Рукопись Платона - Андрей Воронин

Только оказавшись в кабинете и увидев перед собою маявшегося за пустым столом немца, Хрунов поверил в свою удачу. Всю дорогу его мучили сомнения: он боялся, что Ерема допился-таки до синих чертей и несет околесицу, ибо рассказ его звучал почти как сказка из «Тысячи и одной ночи». Однако в кабинете их ждал именно немец — не купец какой-нибудь, не подрядчик и не учитель грамматики, а тот самый, единственный во всем свете немец, который был позарез нужен Хрунову.

— Итак, — сказал Хрунов, без приглашения усаживаясь за стол против немца, — я слышал, что у вас ко мне дело, и притом весьма деликатное. Полагаю, в представлениях нет нужды, поэтому давайте не станем тянуть и сразу перейдем к главному. Только предупреждаю вас, майн герр, не надо со мной шутить. Выкладывайте все начистоту как есть, и я посмотрю, чем вам можно помочь... и нужно ли вам помогать вообще.

— Вундербар, — сказал герр Пауль, оценивающе разглядывая собеседника, — я вижу, что мне повезло иметь беседу с деловым и разумным человеком. Майн готт, в России так редко случается встретить делового и одновременно культурного собеседника! Вокруг либо романтики, либо дураки, либо бандиты. Шайзе!

— Вы просто плохо смотрели, — поджигая кончик сигарки, проговорил Хрунов. — Здесь вам не Германия, майн герр, это у вас в Европе люди будто из картона вырезаны — каковы спереди, таковы и сзади, а в профиль их и вовсе не видать, потому как глубины в них никакой нету. В России же любой дурак на поверку может оказаться мудрецом, любой торгаш — романтиком в душе и любой бандит — благороднейшим человеком. Расспросите об этом императора Наполеона, который привел сюда миллион своих картонных европейцев и едва унес отсюда ноги... Впрочем, оставим этот пустопорожний спор. К делу, майн герр, к делу! У меня к вам четыре конкретных вопроса, которые можно смело объединить в один: что, где, когда и сколько?

— Есть еще один вопрос: как? — добавил герр Пауль, разгоняя ладонью дым, который Хрунов выдыхал прямо ему в лицо.

— Я его не задал потому, что это вопрос не к вам, а ко мне, — сказал Хрунов, — и я, уж будьте уверены, сумею на него ответить. А пока ответьте вы, тем более что я первый спросил. И потом, это ведь не я вас искал, а вы меня.

— Доннерветтер, вы правы! — после короткого раздумья воскликнул немец. — С вами чертовски приятно иметь дело, майн герр. И все-таки я позволю себе спросить: могу ли я вам доверять?

— Разумеется, нет, — разглядывая тлеющий кончик сигарки, спокойно ответил Хрунов. — О каком к черту доверии вы говорите? Мы с вами собрались, чтобы обстряпать грязное дельце, а вы мне толкуете о доверии. Может быть, вам еще и в любви до гроба поклясться? Выкладывайте, в чем дело, а после обговорим условия и коли сойдемся на том, что устраивает нас обоих, то на кой дьявол нам доверие?

Немец удивленно хмыкнул и покрутил головой.

— Доннерветтер, — повторил он. — С вами трудно спорить.

— А надо ли? — усмехнулся Хрунов, и подпиравший притолоку Ерема тоже осклабился, весьма довольный тем, как ловко ему удалось исправить допущенную минувшей ночью ошибку.

— Пожалуй, нет, — согласился немец. — Зер гут, майн герр, я буду с вами откровенен, как на исповеди. Речь идет о старинном кладе золотых монет и драгоценностей, размеры и стоимость коего трудно себе вообразить. Я точно знаю, где он хранится. Я его, можно сказать, нашел, но он труднодоступен, и извлечь его в одиночку не представляется возможным.

— А это не бабушкины сказки? — недоверчиво спросил Хрунов, пряча за опущенными веками хищный блеск глаз.

— Оставим в покое мою бабушку, — сказал немец. — Сия почтенная фрау никогда не рассказывала сказок, ограничивая свое общение со мною продолжительными нравоучениями.

— Зловредная, должно быть, была старуха, — заметил Хрунов.

— К черту ее! — перебил немец. — Если вам мало моих слов, извольте — вот доказательство.

И он со звоном бросил на стол что-то, блеснувшее тусклым золотым блеском. Хрунов ловко накрыл золотой кругляк ладонью, взял его в руку и долго разглядывал.

— Монета времен Ивана Грозного, — сказал он, и голос его заметно дрогнул. — Ну, допустим. Допустим, вы знаете, где лежит клад. Как будем делить — пополам или вы предложите иной способ?

— Натюрлих, майн герр, — без улыбки сказал Хесс. — Я предложу иной способ. Это очень хороший способ. Способ такой: после того как мы откопаем клад, вы заберете его целиком и разделите между собой по своему усмотрению. Это действительно хороший способ, найн?

Получив от Еремы известие о том, что немец сам ищет встречи, Хрунов решил, что больше его сегодня уже ничем не удастся удивить. Однако теперь он был буквально огорошен. Обернувшись к двери, подле которой стоял Ерема, он понял, что не одинок в своих чувствах: бородач выглядел так, словно его только что огрели дубовым поленом.

