилось с таким злом! Разумный следователь не ведет себя так даже с заядлым преступником, а тут произносилось за дружеским столом. Сидим мы, едим, а он вдруг награждает такими эпитетами и репликами людей, которые по его же приглашению сидят за его столом и ведут с ним беседу. Тяжелое было время!..»

И еще из воспоминаний Хрущева на ту же тему:

«Просто невероятно, что Сталин выделывал. Он в людей бросал помидоры, например, во время войны, когда мы сидели в бомбоубежище. Я лично видел это. Когда мы приезжали к нему по военным делам, то после нашего доклада он обязательно приглашал к себе в убежище.

Начинался обед, который заканчивался швырянием фруктов и овощей, иногда в потолок и стены, то руками, то ложками и вилками. Меня это возмущало: “Как это вождь страны и умный человек может напиваться до такого состояния и позволять себе такое?” – Командующие фронтами, нынешние маршалы Советского Союза, так почти все прошли сквозь такое испытание, видели это постыдное зрелище».

Мало всего этого. Как правило, Сталин насильно заставлял своих собутыльников напиваться до бесчувствия. Похоже, он следовал правилу: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». Каждому было ясно, что отказ от предложения выпить может взбесить Сталина, так что от лишней рюмки никто не отказывался.

В большой сталинской столовой рядом с обеденным столом стояли запасные чистые приборы – драгоценный фарфор, хрусталь. Это для удобства гостей, поскольку официантов не было. Иногда хозяин стола произносил команду по-грузински, и тут же появлялись охранники, хватали скатерть на столе за четыре утла и привычно быстро сворачивали ее вместе со всем, что было на столе. Понятно, все перемешивалось, посуда безнадежно билась, но тут же, как в сказке, накрывалась чистая скатерть, стол быстро обновлялся, и застолье продолжалось. Наверное, вождь еще в молодости подсмотрел этот прием у каких-нибудь богатеев или в воровском притоне.

Как ни странно, пьянство вождей было поставлено на службу интернационализму, они, видимо, были уверены, что с ним, с его помощью, будет легче продвигать большевизм по всему миру. Не только своих ближайших собутыльников, но и многих иностранных коммунистических лидеров Сталин заставлял напиваться до неприличия. После одного такого случая югославский вождь Тито сказал своим спутникам, что больше к Сталину на ужин не пойдет. Как известно, при Сталине и стены везде все слышали, тем более в официальных резиденциях. Возможно, с этого заявления Тито и зародилась у Сталина неприязнь к нему, которая затем переросла в лютую ненависть.

В своих воспоминаниях Хрущев утверждал, что постоянные собутыльники вождя, его любимцы Жданов и Щербаков, умерли от пьянства, от постоянного перепоя за хозяйским столом, где приходилось стаканами пить вино, что обоим было противопоказано, особенно в таких количествах. Однажды Хрущев попробовал было обмануть хозяина стола и выпить вместо вина сок. Тот тут же это заметил и закатил ему скандал.

В последние годы жизни вождя его постоянными собутыльниками были Берия, Маленков, Хрущев и Булганин. Возможно, это обстоятельство сыграло роковую роль в судьбе Сталина. Как известно, незадолго до смерти он публично высказывал свое недовольство ближайшими соратниками, намекал на грядущие перемены в руководстве. Для будущих жертв из его окружения эти угрозы могли означать все что угодно, вплоть до расстрела в подвалах Лубянки. Ведь вождь всю свою жизнь занимался тем, что уничтожал своих когда-то самых близких ему людей. Вполне возможно, что четверка последних его собутыльников могла задуматься над такой перспективой.

С приходом гласности поползли слухи, появились и печатные публикации о том, что Сталин, возможно, был отравлен во время последнего застолья в ночь на первое марта своими же соратниками, которые имели все основания опасаться за свою судьбу под Сталиным. В 2003 году, в связи с 50-й годовщиной со дня смерти вождя, самое распространенное у нас периодическое издание, еженедельник «Аргументы и факты» (тогда тираж доходил до трех миллионов), подробно описал такую возможную версию сталинской смерти. Еженедельник предложил провести расследование по этому делу и высказал конкретные предложения по тому, как это организовать. Никакой реакции властей на столь настойчивое предложение не последовало.

