Основы дзэн-буддизма - Дайсэцу Судзуки

Раздвоение реальности — это работа разума: фактически — это путь, идя по которому, мы пытаемся понять ее, чтобы использовать в своей повседневной жизни. Но таким путем мы не достигнем удовлетворительного понимания реальности. Раздвоение помогает нам прийти в контакт с реальностью, заставить ее удовлетворять наши физические и умственные потребности, но в действительности это никогда не затрагивает наших сокровенных интересов. Для удовлетворения последних реальность должна быть постигнута в непосредственном переживании. Пространство и время, например, убивают ее. Ограничивая ее ими, мы совершаем самую грубую ошибку в понимании реальности. На заре пробуждения разума нам казалось, что мы достигли грандиозного искусства ограничения реальности рамками пространства и времени. Мы никогда не думали, что таким образом мы в действительности приближаем духовную трагедию.

Вещи стали расширяться в пространстве, подниматься и исчезать во времени: перед нами открылся мир множественности. В пространстве мы не можем видеть самых дальних пределов; во времени — мы желаем установить начало и конец для вещей, что, однако, не удается сделать, несмотря на старания наших ученых и философов. Мы становимся, таким образом, узниками системы, созданной нами самими. И к тому же мы самые недовольные узники, яростно проклинающие свою судьбу. Мы систематизировали вещи в пространстве и времени, но пространство и время приносят нам ужасно много забот. Пространство — это не время, а время — не пространство: бесконечную протяженность нельзя увязывать с вечным преобразованием; пространственное представление о мире имеет тенденцию приводить все вещи к абсолюту, в то время как интерпретация его в аспекте времени удерживает наш ум в самом беспокойном состоянии. Мы жаждем чего-то вечного, однако все время подвержены законам преходящего. Жизнь протяженностью в шестьдесят или семьдесят лет не приносит особого удовлетворения, и вся работа, которую мы можем совершить за этот короткий промежуток времени, не велика.

Возьмите нации вместо индивидуумов: их жизненный срок может быть большим, но какое имеет он значение по сравнению с тысячелетними циклами? Культуры живут дольше и, кажется, имеют некоторое достоинство. Но если нас окружает бесконечное пространство и беспредельное время, то какое значение имеют они со всеми своими философами, художниками, генералами и стратегами? Разве не походят все они на падающие звезды или мыльные пузыри? Однако людей, достигших сатори, эти вещи не беспокоят, так как сатори стоит в абсолютном настоящем, вечном теперь, где время и пространство представляют собой единое целое и в то же время начинают дифференцироваться. Они оба заключены в него со всеми своими качествами. Сатори имеет привилегию находиться в абсолютном настоящем, спокойно обозревать прошлое и созерцать будущее. Мы можем спросить, как учитель дзэна пользуется этой привилегией?

Следующий рассказ нам поможет познакомиться с тем, как учитель дзэна рассказывает своим ученикам живое содержание абсолютного настоящего.

Басе шел однажды с Хякудзе, одним из своих учеников. Увидев стаю диких гусей, пролетающих в небе, он сказал: «Что это такое?» Хякудзе ответил: «Это дикие гуси, учитель». — «Куда они летят?» — снова спросил Басе. «Они уже все улетели». Басе повернулся к Хякудзе и ущипнул его за нос. Чувствуя боль, Хякудзе издал глухой стон.

Басе не замедлил продолжить: «Они действительно улетели?»

Это пробудило в Хякудзе состояние сатори, и достижение его было продемонстрировано на следующий день, когда учитель поднялся на помост, чтобы сказать своим монахам кое-что о дзэне. Хякудзе вышел и стал сворачивать коврик, который обычно расстилали перед учителем для того, чтобы его ученики могли совершать на нем свои поклоны. Как правило, это означает, что церемония окончена. Басе встал со своего сидения и пошел в свою комнату.

Хякудзе позвали к учителю. Басе спросил: «Ведь я не сказал ни слова, почему же ты свернул коврик?»

Хякудзе ответил: «Вчера ты был так добр, что очень больно ущипнул меня за нос».

«А где сегодня блуждает твой ум?»

«Сегодня у меня нос уже не болит».

«Ты действительно достиг глубокого проникновения в сущность сегодняшнего дня», — подтвердил Басе.

