Сталин. Жизнь и смерть - Эдвард Радзинский

И далее Троцкий спрашивает: «Почему тогда Ленин обратился именно к Сталину?» И отвечает: «Разгадка проста: Ленин видел в Сталине единственного (читай – жестокого. – Э.Р.) человека, способного выполнить эту трагическую просьбу».

Мария Ульянова также вспомнила об этой просьбе достать яду, но описала ее совсем в иных обстоятельствах. Запись была обнаружена среди личных бумаг сестры Ленина после ее смерти и тотчас попала в секретный фонд Партархива. Лишь через полсотни лет она стала доступной для историков. Эта предсмертная запись – результат раскаяния, Мария считает своим долгом «рассказать хотя бы кратко… о действительном отношении Ильича к Сталину в последнее время его жизни», ибо в предыдущих заявлениях она «не говорила всей правды».

«Зимой 1921 года В.И. чувствовал себя плохо, – пишет Мария. – Не знаю точно когда, но в этот период В.И. сказал Сталину, что он, вероятно, кончит параличом, и взял со Сталина слово, что в этом случае тот поможет ему достать и даст цианистого калия. Сталин обещал. Почему он обратился с этой просьбой к Сталину? Потому что он знал его за человека твердого, стального, чуждого всякой сентиментальности. Больше ему не к кому было обратиться с такой просьбой. С той же просьбой В.И. обратился к Сталину в мае 1922 года, после первого удара. В.И. решил тогда, что все кончено для него, и потребовал, чтобы к нему вызвали Сталина. Эта просьба была настолько настойчива, что ему не решились отказать. Сталин пробыл у В.И. действительно минут пять, не более, и когда вышел от Ильича, рассказал мне и Бухарину, что В.И. просил ему доставить яд, так как время исполнить данное обещание пришло. Сталин обещал. Они поцеловались с В.И., и Сталин вышел. Но потом, обсудив совместно, мы решили, что надо ободрить В.И. Сталин вернулся снова к В.И. и сказал, что, поговорив с врачами, он убедился, что еще не все потеряно и время исполнять просьбу еще не пришло. В.И. заметно повеселел, хотя и сказал Сталину: «Лукавите?» – «Когда же вы видели, чтобы я лукавил?» Они расстались и не виделись до тех пор, пока В.И. не стал поправляться. В это время Сталин бывал у него чаще других…»

Так что Троцкий прав: просьба Ленина о яде была. Только Троцкий относит эту просьбу к 1923 году, когда Ленин и Коба стали врагами, а Мария Ульянова – к 1922 году, к периоду их нежной дружбы. Просьба Ленина была выражением величайшего доверия к Кобе, когда, по словам Марии Ульяновой, «Сталин бывал у него чаще других…»

Я думал прежде, что Троцкий тут ошибся, может быть даже сознательно, чтобы читатели поверили, будто уже ставший врагом Ленина Сталин исполнил его просьбу.

Каково же было мое изумление, когда, работая в Архиве президента, я узнал, что и в 1923 году Сталина вновь попросили достать яд для Ленина. Но просьба эта исходила уже не от самого Ленина, ибо он тогда не только не мог «вызывать Сталина и требовать», как пишет Троцкий, но и говорить уже не мог.

Однако все по порядку.

Мы вновь возвращаемся в 1922 год. О чем же беседовал Ленин с Кобой, когда тот его навещал?

Мария Ульянова: «В этот и дальнейший приезды они говорили о Троцком, говорили при мне, и видно было тут, что Ильич был со Сталиным против Троцкого. Как-то обсуждался вопрос, чтобы пригласить Троцкого к Ильичу. Это носило характер дипломатический. Такой же характер носило предложение, сделанное Троцкому, быть заместителем Ленина по Совнаркому. Вернувшись к работе осенью 1922 года, В.И. нередко по вечерам виделся с Каменевым, Зиновьевым и Сталиным в своем кабинете. Я старалась их разводить, напоминая запрещение врачей».

Так что это не Коба, а Ленин собирал «тройку»: Зиновьев, Каменев и Сталин против Троцкого!

Бедный, самоуверенный Троцкий, убежденный до конца жизни, что Ленин считал его своим наследником! Он не понимал, что «у В. И. было много выдержки. И он очень хорошо умел скрывать, не выявлять отношение к людям, когда считал это почему-либо более целесообразным… На одном заседании Политбюро Троцкий не сдержался и назвал В.И. хулиганом… В.И. побледнел как мел, но сдержался и сказал что-то вроде «у кого-то нервы пошаливают» на эту грубость Троцкого. Симпатий к Троцкому он и помимо того не чувствовал» (Ульянова).

Впрочем, симпатий не чувствовал он и к Зиновьеву. «По ряду причин отношение В.И. к Зиновьеву было не из хороших», – пишет Ульянова.

Так что, пожалуй, тогда он любил одного Кобу.

Но все совершенно изменилось осенью 1922 года. «Осенью были… поводы для недовольства Кобой со стороны Ленина». И Ульянова добавляет глухо: «Было видно, что под В. И., так сказать, подкапываются… Кто и как, остается тайной».

Нет, для Ленина это уже не было тайной. Вернувшись в Москву после болезни, он многое понял. И если во время недуга подозрительность заставляла его на случай своего конца создавать союз против Троцкого, то теперь он знал: опасен стал совсем другой. Видимо, от Каменева, Зиновьева и даже Троцкого Ленин получил одни и те же тревожные известия: партия целиком управляется Кобой. Что ж, ведь это он призвал в Генсеки Кобу, поручил ему создать аппарат, управляющий партией, и Коба выполнил все, как он хотел. Но не вовремя выполнил… Теперь Ленин болел, обострение может наступить в любой миг, и тогда… кто знает, как поведет себя повелевающий аппаратом Коба?

Коба явно подкопался под ленинскую власть. И Ленин испугался. Он решил убрать Кобу с поста Генсека, но для этого был нужен повод.

И Ленин его нашел. В 1922 году он решает урегулировать положение с республиками. Бывшие части Российской империи – Украина, Белоруссия, Закавказская Федерация, – управляемые ставленниками Москвы, формально были независимы от России. И Ленин задумал объединение республик.

Коба в отсутствие Ленина предложил тайное сделать явным: все независимые республики должны войти в Российскую Федерацию на правах автономий. Но это вызвало ропот в республиках, особенно в Грузии, совсем недавно потерявшей независимость. Грузинский руководитель Буду Мдивани понимал, как тяжело объявить народу о прямом возвращении в царские времена. Он попросил «фиговый листок»: независимость хотя бы на бумаге. Ленин поддержал его и выдвинул идею Союза республик, которые наделялись бумажным равноправием и даже имели право выйти из будущего Союза. Это весьма удовлетворяло «независимцев» в Грузии и одновременно позволило Ленину начать кампанию против Кобы.

Коба и поддерживающий идею Федерации другой «национал» Орджоникидзе, руководитель большевиков Закавказья, знали, как глубок национализм в республиках, какой опасной может стать завтра даже формальная независимость. В пылу споров темпераментный Орджоникидзе ударил «независимца» Кабахидзе. Это послужило прекрасным поводом для Ленина – он объявил позицию Кобы и Орджоникидзе великорусским шовинизмом, а удар возвел в ранг преступления.