— Закрой рот, — сказал ему Хрунов и снова повернулся к немцу: — Это шутка, майн герр? Признаюсь, ваше чувство юмора кажется мне несколько странным.

— Кто здесь говорит о юморе? — возразил Хесс. — Юмор — это хорошо, абер в деловом разговоре он неуместен.

— Вы называете это деловым разговором? — удивился Хрунов. — В таком случае мне остается признать одно из двух: либо я непроходимо туп, либо вы не все сказали.

— Прошу меня простить, — с легким полупоклоном произнес немец, и на губах его, к великому удивлению Хрунова, показалась мимолетная улыбка. Тевтон либо не понимал, в каком щекотливом положении очутился, либо превосходно владел собой. — Прошу простить, во всем виновато мое несчастное пристрастие к театральным эффектам. Само собой разумеется, что, отыскивая клад, я преследовал кое-какие собственные цели. Но, повторяю, золото меня не интересует. Я прошу для себя лишь одну вещь — одну, ферштейн зи?

— Это я ферштейн, — кивнул Хрунов, который вдруг почувствовал, что перед ним начинает брезжить какой-то свет. — Но мне все-таки хотелось бы знать, что это за вещь такая, которая для вас дороже целого клада? Может быть, это статуя из чистого золота весом в триста пудов, с головы до ног инкрустированная драгоценными камнями? В таком случае ваше условие для меня невыгодно экономически.

— Майн готт, что вы такое говорите! — нетерпеливо воскликнул немец. — Какие статуи? Откуда у Ивана Грозного триста пудов золота? Там будут книги. Книги, понимаете? Я хочу, чтобы их извлекли из тайника и дали мне просмотреть. Я выберу ту, которую ищу, а с остальными делайте что хотите.

Хрунов задумчиво покивал головой, посасывая сигарку, и вдруг протянул немцу открытый портсигар.

— Угощайтесь, прошу вас, — сказал он. — Простите мне мою неучтивость, я должен был вас сразу угостить.

— Благодарю вас, я не курю, — отказался немец.

— Я почему-то так и думал, — кивнул поручик, убирая портсигар. — У человека, который много курит, не может быть такого цветущего вида, как у вас. А скажите, если не секрет, к какому монашескому ордену вы принадлежите, майн герр? На патера вы не похожи — слишком молоды, да и вообще... Итак, кто вы — францисканец, бернардинец, иезуит?

Немец отшатнулся, бледнея прямо на глазах, и Хрунов понял, что ему удалось-таки пробить несокрушимую броню тевтонского самообладания.

— Вы видите, майн герр, — продолжал он, — что я тоже имею некоторую склонность к театральным эффектам. Итак?..

Немец уже совладал со своим лицом.

— Доннерветтер, — сказал он, хмуря светлые, незаметные брови, — что за чепуха? С чего вы взяли, что я монах? Не всякий, кто не курит, — монах.

— Всякий, кто не курит и, рискуя жизнью, разыскивает рукопись Сократа, — в тон ему возразил Хрунов. — Ведь книга, о которой вы говорили, написана Сократом?

Немец вскочил, опрокинув стул, и замер, глядя в дуло пистолета, который держал в руке Хрунов. В руке Еремы, словно по волшебству, возник нож; впрочем, тевтон тоже был готов к встрече, и его двуствольная карманная мортира появилась на сцене одновременно с пистолетом поручика.

— Полноте, — миролюбиво сказал Хрунов, не опуская, впрочем, пистолета. — Что за балетные номера? Пристало ли вам, служителю Господа, скакать, как молодому козлу, ронять мебель и размахивать пистолетом? Мы оба любим драматические эффекты, майн герр, однако здесь все-таки не театр! Сядьте, умоляю вас, и давайте поговорим спокойно. Ведь мы же договорились быть откровенными друг с другом, так какого дьявола вы теперь становитесь в позу? Это я должен обижаться на вас, потому что это вы, а не я утаили важные сведения.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — заупрямился немец, упорно продолжая держать собеседника под прицелом. — И учтите на всякий случай: я отменно стреляю.

— Пуля — не аргумент в споре культурных, образованных людей, — заявил Хрунов, демонстративно спуская курок и кладя пистолет на стол. — Учтите и вы, о воинственный потомок псов-рыцарей, что я мог давным-давно стереть вас с лица земли, и лишь предчувствие нашей скорой встречи помешало мне исполнить это мое желание. Да-да, не удивляйтесь, я давно за вами наблюдаю, но, пока вы не упомянули о книге, я думал, что вы просто чокнутый кладоискатель или, того хуже, наемник княжны Вязмитиновой. Теперь же я точно знаю, что вы ни то, ни другое. Хотите услышать почему? Извольте, я пойду вам навстречу и подам пример откровенности. Мне известно, что православная церковь озабочена розысками некой крамольной книги, написанной, по слухам, самим Сократом. Более того, мне известно, что наши попы опасаются в этом деле конкуренции со стороны католической церкви. Вы не православный, это написано у вас на лбу большими буквами. Следовательно, вы — эмиссар папистов, и книга эта стоит для вас дороже всех сокровищ мира — по крайней мере, в данный момент. Ну? Видите, я был с вами откровенен до конца, теперь ваша очередь.