Огненные времена - Джинн Калогридис

Я поднялась и побрела в тяжелом от крови и грязи платье между тысяч и тысяч трупов, лежавших и по ту и по другую сторону. Их было так много, что ни одно сердце не способно выдержать такого зрелища. Но мне не оставалось иного выхода, как очерстветь сердцем. Справа от меня один человек кричал от боли, баюкая раненую руку, и мне пришлось схватиться за него, чтобы устоять на ногах, когда я поскользнулась на блестевших на солнце внутренностях другого человека, который был еще жив и громко стонал. И это были лишь две песчинки на огромном полотне самых жутких страданий, которые только можно себе представить. Невольно я подумала о том, что лишь не испытавшие подобного могли произносить слово «слава» применительно к войне.

Со всех сторон вокруг меня возникли английские лучники, вылезшие из-за оград и наспех построенных укрытий. Они начали вытаскивать стрелы из мертвых тел, упираясь в них ногами. Показались и английские пехотинцы, те же самые простолюдины, что прошли через Каркассон и спалили дотла весь город. Они преследовали отступающих или воевали с небольшими кучками французов, еще продолжавших оказывать сопротивление. На меня они не обращали никакого внимания, как будто я была приблудной, безобидной собакой, случайно попавшей на поле боя в разгар сражения.

За моей спиной вновь зазвучали трубы. То была пехота, не конница: я услышала топот сапог. А боевые лошади разбрелись по поросшим травой склонам холмов у города.

Услышав трубы и топот пехотинцев, лучники оглянулись и вновь побежали в свои укрытия, а английские пехотинцы с боевым кличем ринулись навстречу приближавшимся французам.

Это был последний батальон, ведомый самим королем Иоанном, и дурное предчувствие овладело мной. Я не увидела среди них ни одного крестьянина, ни одного представителя буржуазии. Все наши мертвые принадлежали к дворянскому сословию, это были лучшие люди Франции. Я даже не представляла себе, что у нас было столько рыцарей. И теперь их не стало. Король – слишком храбрый для того, чтобы отступать вместе с другими, – увидел, что кони с не защищенным броней крестцом оказываются уязвимы для длинных луков, и теперь приказал своим людям укоротить копья и обрезать длинные, острые носки сапог, предназначенных не для ходьбы, а для того, чтобы лучше держаться в стременах. И вот их боевые кони теперь безмятежно паслись в отдалении, равнодушные к судьбе своих бывших седоков.

Вокруг меня снова возник хаос. Потоки человеческих тел, направлявшихся в ту и в другую сторону, сталкивались с металлическим лязгом. Я устремилась вперед, как безумная, безудержно влекомая чувством долга. Мне необходимо было найти возлюбленного, и как можно скорее.

Но бежать я не могла, мне приходилось все время уклоняться от мечей и топоров, занесенных над другими, и иногда даже ползти на четвереньках по изрытой, кровоточащей земле. Вся я была покрыта кровью: и мое облачение, и апостольник, некогда белый, и покрывало, и даже лицо – все было в крови. Я перестала облизывать губы, потому что они обрели вдруг сильный привкус железа. Я переползала через камни и выпавшее из рук оружие, через неподвижные золотые шпоры. И вот уже моя собственная кровь начала поливать эту землю наряду с кровью других людей: мои ладони, колени, одежда – все было изодрано в клочья.

Внезапно я услышала стук копыт совсем рядом и подумала, что это, должно быть, последняя атака Черного Эдуарда на нашего короля. Но нет, то была только одна лошадь. И в тот момент, когда я осознала это, стук копыт прекратился, а ноги лошади стояли прямо передо мной.

«Моя госпожа».

Это прозвучало в моем сознании, и я подняла глаза. На лошади был алый султан и белая попона поверх брони, и в такие же цвета был одет всадник. Черные доспехи, подобные королевским, и плащ, на котором над треугольником алых роз был вышит сокол.

Рыцарь открыл забрало:

– Моя госпожа.

Я встала и всмотрелась в его лицо. Оно было мне хорошо знакомо. Я уже видела его в ночь своего вступления на путь. Черты лица у него были правильные, нос прямой, благородный. Лоб был прикрыт шлемом, глаза были цвета морской волны, а борода – чуть тронута рыжиной. Он тоже выглядел потрепанным и был забрызган кровью. Со стороны левого плеча из доспеха торчало обломанное древко стрелы. Однако ранен он не был.

– Моя госпожа, – повторил он.

Я протянула ему руку, и он поцеловал ее. Посреди бушующего океана битвы мы были одни и совершенно неуязвимы.

– Эдуар! – воскликнула я. – Слава Богу! Вы должны немедленно отвезти меня к Люку.

