Липовый чай - Алла Федоровна Бархоленко

квартиру Лика получила, а Ийка помогла достать два ковра — на одну стену и часть пола.

Через некоторое время к Лике наведался муж, принес хрустальную вазу из прежнего общего хозяйства и цветы — три белые, экзотически равнодушные каллы.

Цветы эти Лика терпеть не могла, причина была давняя и располагалась между окончанием школы и поступлением в институт. Познакомилась тогда на литературном вечере с человеком, красиво обо всем говорившим и писавшим печальные стихи под псевдонимом Туманов. Месяц встречались и перезванивались, он говорил, что это навсегда, и наконец, пригласил посмотреть свое убогое жилище поэта. Жилище было двухкомнатное и гарнитурное, а на столе в хрустальной вазе — подороже, чем эта, которая из бывшего общего хозяйства, — стояли белые каллы. Поэт пошел приготовить кофе по-турецки, юная Лика благоговейно потянулась понюхать цветы и заметила брошенное на стол свидетельство о браке, из которого тут же узнала, что хозяин квартиры посетил загс три дня назад, и кроме того догадалась, что коварные каллы — из свадебного букета.

Лика налила воды в принесенную мужем вазу, сунула в нее толстые ноги цветов и, поскольку полированного стола еще не было, поставила вазу на пол. Получилось вовсе недурно. Муж смотрел робко. Лика сказала, что приготовит кофе по-турецки.

По-видимому, кофе мужу понравился, он стал приходить каждый вечер, помолодел и подтянулся, приобретя классические стати счастливого жениха, и Лика подумала, что он не так несносен, как казался раньше.

* * *

Еще через две недели прошел слух, что Садчиков умер. Ийка осторожно ей об этом сообщила, но Лика отмахнулась.

— Ты не веришь потому, что боишься, — недобро сказала Ийка.

— Чего же я, по-твоему, боюсь? — спросила Лика.

— Что это правда, — сказала Ийка.

Лика пожала плечами:

— Меня это не касается.

— Врешь! — закричала Ийка, и глаза ее заполыхали, как у кошки. — Я не хочу верить, что по этому человеку некому плакать!

— Не думаю, что некому, — сказала Лика. — У него две жены и два сына.

— Какое это имеет значение? Ты должна любить его!

Странно отозвалось в Лике это слово — любить, будто в ней, в самом дальнем далеке, в самых темных глубинах слабо мерцал крохотный, ничего не освещающий огонь, и не огонь даже, а тление, как в золе прогоревшего костра, а теперь слово это, произнесенное напористым Ийкиным голосом, придавало немощный полусвет, который давно ждал подобного случая, — он распластался и загинул, и везде внутри стало одномерно, безлично и навсегда.

Ийкин голос не отставал, все силился прорваться в глухие потемки, все повторял, будто бил в барабан:

— Ты должна любить! Ты должна!

— Да? — спросила она как бы издали, на самом пределе, на излете смысла и слов. — А почему?

— Потому что мы живем, чтобы любить! — кричала Ийка, будто ее резали по живому. — Если мы перестанем любить, то скоро перестанем жить!

Из ее темноты ничто не отозвалось этому крику, и она сказала:

— Пусть…

А сумасшедшая Ийка крикнула:

— Уйди из моего дома!..

Впрочем, Ийка кричала напрасно. Через несколько дней пришла открытка с видом на таежную речку. Садчиков слал всем привет и звал в гости. Приглашение всем понравилось, стали говорить, что можно было бы съездить — на будущий год или еще когда.

Ийка мельком взглянула на Лику. Лика молчала.

После работы Ийка занесла в рентгеновский кабинет чью-то историю болезни. Лика вежливо поблагодарила. Домой отправились вместе.

Когда молчаливо отшагали второй квартал, Ийка проговорила:

— Ты понимаешь, что он зовет тебя?

— Кто? — равнодушно удивилась Лика. Ийка возмущенно остановилась, а Лика усмехнулась: — А, этот…

Тут Ийку затрясло, хоть подключай динамо. Так она стояла, тряслась и смотрела Лике в лицо. А когда увидела, что никакого лица нет, то трястись перестала, а просто пошла в какую-то другую сторону.

* * *

Вечером в гостях у Лики был муж. Муж принес каллы, а Лика напоила его кофе по-турецки.

РАССКАЗЫ

СТАРАЯ

Она лежала без сна, не двигаясь, терпеливо дожидаясь утра. В густом воздухе мазанки с запахом увядшей травы, земляного пола и вареного в очистках картофеля висело сонное дыхание большой семьи. Изредка дворной пес, вздрагивая во сне, брякал тяжелой цепью. Старая не замечала этих привычных звуков, для нее дом был полон тишиной и ночью. За его стенами тоже были тишина и ночь.

Она лежала и ждала, когда можно будет встать и приняться за те повседневные дела, которые заканчиваются с каждым днем и с необходимостью возобновляются каждое утро.

Темнота в маленьком окне не стала бледнее, но давняя привычка сказала ей, что утро началось. Она поднялась. В ту же минуту осипшими голосами закричали два петуха. Привычным движением она нащупала подойник и неслышно вышла из дома. Корова позвала ее коротким мычанием.

— Иду, матушка, иду… — И, затянув потуже узел головного платка под подбородком, отворила хлев.

Корова ткнулась теплыми губами ей в щеку, ухватила за платок.

— Балуй! — нестрого и привычно сказала она, как говорила каждое утро.

Тонко зазвенели первые струи молока о дно ведра. Корова медленно выдавила из себя жвачку и медленно задвигала челюстями. Порой она останавливалась, не дожевав, и забывала проглотить. Корова была немолода и о чем-то думала.

Выйдя из хлева, старая взглянула на низкое, еще неразгулявшееся небо и что-то пошептала. Может, при начале дня ее губы заученно произносили молитву, а может, она и забыла, что это было когда-то молитвой, губы шевелились без звука и слов, и не возникало никакой мысли.

Она подошла к соседней двери и выпустила