Голодная дорога - Бен Окри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В темноте вещи наползали одна на другую. Столы напоминали припавших к земле животных. Скамейки были похожи на людей, спящих в воздухе. Могучий ветер развевал занавески. В бар вошла еще одна темнота, более густая. Это был человек. У него была сигарета. Прежде чем уловить запах дыма, я почувствовал запах сухой грязи, запах нервного пота изнеможения и услышал, как похрустывают суставы этого человека, когда он двигается.
— Папа! — сказал я.
Он зажег спичку. В его тусклых глазах и на лице была только усталость.
— Что ты тут делаешь, сидя в темноте?
— Ничего.
Спичка догорела, он нащупал скамейку и сел рядом со мной. От него пахло тяжелой работой, печалью и пеплом. Он положил мне руку на плечо, и запах его руки переполнил меня.
— Что ты тут делаешь? — прошептал он.
— Ничего, — ответил я тем же шепотом.
Мы продолжали говорить вполголоса.
— Где Мадам Кото?
— На заднем дворе.
— Что она делает?
— Я не знаю. Кажется, считает сбои деньги.
— Считает деньги?
— Да.
— Сколько денег?
— Я не знаю. Много. Пачки денег.
— Пачки денег?
— Да.
— Она дала тебе сколько-нибудь?
— Нет.
— Как ты думаешь, если я попрошу у нее взаймы, она даст мне?
— Нет.
— Почему нет?
— Она стала гнусной.
— Как это так?
— Я не знаю.
— Тогда чего ты здесь сидишь?
— Она хочет нанять девушек и мужчин быть ее слугами.
— Это правда?
— Да.
Снаружи зашумел ветер. Папа поскреб свою щетину. Мадам Кото вошла с заднего двора.
— Кто здесь? — спросила она грубо.
— Я, — ответил я.
— Я знаю. Кто еще?
Папа молчал.
— У вас что, нет голоса?
— Это я, — ответил Папа.
— Кто «я»? — повысила голос Мадам Кото.
— Отец Азаро.
Снова наступила тишина.
— А, отец Азаро, — в конце концов сказала Мадам Кото голосом, полным одушевления. — Как вы поживаете? Сейчас я принесу вам лампу. Вы хотите пальмового вина? Я принесу вам.
Она не двигалась. Мы молчали. И затем я вдруг увидел ее. Я отчетливо увидел ее в обрамлении тусклого желтоватого света. Свет мягко сиял вокруг нее, как будто ее кожа горела. Затем я увидел, как Мадам Кото раздвоилась. Желтый свет остался. А она сама вышла из бара. Я слышал шаги Мадам Кото, но свет, колыхаясь, меняя цвет порой слабо, а порой резко, оставался там, откуда она только что ушла.
— Ты видишь его, Папа?
— Что вижу?
— Этот свет.
— Какой свет?
— Желтый свет.
— Где?
Мадам Кото вошла в бар, неся перед собой лампу. Свет лампы растворил колышущийся желтый свет. Мадам Кото подошла к нам. Она поставила лампу на стол и уставилась на нас так, словно мы были для нее незнакомцами.
— Как идет ваш бизнес? — вежливо спросил Папа.
— Потихоньку справляемся, — ответила она. — Ваш сын вам расскажет.
Она подозрительно посмотрела на меня. Затем поставила на стол тыквину вина. Было видно, что в ее набедренной повязке больше не было спрятано денег. Она снова вышла и вернулась с двумя желтыми пластиковыми стаканами. Эти стаканчики были для меня в новинку.
— Спасибо, Мадам, — сказал Папа с удвоенным воодушевлением. — Да поможет вам Бог преуспеть и да ниспошлет он вам здоровье и счастье.
Театральность прозвучавшей молитвы была явно некстати.
— Аминь, — пропела Мадам Кото, оглядывая нас с подозрением.
Она пошла и уселась за стойку — внушительная фигура, оплот бдительности.
Папа разлил пальмовое вино для нас обоих. Он закурил сигарету. Я пил вино, а Папа нервничал. Мне стало понятно, что Папа не смог заставить себя попросить денег у Мадам Кото. Он сидел рядом со мной, сокрушенный своей гордостью. На его лице было написано унижение. Он пил свое вино как необходимый яд.
Мы так и сидели, пока с улицы не зазвучали голоса. Шум приближался: мужчины пели, выстукивали ритмы на бутылках, голосили в пьяном весельи. Лицо Мадам Кото просветлело. С глазами, полными огня, она вскочила с места, побежала и расставила лампы на столики. И затем в бар вбежал мужчина с порезом на лбу и, широко раскинув руки, крикнул:
— А вот и мы!
Остальные шумно ввалились, скандируя имя Мадам Кото. У одного из них была трость. Мадам Кото вышла поприветствовать их, показала на скамейки, вытерла главный стол и вообще проявляла много рвения. Они расселись, с песнями и чантами, и вдруг увидели нас в углу. Все затихли.
