Золото Соломона - Нил Стивенсон

— Так вы блекторрентец до мозга костей, — заметил Даниель. Полки отличались не только мундирами, но и сортом дерева для офицерских тростей и тому подобного. У Блекторрентского полка дерево было чёрное.

— Да, я в полку с Революции.

— Наверняка вам необходимо следить за разгрузкой…

— Доктор Уотерхауз, вы не знаете, что такое делегирование полномочий, — отвечал Барнс. — Объясняю: я говорю подчиненным свести на причал все взводы, кроме двух, и они это делают.

— Кто делегировал вам полномочие докучать мне на юте?

— Вышеупомянутый учтивый преступник.

— Полковник командует полком, не так ли?

— Совершенно верно.

— Вы хотите сказать, что полковником, в свою очередь, командует преступник?

Барнс и бровью не повёл.

— Таков порядок почти всех армий. Верно, при милорде Мальборо было немного иначе, но с тех пор, как его отстранили от командования, остались только преступники снизу доверху.

Даниель рассмеялся бы от души, если б разум не подсказывал ему держаться с Барнсом осторожнее. Шутка полковника была остроумна, но неосмотрительна.

Почти все гвардейцы сошли с корабля, остались лишь два взвода человек по четырнадцать. Один взвод собрался в носовой части палубы, другой — ближе к корме, прямо под ютом, на котором расположились Барнс с Даниелем. В середине свободного пространства стоял сержант Боб. Он смотрел на пристань, так что Даниель видел его в профиль; сейчас сержант чуть повернулся к ним и коротко взглянул на Барнса.

Тот дал приказ отчаливать.

По команде шкипера убрали сходни и отдали концы.

— Вы с сержантом Бобом воевали двадцать пять лет, — сказал Даниель.

— Вы правы, труд нашей жизни пошёл насмарку! — с притворной обидой воскликнул Барнс. — Я предпочел бы сказать, что мы насаждали мир и преуспели.

— Говорите как угодно. Так или иначе, вы четверть века жили бок о бок и слышали каждую его шутку, каждый примечательный случай из его жизни, тысячу раз.

— У нас, военных, это дело обычное, — признал Барнс.

— Лет десять или двадцать назад, в палатке на Рейне или в ирландской лачуге, сержант Боб рассказал вам о нашем знакомстве, и теперь вы убеждены, что знаете обо мне всё. Вы полагаете, что можно подойти ко мне дружески, сболтнуть что-нибудь этакое, и мы с вами повязаны, как мальчишки, которые надрезали пальцы, смешали кровь и зовут себя побратимами. Прошу вас, не обижайтесь, что я держу дистанцию. У стариков есть свои причины для замкнутости, никак не связанные с высокомерием.

— Вам следовало бы возобновить знакомство с Мальборо, — сказал Барнс, делая вид, что услышанное произвело на него сильное впечатление. — Вы бы славно поладили.

— Вы неудачно выбрали наречие.

Барнс на время замолчал. К Грейвзендской пристани подошли баржи с лошадьми, началась выгрузка. Блекторрентцы были драгунами, то есть сражались пешими, используя оружие и тактику пехоты, а перемещались на лошадях. Другими словами, это была ударная часть. Очевидно, высадившиеся взводы получили приказ скакать по дороге на восток, вдоль реки, параллельно шлюпу.

— Сейчас все до смерти перепуганы, — заметил Барнс, подходя ближе и протягивая Даниелю половину небольшого хлебца, на которую тот набросился почти как волк. — Послушать вигов, так якобиты уже на горизонте, подгоняемые католическим ветром. А сэр Исаак боится немца! Не могут якобиты и Ганноверы разом занимать одно и то же пространство. Однако страхи вигов и сэра Исаака равно реальны.

Упомянув о невозможности двум предметам находиться в одном объёме, Барнс обнаружил род словесного тика, восходящего к Декарту. Другими словами, он выпускник Кембриджа или Оксфорда и должен сейчас быть приходским священником, а то и настоятелем. Как его сюда занесло?

— Когда сэр Исаак с таким трепетом говорит о немце, он имеет в виду не Георга-Людвига.

В глазах Барнса мелькнуло недоумение, затем — восхищенный интерес.

— Лейбниц?..

— Да. — На сей раз Даниель не смог подавить улыбку.

— Так сэр Исаак не якобит?

— Ни в коей мере. В пришествии Ганноверов его страшит лишь то, что Лейбниц — доверенное лицо Софии и принцессы Каролины. — Даниель не знал, стоит ли говорить Барнсу так много. С другой стороны, лучше Барнсу знать правду, чем подозревать Исаака в тайной приверженности подменышу.

— Вы пропустили поколение, — заметил Барнс с озорством — во всяком случае, с той долей озорства, которая возможна в одноногом драгунском полковнике.

