Эльфийка. Переполох в Академии (СИ) - Винни Фред
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я встала с кровати, осмотрела странный балахон в розовых оборочках, в который меня одели для сна — двести с лишним лет такого не носила, интересно, где они его раздобыли, да еще и моего размера?
— Улли, дорогая, кушать!
Я открыла шкаф и увидела там Ромкины вещи, переоделась, собрала волосы и спустилась вниз. Там мама накрывала на стол, разливая по крохотным тарелкам зеленую жижу — крем-суп из шпината, гадость. Мама улыбнулась мне с медовой нежностью:
— Садись, дорогая. Как спалось?
Я сложила руки на груди и заявила:
— Если вы сейчас же не прекратите делать вид, что все в порядке, я вам докажу, что это не так.
— Просто бери ложечку и садись кушать. Ты дома, все хорошо.
Меня трясло он этого сюсюканья, хотелось орать и крошить мебель, швыряться вещами и телепортировать многоэтажки.
— Нет, дома я была там. А здесь я у вас. И снимите с меня браслет, это незаконно.
— Ты в шоке, это пройдет…
— Да, я в шоке от вашего поведения. Снимите немедленно.
— Садись, — мама с улыбкой выдвинула мне стул, я покачала головой, отказываясь верить, что моя родная семья может быть настолько глухой ко мне.
— Вы сами нарвались.
Я стала поровнее, вдохнула поглубже, и выдала самый впечатляющий в своей жизни девчачий визг. Получилось так здорово, что я сама удивилась — у меня и раньше глотка была луженая, а теперь она вообще превратилась в оружие, стопудово Ромкино влияние. Родители держались за головы, как контуженные, я широко улыбнулась:
— Ух, как получилось хорошо! Повторить?
— Улли, прекрати нас позорить, — повысил голос папа, я качнула головой:
— Это вам было бы неплохо прекратить позориться. Я замужем. У меня своя жизнь, — я показала им свою татуировку, папа ответил:
— Мы найдем способ расторгнуть твой глупый брак без проволочек.
— Мой брак — самое умное, что я вообще в своей жизни сделала!
— Ты ошибаешься.
— Это мне решать.
— Нет, ты пока еще не можешь это решать сама, ты слишком маленькая и глупая для того, чтобы принимать такие решения!
— Мне двести лет!
— Ума у тебя на восемь!
Я медленно глубоко вдохнула и подняла указательный палец жестом последнего предупреждения:
— Если вы не снимете браслет через минуту, я приму еще более глупое решение, и подам судебный иск на собственных родителей, опозорив вас на все Содружество.
— Ты этого не сделаешь, малыш.
— Я не малыш!
— Улли…
— Меня зовут Юля! Юлия Волкова! Понятно?!
И где-то вдалеке мне ответил трубный рев моего лося. Он не пришел бы сюда сам.
Я начала медленно улыбаться, многообещающей такой нехорошей улыбочкой клана Волковых:
— Все, попал ваш Сильвин-тэр, за мной муж едет, — набрала воздуха побольше и завопила: — Рома!!!
Папа шевельнул пальцами и я замолчала — заклинание онемения, ну и что, уже поздно. Я продолжала ухмыляться как победитель, еще раз показала свою татуировку, постучала по ней пальцем — я знала, все знали, что ни один суд в мире не одобрит расторжения слитого брака без желания обеих сторон. И папа это понимал, единственное, что он мог сделать, это не отдать меня Ромке физически, хотя это и незаконно, и об этом тоже все знали. Но это можно было сделать только тихо, соврав всему миру, что я больна или безумна, и лечусь. А когда вокруг дела уже подняли шум, и в это вовлечено много народу, ничего у него не получится.
Папа смотрел на меня, мама стояла молча с тарелкой в руках, где-то далеко на улице стал раздаваться низкочастотный ритмичный грохот, который передавала земля, потом появился звук множества голосов, хором орущих походную строевую на языке Грани Дэ, его здесь все знали: "Маруся, от счастья слезы льет, как гусли душа ее поет!"
Грохот приближался, я улыбалась все шире, хор замолчал и один внушительный голос позвал:
— Староста ле Гриннэ, выгляни за ворота, а! У вас товар, у нас — купец!
Я развернулась и пошла вверх по ступенькам, папа обогнал меня и выглянул в окно первым, я подошла и тоже посмотрела — по нашей улице тянулась до самого леса колонна мускулистых оборотней в доспехах и со знаменами, они продолжали идти, толпа уплотнялась, я не видела такого количества народу даже на празднике в честь Призыва.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— Староста ле Гриннэ, выходи торговаться!