Мадам Кото, войдя в зал с напитками и чашами с едой, заметила перемену в их настроении. Она пыталась взбодрить их и поглядывала на нас так, словно передавала взглядом желание, чтобы мы поскорей уходили. Мужчины пили в молчании. Затем мужчина со шрамом отозвал ее в сторону, и они долго шептались. В паузах он поглядывал на нас. Стало ясно, что они молчат из-за нашего присутствия. Мадам Кото, закончив шептаться с мужчиной, кивнула, пошла к нам, но потом передумала и встала за стойкой. Я вдруг почувствовал себя в самом центре какого-то тайного общества. Мадам Кото сказала мягким голосом:
— Азаро, тебе пора уже идти спать.
— Да, в самом деле, что здесь делает маленький мальчик? — спросил один из мужчин.
— Так вот и портятся дети, — сказал другой.
— А потом они становятся ворами и крадут у своих отцов.
Папа постепенно доходил до кондиции. Я чувствовал, как он сжимает и разжимает кулаки под столом. Он подвигал челюстями, хрустнул суставами, поерзал, и после того как последний мужчина закончил говорить, бросая вызов, сказал:
— Это мой сын! И он не вор!
Последовала долгая тишина. Мадам Кото села за стойку и спрятала лицо в тень. Один из мужчин засмеялся. Это был очень странный высокий смех, похожий на ржание лошади. Смех был прерван человеком со шрамом.
— Нам не нужно никаких неприятностей.
— Тогда зачем вы оскорбляете моего сына?
— Все что мы хотим — это провести здесь собрание, и нам не нужен тут этот мальчик.
— Мальчик будет там, где буду я.
Мадам Кото вышла из-за стойки.
— Мне ни к чему скандалы в моем баре, — объявила она.
Она начала ставить скамейки ножками вверх на пустые столы. Закончив, она вышла на улицу.
— Если вам не нужны неприятности, вы оба должны покинуть бар.
— Нет! — крикнул Папа, опорожнив стакан с пальмовым вином и ударив по столу.
Мужчины притихли.
— Какую партию вы поддерживаете? — спросил один из них с угрозой в голосе.
— Это не ваше дело.
— Это наше дело.
— Хорошо, я не поддерживаю вашу партию.
— Почему нет?
— Потому что это партия воров.
Один из мужчин немедленно позвал Мадам Кото. Она вошла, уперев руки в бока.
— Что такое?
— Скажите этому человеку и его сыну, чтобы они убирались.
— Мне не нужны неприятности.
— Хорошо, вы должны выбрать между ними и нами. Если вы не прогоните их, нам придется провести собрание где-нибудь в другом месте.
— Мне не нужно неприятностей. Если вы хотите провести собрание, проводите его. Они уйдут. Все должно происходить мирно.
— Но нам нужно провести собрание прямо сейчас.
Мадам Кото посмотрела на них, а потом на нас.
— Вы думаете, если у вас больше денег, то можете запретить выпивать бедному человеку, а? — сказал, сплевывая, Папа.
— Да, можем.
— Отлично, иди сюда и попробуй. А я на тебя посмотрю.
— Ты нас что, провоцируешь?
— Да.
Трое мужчин встали как один. Это были здоровяки. Каждый из них был великаном. Они стояли вокруг нашего столика, как башни. Я взял Папу за руку.
— Вы хотите драться здесь и все перебить? — холодно спросил Папа.
— Пошли отсюда на улицу, — предложил один из гигантов.
— Сначала я закончу свой стакан с пальмовым вином. Я не дерусь, пока я не пьян.
— Так ты пьяница!
Папа пил намеренно медленно. Его рука дрожала, и я чувствовал, как подо мной вибрирует скамейка. Мужчины склонились над нами, терпеливо выжидая. Мадам Кото ничего не говорила и не двигалась. Другие мужчины продолжали пить за своими столиками. Папа вылил последний глоток вина в желтую пластиковую чашку.
— Подонки! — сказал он. — Вы все подонки! Теперь я готов.
Он встал и хрустнул суставами. Мужчины пошли к выходу.
— Иди домой! — скомандовал мне Папа. — Я сам управлюсь с этими козлами.
В его глазах с кровавыми прожилками горела смелость. Он подошел к двери и встал между полосками занавесок. Он сплюнул.
— Вперед!
Я встал. Папа вышел, не обернувшись. Я последовал за ним. Я не видел тех троих. Как только мы вышли на улицу, дверь за нами быстро захлопнулась и закрылась на защелку. Папа поискал мужчин и не нашел их. Я искал вместе с ним. Кусты буша двигались от ветра. Сова ухала где-то глубоко в лесу. Я пошел на задний двор, но там дверь тоже была закрыта на задвижку.
— Они трусы, — сказал Папа.
Мы слышали, как они кричат и смеются в баре. Их гомон нарастал, и, поскольку они говорили на иностранных языках, я не мог разобрать, о чем они говорят. Папа стоял, не зная, что предпринять. Затем в баре стало тихо. Они перешли на шепот.