— Если Георг-Людвиг питает интерес к философии — или вообще к чему бы то ни было, — то ему хорошо удаётся это скрывать, — отвечал Даниель.

— Должен ли я заключить, что нынешняя экспедиция берёт исток в философском споре? — Барнс огляделся, словно увидел шлюп в новом свете.

«Аталанта» уже вышла в фарватер и, не сдерживаемая более медлительными баржами, подняла больше парусов, чем на первом отрезке пути. На правом берегу меловые холмы отступали от реки, расширяя полосу болот у своего подножия. Слева лежал Тилбери — последний порт на том берегу; дальше до самого моря тянулись илистые отмели. Даже с прибавленными парусами до цели был не один час; Исаак не появлялся. Даниель рассудил, что не беда, если он побеседует с любителем философии.

Он поднял глаза, выискивая подходящее небесное тело, однако погода хмурилась. Впрочем, под рукой был другой пример: волны, расходящиеся от корпуса, и отмели за Тилбери.

— Я не вижу солнца. А вы, полковник Барнс?

— Мы в Англии. Слухи о нём до меня доходили. Во Франции я как-то его видел. Сегодня — нет.

— А луну?

— Сейчас она полная и зашла за Вестминстер, когда мы грузились на Тауэрской пристани.

— Луна с другой стороны планеты, солнце за облаками. И всё же вода, которая нас несёт, подчиняется им обоим, не правда ли?

— Согласно надёжным источникам, отлив на сегодня не отменён. — Барнс взглянул на часы. — В Ширнессе он ожидается в семь утра.

— Сизигийный отлив?

— Исключительно низкий. Посмотрите сами, какое течение.

— Почему в отлив вода устремляется к морю?

— Под влиянием Солнца и Луны.

— Однако мы с вами их не видим. Вода не обладает зрением и волей, чтобы за ними следовать. Каким образом Солнце и Луна, столь далёкие, приказывают воде?

— Тяготение. — Полковник Барнс понизил голос, словно священник, произносящий имя Господне, и огляделся — не слышит ли их сэр Исаак Ньютон.

— Теперь все так говорят. В моём детстве не говорили. Мы бездумно повторяли за Аристотелем, что в природе воды тянуться за Луной. Теперь, благодаря нашему спутнику, мы говорим «тяготение». Нам кажется, что мы стали умнее. Так ли это? Поняли вы приливы и отливы, полковник Барнс, оттого, что сказали «тяготение»?

— Я и не утверждал, что понимаю.

— Весьма мудро.

— Довольно, что понимает он, — продолжал Барнс, глядя вниз, как будто мог видеть сквозь палубу.

— Понимает ли?

— Так вы все утверждаете.

— Мы — то есть Королевское общество?

Барнс кивнул. Он смотрел на Даниеля с некоторой тревогой. Даниель молчал, мучая его неопределённостью, так что Барнс наконец не выдержал:

— Сэр Исаак работает над третьим томом, в котором разрешит все вопросы, связанные с Луной. Объединит всё.

— Сэр Исаак выводит уравнения, которые согласовывались бы с наблюдениями Флемстида.

— Таким образом, вопрос будет решён окончательно; и если теория предсказывает орбиту Луны, то она применима и к плесканиям морской воды.

— Но разве описать значит объяснить?

— По мне так это неплохой первый шаг.

— Да. И его сделал сэр Исаак. Вопрос, кто сделает второй.

— Он или Лейбниц?

— Да.

— Лейбниц ведь не занимался тяготением?

— Вам кажется, что сэру Исааку, сделавшему первый шаг, легче сделать второй?

— Да.

— Мысль естественная, — признал Даниель. — Впрочем, иногда тот, кто вышел раньше, забредает в тупик и остаётся позади.

— Как может быть тупиком теория, которая безукоризненно всё описывает?

— Вы сами слышали недавно, как сэр Исаак выказал опасения насчёт Лейбница.

— Потому что Лейбниц близок к Софии! Не потому, что он более великий учёный!

— Простите, мистер Барнс, но я Исаака знаю со студенческой скамьи. Поверьте мне, он не оцеживает комаров. Если он так тщательно готовится к битве, значит, ему предстоит схватка с титаном.

— Чем Лейбниц опасен сэру Исааку?

— Хотя бы тем, что не ослеплён восхищением и в отличие от англичан готов задавать трудные вопросы.

— Какие именно?

— Например, тот, что задал сейчас я: как вода узнаёт, где Луна? Как она чувствует Луну сквозь Землю?

— Тяготение проходит сквозь Землю, как свет — сквозь стекло.

— И какое же оно, это тяготение, если может проходить сквозь плотное вещество?