Можно еще вспомнить о том, что неуемная грузинская душа вождя не удовлетворялась ролью тамады только в домашнем застолье, он, как истинно кавказский человек, любил также многочасовые массовые застолья, которые устраивал в Кремле. Этот заведенный им обычай вошел в кремлевский обиход и стал традиционным при всех последующих советских вождях. Вот воспоминание об одном из таких сталинских пиршеств, оно оставлено музыкантом Ю. Елагиным, участником Государственного джаза. Речь идет о традиционном новогоднем банкете, который, как всегда, сопровождался концертом лучших артистических сил. Елагин сообщает, что выступление их джаза началось в 2.30 ночи, вот как гулял вождь-тамада! Итак:

«Программой командовал какой-то чекист в форме майора госбезопасности. Он был весь красный и потный от волнения и не выкликал фамилии артистов, а прямо рявкал и рычал, как заправский фельдфебель на провинившихся солдат… В проходах через каждые четыре шага стояли чекисты. (Зачем?! Вожди артистов боялись?) Мы идем и слышим команду очень тихим голосом: “Идите вперед! Быстро! Не останавливаться!”

Мы попадаем на эстраду. Зал поражает нас обилием света. Это Георгиевский зал, нарядный зал, парадный зал для кремлевских банкетов. В зале идет пир горой. За большими столами полно народу. Прямо перед нашей эстрадой, несколько изолированно от всех остальных, стоит стол для членов Политбюро.

Вожди сидят спиной к нам и лицом к залу. Они сидят без дам, строго по рангу. Сталин посередине, справа от него Молотов, слева Ворошилов. Члены Политбюро сидят чинно и спокойно и производят впечатление единственно трезвых людей в зале.

За столом налево сидит компания летчиков. Они что-то весело кричат и громко чокаются бокалами. Толстый и пьяный Алексей Толстой стоит на столе и машет белой салфеткой…

По залу носятся лакеи в черных смокингах, с подносами и бутылками в руках. Их очень много – почти столько же, сколько и гостей. Это все молодые и здоровые ребята с молодцеватой выправкой и почему-то кажется, что им больше подошел бы не смокинг, а совсем другой костюм.

…Когда мы выходим на эстраду, Сталин и его соседи поворачиваются к нам и аплодируют. Сталин одет в куртку защитного цвета, без орденов и каких-либо знаков отличия. Он улыбается и ободряюще кивает нам головой. Перед ним стоит наполовину наполненный стакан. По цвету похоже на коньяк. Мы начинаем играть. Из всего зала нас слушают только члены Политбюро. Они перестают есть и оборачиваются в нашу сторону. Вся остальная публика продолжает есть и не обращает на нас ни малейшего внимания. Стучат тарелки, звенят бокалы. Когда мы кончаем нашу программу, вожди хлопают долго и энергично.

…Мы снова попадаем в большое фойе. Через несколько минут к нам подходит наш шеф – капитан: “Товарищи, занесите ваши инструменты в комнату, а потом милости просим откушать!” Мы относим инструменты и идем в большой зал на первом этаже, где накрыты длинные столы специально для участников концерта. На столах самая разнообразная закуска. Много икры, окорока, салаты, рыба, свежие овощи и зелень. Графины с водкой. Красные и белые вина. Великолепный армянский коньяк. Столы накрыты не менее чем на тысячу человек, а нас всех не более четырехсот. Так что можно рассаживаться и есть и пить вволю.

Чекист с лейтенантскими отличиями выполняет роль буфетчика и чрезвычайно ловко и быстро, как заправский ресторанный кельнер, открывает бутылки. Вообще, в то время, как наверху высоких гостей обслуживали лакеи в смокингах, нам прислуживали чекисты в форме. Очевидно, мы были не столь важные птицы, чтобы стоило для нас переряжаться…

…Наконец, один из наших товарищей, после изрядного количества рюмок водки и коньяка, совершенно потрясенный и глубоко восхищенный окружающим великолепием, тоже поднимается и просит слова. “Товарищи! – говорит он заплетающимся языком. – Где, в какой стране это возможно, чтобы я, простой музыкант, попал сюда? Этим я обязан только нашему другу и великому вождю всех музыкантов, дорогому товарищу Сталину! За здоровье товарища Сталина! Ура!”…»