Метро 2033. Отступник - Элона Демидова

В шею неофита вдруг ткнулась рукоять хлыста – так вождь дал команду начинать, и Олег пополз к первому костру, обдирая локти и колени о неровности плит.

– Кто ты? – раздался из-за спины суровый голос вождя, который, казалось, разносился по всему городу.

Парень нахмурился и ответил:

– Я человек.

– Кто твои родители?

– Мой отец Виктор, моя мать Мария.

– Назови свою родину.

– Лакедемон.

– Назови своих богов.

– Мои боги в священных водах Миуса.

– Зачем ты пришел сюда?

– Я пришел, чтобы умереть, – юноша поднял взгляд и увидел диск луны, который словно любопытный глаз взирал на происходящее.

– Знаешь ли ты, – продолжил допрос Кислов, – что смерть уничтожит прошлое…

– Да.

– Помнишь, что, сделав шаг, невозможно будет вернуться…

– Да.

– Готов ты сделать этот шаг?

Происходящее уже не казалось смешным фарсом, и Олег вдруг отчетливо понял, что вплотную подошел к той точке, к последнему вопросу когда еще можно воспротивиться, отступиться, сказать: «Нет!», и завтра с рассветом покинуть Таганрог. Трещали поленья, плясало пламя, и луна освещала бескровное лицо неофита, больше схожее с восковой маской.

«Ты помни лишь одно – я с тобой…» – прозвучал вдруг в ушах голос Каур.

– Да, – сказал Олег.

– Тогда сожги все внешнее, – произнес вождь.

Пылающие поленья выстреливали искры, когда юноша бросал в огонь свой поношенный, но все еще очень прочный камуфляж, а затем берцы. В этот момент Олег почувствовал острое раздражение – ботинки были почти новыми и такое бездарное уничтожение хороших вещей в угоду дурацким идеям показалось невыразимой глупостью. Ткань задымилась, затем начала чернеть.

В тот же миг раздался свист, и кнут полоснул его спину. Юноша не издал ни звука. В интернате за провинности ученики довольно часто подвергались порке, хотя удар вождя был непривычно болезненным.

– Забыты ли боги, забыты ли священные воды Миуса?

– Забыты… – выдохнул Олег, стирая локти об асфальт.

И снова плетеные ремни вспороли кожу спины.

– Забыта ли родина, забыт ли Лакедемон?

– Забыты, – спина горела, когда неофит взобрался на первую ступень.

– Забыт ли отец, забыта ли мать?

Хлесткие звуки и уже пронзительная боль… Можно ли стереть из памяти материнскую улыбку? Олег увидел губы мулатки, пухловатые, волнующие, прекрасные: «Ты помни лишь одно – я с тобой…»

– Забыты…

– Забыто ли имя, забыто ли человечество?

Олег поморщился, закатив глаза. Нет, в интернате так не пороли.

– Забыты… – пошатнувшись, он продвинулся еще на шаг.

– Забыта ли прежняя жизнь? – последний удар пришелся по шее.

Голова юноши дернулась, а дым от сгорающей одежды попал в глаза, отчего они заслезились.

– Забыта! – почти прокричал он.

Преодолев три ступени, он оказался перед вторым костром, который наполовину заслоняла фигура судьи.

– Да здравствует смерть и вот ее жертва! – проревел Дрожжин не своим голосом и трижды взмахнул секирой, а потом сбросил крышку с корзинки, вытащил оттуда связанного петуха и одним ловким движением перерубил ему шею. Птица подергала ногами и замерла.

– Рождение через кровь и боль, – судья, вытянул руку с жертвой над головой юноши и трижды обошел вокруг.

Олег вдыхал раскаленный воздух, идущий от костра, в ушах шумело: «Ты помни лишь одно – я с тобой…»

Волосы впитали теплую кровь. Черные, липкие до омерзения струйки текли по вискам, щекам, лбу, заливая глаза Олега, но вытереть их было нельзя. Наконец, пытка закончилась, судья кинул обезглавленную тушку в огонь, и бывший человек, а ныне нуклеар, преодолев последний участок дистанции, заполз за памятник. Там он увидел немолодую женщину с распущенными волосами, у ее ног лежала новая одежда. В руке она держала чашу, из которой пахнуло молоком.

– Радуйся, Лидия, – донесся голос вождя, – у тебя родился сын.

Кисло улыбнувшись, женщина протянула парню чашу, которую нужно было опустошить до дна.

«Ты помни лишь одно – я с тобой…»

Юноша выпил молоко до последней капли и почувствовал, что его стало подташнивать.

– Сын мой, нарекаю тебя Олегом, – из темноты вышел пожилой мужчина, – и зваться ты будешь Олег Федорович, ибо имя мое Федор. Теперь встань и оденься.

Олег посмотрел на своего нового отца, лицо которого было на редкость равнодушно.