Он тут же поднял меня и посадил на коня. Прикрываясь щитом, мы поехали прочь с поля боя, туда, куда уходили отступающие.

– Подождите! – крикнула я. – Подождите! Я чувствую его. Он там, сзади. Нам нужно повернуть назад!

– Вы поступили неразумно, придя сюда, моя госпожа, – откликнулся он через плечо. – Это ловушка, вы что, не видите? И Люка тоже заманил сюда враг. Так сказало мне мое внутреннее зрение. В ходе битвы он исчез, и я не знаю, что с ним сталось. Мы не можем потерять и вас!

– Нет! – закричала я в ярости, привстав за его спиной. – Это вы не понимаете, что происходит! Это ловушка, верно, но он погибнет, Эдуар! Он погибнет, если я не найду его! В ловушку необходимо попасть – а потом найти из нее выход.

Но Эдуар не повернул назад. В отчаянии я сползла с пропитанной потом и кровью попоны, а потом прыгнула вниз, приземлившись на четвереньки на измученную землю.

Придя в себя, я побежала. Бежала и не замечала бушевавшего вокруг хаоса. Бежала и не думала ни об опасности, ни о войне, ни о нашем враге. Я думала только о своем возлюбленном, и мое внутреннее зрение, хотя и замутненное чувством, неуверенное, было все же достаточно сильно, чтобы вести меня прямо к нему.

Какое-то время спустя – вечность или мгновение – я оказалась на том месте, где начался бой, где первый удар принял на себя цвет французского дворянства, самые высокородные кавалеры. Отсюда до конца поля оставалось совсем недалеко, а дальше шли болота, потом виноградники, ограды и склоны, подходящие для укрытия лучников. Английские пехотинцы по-прежнему напирали на нас со стороны болота, продвигаясь по колено в грязи. Неудивительно, что от них так мерзко воняло.

Рядом, в профиль ко мне, лежал неизвестный мне рыцарь, чьи доспехи были навечно пригвождены к нему более чем дюжиной стрел, пронзивших нагрудную пластину, незащищенные руки, ноги, даже забрало, призванное защищать лицо. Он держал в руке поводья своего коня – тоже мертвого, лежащего на боку. И бок, и крестец его были пронзены целым снопом стрел. Плащ на хозяине и попона на лошади были алого цвета, с белыми пятнами.

Разрываясь от сознания того, что не могу ничего поделать с тем, что вижу, я уже почти прошла мимо итого печального зрелища, как вдруг остановилась и чуть не задохнулась от ужаса. Из моего горла вырвалось хриплое рыдание. Плащ и попона не были алыми: они были залиты кровью. И из-за кровавых пятен не видны были нежные розы и гордый сокол. От этого зрелища исходило ужасное ощущение конца. Это была смерть, которую я не смогла предотвратить, Это был человек, которому я не могла помочь.

Это был сеньор Тулузы, Поль де ля Роза.

Тут прямо над ухом у меня просвистел металл – да так громко, что я закричала, схватившись за голову, и споткнулась о тело убитого англичанина. Поднявшись на ноги, я оглянулась и увидела орудие смерти, только что пролетевшее рядом со мной.

Английский боевой топор с запекшейся кровью на черном железном лезвии. А солдат, занесший его за плечо на этот раз для того, чтобы размозжить мне череп, был белокурым и апатичным наемником в помятом шлеме, с потрепанным кожаным щитом.

Я упала на колени.

И вдруг раздался звон металла о металл: то меч ударил по топору, и в небо брызнуло целое созвездие голубовато-золотистых искр – вечное великолепие, жарко-белое сияние.

Человек, державший в руках меч, стоял ко мне спиной: французский рыцарь, на запачканном плаще которого был вышит сокол над тремя розами.

«Эдуар», – подумала я.

Но этот человек был выше ростом и шире в плечах.

И в тот же самый миг, когда это имя всплыло в моем сознании, я поняла, что ошиблась. Теперь я знала, кого вижу перед собой. И, увидев его во плоти, вскрикнула.

Мой крик отвлек его как раз в тот момент, когда он снова взмахнул мечом навстречу топору и два металлических острия встретились с такой силой, что голубовато-золотистые искры снова полетели в воздух. Он повернул голову через плечо, пытаясь уловить беглым взглядом, не угрожает ли кто сзади, но это движение задержало его, и враг нанес ему удар, оставшийся без ответа. Английский солдат занес свой тяжелый топор над его правым плечом, а потом, перенеся на него вес всего тела, начал распрямлять руки.

И в этот самый миг за его спиной верхом на лошади появился Эдуар и пронзил его сверху вниз копьем. Острие копья вышло наружу из живота англичанина, окрасившись фиолетово-коричневой кровью.