Ябеда - Сэм Хайес

— «Любовью, в которой они так нуждались»! — с негодованием повторяю я. — Да что он может понимать!

Мне неприятен откровенно журналистский стиль Эдама, но я не останавливаюсь и глотаю страницу за страницей, стараясь не пропустить ни слова, пока не застреваю на очередной трескучей ахинее, вышедшей из-под его пера.

Детский дом Роклифф-Холл был укомплектован преданным и прекрасно обученным персоналом. Дети боготворили своих наставников и их новаторские методы, и все последние годы существования детского дома его воспитанники буквально расцветали под неусыпной заботой корифеев педагогики. Мистер Реджинальд Либи, Маргарет Мэддокс и мисс Элдридж — эти трое сыграли решающую роль в успехах, которых достиг детский дом…

Так бы и вышвырнула ни в чем не виноватый ноутбук в окно! Откуда, скажите на милость, взялось напыщенное восхваление детского дома и «корифеев педагогики»? Ведь его родная сестра погибла от рук этих чудовищ!

Я перекладываю ноутбук на кровать, поднимаюсь и разглядываю в окно макушки деревьев. Достаточно высоко, чтобы только мокрое место осталось от того, кто сдуру решил бы прыгнуть вниз.

Меня подташнивает, и голова кружится не только от высоты, когда я сажусь к туалетному столику. Хватит с меня творчества Эдама. Из покрытого бурыми пятнами зеркала на меня взирает незнакомка.

Шрам на щеке затянулся, но красный рубец выглядит еще более пугающе, чем когда был свежим. Что приходит в голову людям, когда они замечают его? Автокатастрофа, нож бандита, халтурная операция? Я провожу по шраму пальцем, отмечая, как заострились скулы над впалыми щеками и ввалились обведенные серыми кругами глаза. Выгляжу кошмарно. Взрослая копия того ребенка, что некогда жил в этом теле. Женщина без семьи. Сирота-переросток.

Со вздохом перебравшись обратно на кровать, я заставляю себя снова взяться за книгу — или, скорее, пространный очерк, судя по количеству страниц. Эдаму явно не хватало информации. Должно быть, писал, переписывал, в отчаянии стирал написанное. Да и возможно ли верно изложить подобную историю, даже если владеть всеми фактами? Листаю вперед и останавливаюсь за несколько страниц до конца.

Никто не знает, что побудило четырех мужчин лишить жизни безобидную девятилетнюю девочку. К тому моменту, когда обнаружили ее тело, в детском доме были убиты по меньшей мере еще восемнадцать детей. Данные судебной экспертизы, свидетельские показания и собственные признания обвиняемых не оставляют сомнений, что долгие годы в Роклиффе дети подвергались унизительным истязаниям, насилию и мучениям от рук тех людей, чьему попечению они были доверены.

Патрисия и мисс Мэддокс в меру своих возможностей заботились о нас, это правда. Но я ни на секунду не могу допустить, что они оставались в неведении о том, что творилось у них под носом. И никогда не поверю, будто Патрисия не догадывалась о грязных мыслях повара, когда тот зазывал меня на кухню. Тем более что однажды я пыталась удрать от его лап через окно. Мне вспомнилось, как он заманивал меня мороженым. Как усаживал на стол, а сам прижимался, прижимался… Ребенок всегда рад чему-то вкусненькому, любой ласке. В те дни мне казалось — ничего в этом плохого нет, я гораздо сильнее боялась показаться перед детьми с остатками мороженого вокруг рта.

Я опускаю крышку компьютера и прикладываю ухо к двери:

— Кто там?

— Фрэнки, это я. Мне компьютер нужен, — доносится с той стороны напряженный голос Эдама.

Вот уж с кем мне сейчас меньше всего хотелось бы встречаться.

— Я еще не дочитала.

— Открой, Фрэнки. Пожалуйста.

Я неохотно поворачиваю в замке большой ключ. Он еще не провернулся до конца, а Эдам уже дергает медную ручку.

— Ты что?.. — я обрываю себя на полуслове.

Эдам окидывает комнату пристальным взглядом и только после тщательного осмотра обращает глаза к темной крышке компьютера.

— Нужно кое-что доработать, — говорит он, хватает ноутбук и сует в самое надежное место — себе под мышку. — Поговорить еще с людьми. Кое в чем разобраться. — У него сконфуженный вид. — Очень много не хватает.

— Хочешь, помогу? — предлагаю я.

Он падает на низкую табуретку у туалетного столика, колени оказываются на уровне подбородка.

— Ты читала не тот черновик, — говорит он. — Это вариант я пишу, когда ощущаю себя чужим, будто никогда не был Бетси братом, будто у нас с ней не одни и те же родители, будто в наших жилах не течет — не текла — одна и та же кровь.