«Заставили, – подумал «новорожденный», – их, наверное, заставили. Они совсем не рады новому сыну, я им просто не нужен».

Брюки оказались нелепо коротки, и поэтому пришлось подвернуть штанины до колена, а вот кожаные ботинки пришлись впору. Рубаху Олег одевать не стал, потому что не хотел перемазать ее в засыхающей крови. Пока он возился со шнурками, все участники обряда ушли, не посчитав нужным сказать что-то напутственное или поздравить, и юноша остался один возле догорающих костров.

Олег ощущал в душе пустоту, чем-то похожую на ночное небо, но только без звезд, без луны и даже без туч. Бездонный вакуум. И, как ни странно, сейчас он на самом деле чувствовал себя совершенно другим человеком, и восемнадцать лет жизни в Лакедемоне виделись как блеклый ускользающий сон.

Машинально переставляя ноги, новорожденный нуклеар пересек площадь и подошел к дому, в котором жил Илья. Открыв дверь, он увидел сидящего на ступеньках лестницы лучезарно улыбающегося хозяина, рядом стоял подсвечник с зажженной свечой.

– Наконец-то! – воскликнул паренек. – Я уж даже задремывать стал.

– Ты весь сияешь, – глухо произнес Олег.

– Как же иначе?! Теперь ты мой старший брат. Это же были мои родители! Завтра всем расскажу: у меня появился кровный брат. Понимаешь, у меня теперь два самых лучших брата на свете: ты – настоящий, и Саша – клановый. Это так здорово!

«Хоть кто-то радуется», – с горечью подумал Олег.

– Да, понимаю, наверное, здорово, – устало согласился он.

– Ты этого пока не осознал, – голос Ильи подрагивал. – Но давай помогу тебе смыть кровь, я ведь пока ждал, даже воду успел нагреть.

Несколько минут спустя Олег стоял над тазиком, шипя от боли, так как мыльная пена попала в свежую рану на шее. Илья зачерпывал ковшиком теплую воду из ведра и старательно лил тонкой струйкой.

Когда Олег вытирался, в комнату вошел вождь.

– Ну, как самочувствие, нуклеар?

– Терпимо, но могло быть и лучше, – честно ответил юноша.

– Хорошо, – Кислов вытащил из кармана коробочку. – Это мазь, чтоб быстрей заживить раны. Завтра утром мы отправимся в экспедицию, в район, который до Великой Катастрофы назывался Северным поселком. Нужное нам место находится за пределами Запретной зоны, так что поход может быть весьма опасен. Если будешь чувствовать себя нормально, то отправишься с нами. Готов?

– Я с радостью, – безрадостно произнес Олег и с удивлением понял, что ему все равно – куда идти и зачем.

– А можно и мне, Валерий Александрович? – восторженно перебил Кислова Илья.

Вождь поморщился, взглянул с неодобрением на юнца и сказал:

– Хорошо, пойдешь, если сейчас встревать в разговор не будешь.

Илья радостно подпрыгнул и зажал рот рукой.

– Мы отправимся к дому, в котором я когда-то жил, – продолжил Кислов. – Там в подвале был спрятан пластид и кое-что для производства напалма… Надеюсь, что все сохранилось – это будет очень полезно нам для защиты, сам понимаешь от кого.

Когда вождь ушел, юноша лег на живот, зарывшись лицом в подушку, а новообретенный родственник принялся втирать ему в спину целебную мазь, без умолку болтая об ожидающем их завтра приключении.

Казалось, Олег лишь на минуту прикрыл глаза и задремал, как «младший брат», который будто бы вообще никогда не спал, уже тряс его за плечо:

– Солнце встает! Нам пора. А тебе еще что-нибудь поесть надо…

Место сбора было назначено перед солнечными часами, у центрального входа в городской парк. Посреди небольшой площадки стояла нагруженная мешками телега, в которую был впряжен бык, лениво махавший хвостом. Полтора десятка нуклеаров, среди которых была и Каур, окружили Кислова и наперебой упрашивали взять их с собой. Девушка тоже пыталась настаивать на участии в походе, но ей решительно отказали и велели отправляться к морскому вокзалу, помогать рыбакам.

Олег вздохнул с облегчением, поскольку экспедиция, как сказал вождь, могла быть опасной, и он не хотел рисковать только что обретенной любовью. Пожалуй, впервые в жизни юноша признался себе, что есть в мире такие вещи, которых он страшится, например – потерять Каур.

– Достаточно, – сказал Кислов, отсекая дальнейшие разговоры взмахом руки. – Со мной отправляются шестеро, считаю, этого будет выше крыши, ни к чему будоражить соседей, – вождь повернул голову и увидел Олега. – Как твоя спина? Не болит? Тогда держи оружие.

Конечно, спина и особенно шея ныли после вчерашнего избиения, но такую боль юноша был приучен терпеть не морщась.