Зовущего было отсюда не видно, он стоял перед парадным входом, папа нервно зашторил окно и сказал мне:
— Только попробуй выйти из комнаты! — и вышел, магией запечатав дверь. Я открыла шторы обратно.
— Староста ле Гриннэ! Ну вы думайте, а мы пока на площади накроем, приходите туда! Кру-гом! Запе-вай!
Толпа развернулась и грянула: "Ма-ру-ся!" и потопала обратно в сторону центральной улицы. Мне отсюда площадь было не видно, зато я хорошо видела, как со стороны леса выходят на центральную улицу все новые и новые отряды людей, где-то стал раздаваться визг пилы, стук молотка, треск костров.
Я сидела на подоконнике и жадно смотрела на лес, иногда видела, как там качаются и падают деревья, неправдоподобно сильные оборотни таскали бревна на плечах как муравьи, со стороны площади стал подниматься дым множества костров, мощные глотки затянули застольную, мне со страшной силой хотелось им подпеть, и поесть то, что так обалденно пахло.
Начало темнеть, я стала думать о том, что второй этаж — это не так уж и высоко. Ромка сюда забирался как кот, а я теперь наполовину Ромка. Вариантов все равно не было, я решила, что в крайнем случае, сломаю себе пару костей и попаду в больницу, а туда меня папа в браслете из синей стали не повезет, так что я ничего не теряю. Открыла окно, осторожно перебралась на ту сторону и повисла на руках. Отпустила, одновременно чуть отталкиваясь от стены, и мягко и безболезненно приземлилась на носочки.
Как будто летать научилась. Это было так неожиданно и круто, что я радостно побежала к лесу со всех ног, бесшумно, но очень пружинисто, с удовольствием дыша полной грудью. Жареным мясом пах весь город, в одном из садов я краем глаза заметила юную эльфийку, страстно целующую мускулистого оборотня, скорее отвернулась и ускорила бег. Перемахнула забор чужого сада, там было столько следов, что бедный хозяин уже сто раз пожалел, наверное, что когда-то попросил городскую администрацию перенести отсюда дорогу — оборотни и лоси ходили напролом.
В светлом лесу было людно, там тоже горели костры, стояли палатки, варилась на огне каша, паслись лошади. Я их всех заранее улавливала по запаху и обходила — еще одна полезность крови оборотня, меня никто не видел.
Овраг я перемахнула прыжком, просто из любопытства проверить свои новые силы — получилось, я стала гораздо сильнее и ловчее, но топать как Ромка при этом не начала — идеально.
Добежав до лосиной поилки, я села на то место, откуда всегда наблюдала за животными, и почти в ту же секунду на меня набросился лохматый оборотень, свалил на землю и лизнул в лицо, игриво шепча:
— Опять нарушаем, ай-яй-яй!
Я обхватила его двумя руками, прижала к себе, он обернулся человеком и поцеловал меня по-нормальному, с досадой шепнул:
— Что с тобой сделали-то, жесть… Давай сниму, — провел рукой по моей шее, я смогла говорить и сказала:
— Спасибо. А браслет можешь?
— Браслет — нет, для него ключ нужен, — он обнял меня, посадил к себе на колени и обхватил покрепче, улыбнулся: — Но не переживай, твой батя снимет эту хрень своими руками максимум завтра, потому что если не снимет, тут будет страшное.
— Как ты это устроил?
— Родню созвал на семейный совет, они друзей подтянули. Это все — мои родственники, тут половина орды — Волковы, треть — Романенко, даже Владкин батя есть. И Бондаренков Марка с полсотни, мало, ну чем смог, он обещал попозже подтянуть еще.
— С ума сойти, — я обнимала его, пытаясь в это поверить, он рассмеялся, заглянул мне в глаза:
— Ты ж Волкова, Юлька. Вот эта вся орда за тебя горой встанет. Твой батя сдастся очень скоро, потому что сюда еще Кузнецовы и Соломатины едут, тут вообще Сильвин-тэра не видно будет за ними. Мы когда уходить будем, еще десяток девок увезем, так всегда происходит, так что твой батя платит чужими дочками за каждый час удержания своей, ему это не на пользу в плане репутации. Так что ты ему скажи, когда вернешься, пусть завтра утром сватов приглашает и по-человечески угощает, а то я вообще Колесниковых позову, тут через неделю чисто поле будет, и обломки былой славы.