Вскинув брови, я прислоняюсь к двери.

— То есть… у тебя два варианта?

— Да.

— Одной и той же истории?

Он кивает.

— Позволишь прочитать настоящий?

Глава 48

Нина уже два с половиной часа сидела в машине, пыталась занять себя деловыми звонками, дожидаясь, пока у Джози кончится репетиция. Ни за что она сейчас не оставила бы дочь без присмотра. Ее собственное сбивчивое объяснение и помощь Тэсс на пару дней умиротворили продюсера «Могилы».

Вдруг она вздрогнула: ей показалось — или впрямь смутная фигура поднялась по ступеням и вошла через служебный вход театра? Это был он или истерзанное воображение играет с ней злые шутки? Нина вглядывалась в старые кирпичи, в металлические поручни, словно на них могли остаться сальные следы его рук.

Она посмотрела на часы: без двадцати двенадцать. Первая репетиция «Чикаго» должна была закончиться в полдень. Скорее всего, Джози сейчас в зеленой комнате, среди других исполнителей, все возбужденно галдят, сыплют своими репликами, разыскивают запропавшие балетные тапочки. Но Нина готова была поклясться, что видела, как он крадучись проник внутрь, — ведь видела же? Наверняка он готов нанести следующий удар. Сама не своя, Нина бросилась к театру.

Это место было ей знакомо как собственный дом. Она потянула дверь служебного входа и темными коридорами двинулась в глубину здания, пока не услышала гомон молодежной труппы, взбудораженной перспективами новой постановки. Нина остановилась за дверью.

Истомившись ожиданием, последние полтора месяца лета Джози места себе не находила — когда же начнутся репетиции! И вдруг как гром среди ясного неба: Нина запретила дочери играть главную роль в будущем спектакле и потребовала, чтобы та вообще ушла из театра. При этом ничего не объясняла, а только твердила, что изменились обстоятельства. Джози была в отчаянии.

— Ну, мама! Ну, пожалуйста! Ведь я только и живу по-настоящему, когда играю! — сидя на полу в своей комнате, умоляла она и сквозь слезы смотрела на мать из-под спутанных волос. — Ты знаешь, сколько я работала, сколько ждала такой роли?

В конце концов Нина не выдержала и сдалась на уговоры.

— Ничего не понимаю, мам, что с тобой такое… — бормотала Джози, опасливо пятясь от матери и едва смея дышать: а ну как та опять передумает?

Джози поплелась в ванную привести себя в порядок после рева, гадая, что приключилось с ее матерью. Нервный срыв или этот… как его… кризис среднего возраста? Девчонки что-то такое говорили. Мама настолько на себя не похожа — даже страшно. Еще и папа сдвинулся, никого на порог мастерской не пускает. Потерянная и расстроенная Джози отправилась искать утешения в «Afterlife».

С размаху толкнув дверь, Нина ворвалась в зеленую комнату, почти ожидая увидеть, как Бернетт припечатал Джози к стене.

— Мама? — ахнула Джози. — Ты зачем пришла? Мы еще не закончили.

Возмущенный вид Джози и безумные глаза ее мамаши вызвали хохот среди юных актеров. Джози повернулась к Нине спиной и принялась нарочито сосредоточенно рыться в сумке.

— Выходишь из игры, Джози? — съехидничал кто-то.

— Мамочка за деточкой пришла, — добавил другой, и снова хохот.

— Джози, нам пора. — Нина метнула настороженный взгляд в сторону других девчонок, деловито собирающих свои вещи.

Он где-то здесь, это точно. Затаился, прячется, только и ждет, когда Джози и Нина повернутся к нему спиной, утратят бдительность. Нина носом чуяла присутствие Бернетта. Она выглянула за дверь. Лоб покрылся испариной, по спине стекали ручейки.

— Джози, живо! — приказала она.

Она видела сведенные брови дочери, пылающие щеки, раздраженный жест, которым та закинула за плечо сумку. Поспешное отбытие примы дало молодняку повод для новой порции смешков и града язвительных замечаний.

— Мне сегодня… к зубному! — бросила Джози друзьям.

Нина быстро шагала по коридорам, затем перешла на бег, схватив Джози за руку:

— Не отставай!

У выхода остановилась, чтобы перевести дух. В глазах Джози росло удивленное недоверие, увеличивая трещину, что пролегла в последнее время между ней и дочерью. А ведь Нина давала себе клятву, что этого никогда не произойдет, что никогда между ними не будет пропасти, а будут совсем другие отношения — основанные на доверии, уважении, откровенности. И что же? За несколько дней она собственными руками погубила, выставила на посмешище все, чем дорожила.