«Сегодняшний день» здесь означает абсолютное настоящее и соответствует «пятнадцатому дню» Уммона. «Этот день», или «сегодня», — «коннити» по-японски, но в японском языке существует еще более выразительный термин, которым часто пользуются учителя дзэна, это — «соккон». «Соку» — это слово, которое трудно перевести: оно означает «просто это», или — в абстрактном плане — «само-тождество», «соккон» поэтому значит «этот самый момент», и учитель часто требует дать ответ на вопрос: «В чем суть этого момента?»

Когда Басе ущипнул Хякудзе за нос, он имел целью пробудить в своем ученике чувство абсолютного настоящего, а не просто обратил внимание на пролетающих гусей. Гуси находятся в пространстве и летят во времени, вы смотрите на них и сразу же попадаете в область пространственных отношений: вы видите, что они летят, и это сразу ограничивает вас рамками времени. Как только вы оказываетесь в этих рамках пространства и времени, вы покидаете абсолютное настоящее, что означает, что вы перестаете быть свободной, самостоятельной духовной сущностью, а становитесь простым человеком, связанным законами причин и следствий и мыслящим логическими категориями. Сатори никогда не является следствием такого существования. Вот почему Басе проявил безграничную любовь, которая подсказала ему ущипнуть Хякудзе за нос. Сама боль не имеет никакого отношения к его сатори как таковому. Это событие предоставило ему возможность сбросить цепи сознания, которые намертво сковывали ум законами пространства и времени и логической умозрительностью. Задача учителя — снять эти цепи с разума ученика. Он делает это обычно посредством отрицаний или противоречий, предлагая посмотреть, «как висит дождь» или «не называть веер веером, а лопату лопатой». В этом, может быть, все еще есть примесь разума, но щипание за нос, удар в грудь или дергание за воротник — это нечто, совершенно неслыханное в анналах духовной практики. Однако эффективность этих приемов постоянно и полностью доказывалась учителями дзэна.

Интересно отметить последовательность событий, происходивших с Хякудзе, так как они были весьма драматичны. Когда он вернулся к себе после разговора с Басе, касающегося свертывания коврика, он громко заплакал. Его собрат-монах, озабоченный этим, спросил, что с ним происходит. Но Хякудзе сказал: «Пойди к учителю и спроси его сам, что со мной происходит». Его собрат пошел к учителю и спросил у него про Хякудзе. Басе сказал: «Иди обратно к нему и выясни непосредственно у него». Монах пришел обратно к Хякудзе и снова обратился к нему с вопросом, но Хякудзе вместо того, чтобы ответить, громко рассмеялся. Его товарищ был совершенно сбит с толку: «Совсем недавно ты плакал, а почему ты сейчас смеешься?» Хякудзе беззаботно ответил: «Раньше я плакал, а сейчас я смеюсь».

Хякудзе, несомненно, испытал глубокий психологический переворот после того, как его учитель, Басе; ущипнул его за нос. Он, очевидно, осознал, что существует еще другая жизнь, кроме той, которая порабощена понятием времени, в которой человек обычно вспоминает печальные события прошлого и с ужасом смотрит в будущее.

Хякудзе, который то плачет, то смеется, не теряет уже из виду абсолютного настоящего. До сатори его смех и слезы не были чистым переживанием. Они всегда смешивались с чем-нибудь еще. Его непроизвольное ощущение времени побуждало его заглядывать вперед или думать о прошлом. В результате его преследовало чувство напряженности, которое чрезмерно утомляет. Его разум никогда не испытывал целостности: он был разделен, разорван на куски и не мог быть «одним целостным разумом» (иссинь или итинэн). Он терял свое убеждение, покой и равновесие. Большинство современных умов поэтому страдают неврастенией, являясь жертвами логической путаницы и психологического напряжения.

В статье, озаглавленной «Наше чувство Настоящего», которая была напечатана в апрельском номере журнала «Хибберт Джорнал» за 1964 год, ее автор Э.М. Роуэлл упоминает о «неподвижности», которая обитает в настоящем и которую мы можем испытать «прямо сейчас». Эта «неподвижность», это время, не имеющее времени, есть «мгновение, превращенное в вечность», то есть это момент, растянутый до бесконечности, — «один момент, единый и бесконечный». Такая характеристика чувства настоящего, которую дает нам этот автор, очень интересна в связи с сатори, которому посвящена эта глава. Но автор в основном ограничивается только описанием самого чувства: «В конечном итоге чувство настоящего является, может быть, отражением в нас присутствия Того, кто всегда присутствует, кто сам по себе есть вечность, в чреве настоящего, «неподвижная точка вращающегося мира». Научиться пребывать есть, может быть, первый шаг к «практике слияния с Богом».