Дочь палача - Оливер Пётч

Шреефогль подскочил к Симону и схватил его за плечи.

– Где? Говори, где? Я все сделаю, чтобы его разыскать!

– Мы полагаем, они могут прятаться где-то на строительной площадке.

Дворянин взглянул на него недоверчиво.

– На стройке?

Симон кивнул и принялся расхаживать по комнате из угла в угол.

– Мы обнаружили под ногтями убитых детей остатки глины. Глина, судя по всему, со стройки. Вполне возможно, что девочки что-то увидели из своего укрытия и теперь боятся высунуться. Хотя мы там уже все обыскали и ничего не нашли.

Он снова повернулся к Шреефоглю.

– У вас есть какие-то догадки, где могут прятаться дети? Ваш покойный отец ничего такого не рассказывал? Какая-нибудь нора? Или дыра под фундаментом? Стояли там прежде какие-нибудь строения, от которых мог сохраниться подвал? Священник рассказывал о древнем алтаре языческих времен…

Шреефогль опустился в кресло перед камином и надолго задумался. Наконец он покачал головой.

– Не припомню ничего такого. Участок принадлежал нашей семье с незапамятных времен. Полагаю, еще мои далекие предки пасли там коров и овец. Насколько я знаю, в прежние времена там уже стояла часовня или церковь. Ну да, и жертвенный камень, или что-то подобное. Но это было давным-давно. Мы не особенно интересовались участком, до тех пор пока я не решил поставить там новую печь.

Внезапно глаза его засверкали.

– Городские книги… Там что-то должно быть, какие-то пометки!

– Городские книги? – переспросил Симон.

– Ну да, любую сделку, покупку и даже подарок заносят в городскую книгу. Иоганн Лехнер, будучи секретарем, ревностно следит за порядком. Когда мой отец передал участок церкви, то официально составили дарственную. И, насколько я помню, к документу был приложен план участка, который тогда еще сохранился у моего отца.

У Симона пересохло во рту. Он почувствовал, что разгадка близка.

– И где они… эти городские книги?

Шреефогль пожал плечами.

– Ну, где же еще? Над городским амбаром, конечно. В кабинете возле зала советов. Там в шкафу Лехнер хранит все, что имеет хоть какое-то значение для города. Можете попросить у него разрешения туда заглянуть.

Симон кивнул и направился к двери. Там он снова обернулся.

– Вы мне очень помогли, благодарю.

Шреефогль улыбнулся.

– Не нужно меня благодарить. Верните мне мою Клару, это превыше всякой благодарности. – Советник стал подниматься по широкой лестнице. – А теперь прошу меня извинить. Жене все еще нездоровится, нужно ее проведать.

Внезапно он остановился и, казалось, над чем-то задумался.

– И еще кое-что…

Симон взглянул на него в ожидании.

– Да, – продолжал Шреефогль. – При жизни отец скопил много денег, очень много. Как вы знаете, мы поругались незадолго до его смерти. Я всегда считал, что после нашей ссоры он завещал все свое состояние церкви. Но я поговорил со священником…

– И? – насторожился Симон.

– Все, что досталось церкви, – это участок земли. Я уже все перерыл в доме, но так и не смог найти деньги.

Симон его почти не слышал. Он уже вышел обратно на улицу.

Лекарь стремительно приближался к амбару. Он не сомневался, что секретарь никогда не пустит его к городским книгам. Сегодня утром на стройке тот ясно дал понять ему и палачу, что думал насчет их подозрений, – а именно, что не думал вообще. Лехнеру нужно было спокойствие в городе, и в его планы вовсе не входило, чтобы какой-то юнец вынюхивал что-то в документах и, возможно, раскрыл какую-нибудь тайну, могущую стоить головы нескольким дворянам. Однако Симон понимал, что должен взглянуть на этот договор. Вопрос только, как…

Перед входом в амбар скучали два стражника и наблюдали, как последние торговки закрывали свои лотки. Сейчас, с наступлением вечера, двое караульных были единственными, кто нес службу. Симон знал, что внутри не осталось ни одного советника. Совет собирали в полдень, дворяне давно уже вернулись к семьям, а Лехнер сидел в замке. Амбар был пуст, оставалось только миновать двух часовых.

Симон с улыбкой приблизился к ним. Одного из них он знал – лечил его прежде.

– Ну что, Георг, как твой кашель? Лучше стало после моего отвара из липы?

Стражник покачал головой и в доказательство громко и хрипло закашлял.

– К сожалению, нет, сударь. Только хуже. Теперь и в груди стало болеть. Кое-как службу несу. Три раз уже молился, но и это не помогло.

Симон сделал задумчивое лицо. И внезапно просиял.

– Так, кажется, у меня кое-что есть, что должно тебе помочь. Порошок из западной Индии… – Он вынул мешочек и обеспокоенно взглянул в небо. – Хотя его нужно принимать под полуденным солнцем. Значит, теперь уже слишком поздно.

Стражник Георг закашлялся снова и потянулся мешочку.

– Я приму его, сударь. Сейчас же. Сколько это будет мне стоить?

Симон протянул ему лекарство.

– Для тебя – всего пять крейцеров. Но его все равно нужно развести в крепком вине, иначе не поможет. У тебя оно есть?

Георг задумался. Симону уже подумалось, что придется подсказать выход из положения, но лицо стражника засветилось от радости.

– Вино можно купить в трактире.

Симон кивнул и принял деньги.

– Отличная мысль, Георг. Давай быстрее туда. И возвращайся скорее.

Георг направился к трактиру, а второй стражник нерешительно топтался на месте. Симон задумчиво на него посмотрел.

– У тебя тоже кашель? – спросил он. – Ты какой-то бледный. В груди не болит?

Караульный ненадолго задумался, потом посмотрел вслед своему напарнику, который как раз скрылся в трактире. Наконец он кивнул.

– Тогда догоняй его, пусть возьмет больше вина, – сказал Симон. – Чтобы развести лекарство, нужен целый кувшин, а еще лучше два.

Стражник разрывался между чувством долга и возможностью опрокинуть кувшинчик крепкого вина, да к тому же в лечебных целях. В конце концов он пустился вслед за своим товарищем.

Симон хмыкнул. Он успел кое-чему научиться у палача. На что только не сгодится такой вот мешочек с глиной!

Лекарь подождал немного, пока оба скрылись из виду, и осторожно огляделся. Площадь была пуста. Он быстро приоткрыл дверь и юркнул внутрь.

В нос ударил запах пряностей и лежалых тканей. В широкие зарешеченные окна пробивался тонкими лучами солнечный свет. Внутри царил полумрак. Мешки и ящики громоздились друг на друга, словно бесформенные великаны спали у стен, по которым расползались тени. Испуганная крыса убежала за ящик и скрылась в темноте.

Симон прокрался наверх по широкой лестнице. Возле двери в зал он прислушался, ничего не услышал и осторожно вошел. Там было пусто. Стулья в беспорядке стояли вокруг большого дубового стола, на котором остались наполовину пустые графины и бокалы с вином. Дальний угол занимала громадная печь, обложенная разукрашенной кафельной плиткой. Симон протянул руку к печи, она до сих пор была горячей. Казалось, будто советники устроили лишь короткую передышку, вышли из зала и в любое мгновение могли вернуться обратно.

Симон стал красться по залу, стараясь наступать так, чтобы доски не скрипели. У восточной стены висела пожелтевшая картина, изображавшая советников Шонгау, собравшихся за дубовым столом. Он присмотрелся к полотну и с первого взгляда понял, что написали его давно. На людях были брыжи, которые считались обычным явлением несколько десятилетий назад. Черные чопорные кафтаны плотно застегнуты, бороды аккуратно подстрижены. Лица глядели сурово и беспристрастно. Все же Симону показалось, что он узнал кое-кого из сидящих. Советник по центру с въедливым взором и едва обозначенной улыбкой, должно быть, Фердинанд Шреефогль. Симон вспомнил, что он одно время был первым бургомистром Шонгау. В руках аристократ держал исписанный документ. Человек рядом с ним тоже казался Симону знакомым. Вот только откуда? Он задумался, но при всем желании не мог вспомнить имени. Он был уверен, что в последнее время где-то его видел – разумеется, порядком постаревшего.

Внизу, с рыночной площади, послышались голоса и смех. Похоже, оба стражника последовали его рекомендации. Симон усмехнулся. Вполне вероятно, что они даже превысили предписанную дозу.

Симон двинулся дальше по залу. Проходя возле окон, он пригнулся, чтобы его не заметили снаружи. Наконец юноша добрался до маленькой дверцы в архив и надавил на ручку.

Дверь была заперта.

Симон тихо выругался и проклял собственную тупость. Как можно быть таким наивным, думая, что эта дверь открыта? Она все-таки вела в святая святых города. Разумеется, секретарь ее запирал!

Симон собрался уже возвращаться, но призадумался. У Лехнера все было продумано, и он наверняка позаботился, чтобы хотя бы четверо бургомистров могли войти в архив в отсутствие секретаря. Значит, у каждого из них имелся свой ключ? Вряд ли. Более вероятно, что ключ для остальных секретарь держал где-то здесь. Вот только где?