Перегрин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Про него курсанты сложили частушку:

Кто крадется вдоль забора?

Половой разбойник Жора!

Он сегодня очень-очень

Сексуально озабочен.

Противоядием от Жоры-поца была его вспыльчивость. Корпус экипажа был буквой Г, причем верхний этаж был разделен стеной, проход только через нижние.

Когда озабоченный офицер выходил ночью на плац, из открытого окна в коридоре верхнего этажа одной части экипажа кричали:

— Жора — поц!

Офицер тут же настолько быстро, насколько позволяла его полнота, устремлялся к этому окну, чтобы найти и наказать крикуна. Стоило ему появиться возле этого окна, как из другой части экипажа кричали те же сакральные слова. Жора-поц, оправдывая свою кличку и тряся пухлыми розовыми щечками, бежал туда. Так и мотался, пока курсантам не надоедало его троллить.

Поднявшийся на площадку башни командир был сух, высок ростом и сутул. Его длинная борода напоминала растрепанную мочалку. Вытянутым скуластым лицом напоминал скандинава, но глаза и волосы были черными, а кожа — смуглой. Бронзовый панцирь висел на худом теле, как на специально сделанной для этого крестовине. Наверное, считал, что не кошерно разгуливать без доспехов в такой важный момент, а поддеть стеганку не захотел, потому что и без нее жарко. Четверо подчиненных остановились позади него, держа факелы так, чтобы нас было хорошо видно.

— Сидите? — то ли спросил, то ли констатировал командир разочаровано.

— Службу несем, — сказал я на финикийском языке.

— Что-то я тебя не помню, — приглядевшись ко мне, произнес он. — Ты кто такой?

— Охранник с купеческой галеры, — ответил я и выдал наугад: — А ты — Гасдрубал.

Я не ошибся, потому что командир продолжил допрос, выискивая зацепку для разноса:

— Почему ты здесь, а не возле Морских ворот?

— Потому что здесь меньше таких дураков, как ты, — выдал я на финикийском, после чего громко скомандовал на галльском: — Выходим!

Гасдрубал собирался было отчитать наглеца, но услышал шум позади себя справа и оглянулся. Из укрытий вышли мои бойцы с оружием наготове. Еще одна группа морских пехотинцев быстро приближалась к нам по сторожевому ходу слева. Тингисцы сперва решили, что это их сограждане, а когда поняли ошибку, схватились за оружие.

— Не глупите! — предупредил я. — Лучше быть живым шакалом, чем мертвым львом.

Я, конечно, думал по-другому, но они ведь торгаши-карфагеняне, для которых это выражение было девизом. Что они и подтвердили, сразу передумав доставать мечи из ножен. Кстати, их мечи напоминали укороченные египетские хопеши и носились на портупее у левого бедра.

— Кто вы такие? — всё еще не хотел поверить в случившееся Гасдрубал.

— Я — центурион Александр Сервилий, а это, — показал я на галлов, — мои подчиненные.

— Как вы здесь оказались? — задал он следующий вопрос.

— Уверен, что ты и без меня знаешь ответ, — произнес я, не желая открывать ему военные секреты.

— Продажные трусы и предатели! — гневно бросил Гасдрубал в адрес предполагаемых изменников. — Я догадывался, что именно так и случится!

Есть люди, которые всегда видят в других только худшее, чем и накликают беду в первую очередь на себя. То, что сам не поднял тревогу, не положил жизнь во благо своих сограждан, он не считал трусостью и предательством.

— Отведите их в башню и закройте, — приказал я галлам, которые разоружили пленников и стянули с них доспехи.

Я примерил панцирь Гасдрубала. Как раз на меня. Оставлю его себе. В кольчуге, конечно, удобнее, но бронзовый панцирь надежнее.

Когда небо начало сереть, внутри крепостных стен возле южных ворот накопилось уже сотни две военнослужащих армии Римской республики. Они быстро открыли ворота и опустили подъемный мост, который сорвался и упал с таким шумом, что должен был разбудить всех горожан. Нас это уже не волновало. По мосту в город хлынули все приплывшие, включая гребцов, за исключением трех небольших отрядов, оставленных возле других ворот, чтобы добыча не разбежалась.

51

Одноэтажный домус коменданта города Гасдрубала, моего пленника, построен по римскому образцу в центре города, возле форума. Единственное существенное отличие — пол выложен мозаикой из светло-серой и темно-серой гальки. Узор — мечта абстракциониста: вроде бы ничего не изображено, но угадывается что-то, постоянно ускользающее. Сила абстракционизма в умении додумывать то, чего нет. Не важно, что написал художник, важно, что написали о произведении критики. Мебель тоже в римском стиле — сверху шикарно, внутри дешево. Я вместе с Ганноном Стританом и Фестом Икцием возлежу в триклинии, обедая, то есть ужинаю. Обслуживают нас рабы, теперь уже наши. В том числе и два повара-ассирийца, старый и молодой, мастеров своего дела, которых мы с деверем разыграли с помощью монетки. Возьмем их при разделе добычи. Я решил обзавестись собственным поваром. Богатый человек должен питаться изыскано. Иначе, зачем нужно богатство?! Мне достался молодой, как и хотел. Ганнон тоже считает, что выиграл. Для него захват Тингиса — самая большая удача в жизни, потому что теперь может питаться так, как любит, и не бояться, что повара переманят. Столики наши ломятся от еды. Надо съесть как можно больше. Все захваченное увезти не сможем, а оставлять жалко. Это ведь теперь наше. Как же его отдать задаром чужим людям?!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Словно угадав мои мысли, Фест Икций говорит:

— Всех рабов не сможем увезти. Придется оставить здесь слишком старых и слишком молодых.

— Не обязательно, — сказал я, вспомнив опыт карибских пиратов. — Предложим им выкупиться.

— Уже предлагали, — возражает центурион. — Кто смог, тот выкупился.

— Ошибаешься. Наверняка у многих есть ценности в тайниках, которые мы не смогли найти. Предложим всем богачам посетить свой дом и поискать. Найдут достаточную сумму на выкуп, отпустим, не обыскивая и не отбирая, что нашли всех того. И пусть выкупают не только себя, но и родственников и даже рабов, цену на которых снизим, — предложил я.

— Если не обманем, то найдутся желающие выкупиться, — согласился со мной Ганнон Стритан.

— Вот и поговори с ними, дай слово. Тебе, как представителю знатного карфагенского рода, поверят, — распорядился я.

— А точно не обманем? — первым делом не поверил деверь.

— Точно, — подтвердил я. — На честности мы заработаем больше. В случае нападения на другой город там уже будут знать, что мы не обманываем, без страха и сомнений принесут нам спрятанное, чтобы получить свободу.

— Не думаю, что многие выкупятся, — засомневался Фест Икций.

— Тогда продадим их в Гадесе вместе с частью других трофеев, — решил я.

От Тингиса до Гадеса миль пятьдесят. При хорошей погоде, а сейчас над этим регионом властвовал жаркий и безветренный Азорский антициклон, трирема одолеет это расстояние за неполный световой день.

— А если вас здесь прихватят мавретанцы, когда мы уйдем? — задал вопрос Ганнон Стритан.

— Как-нибудь продержимся два-три дня, пока вы вернетесь, — ответил я.

— За такими крепкими стенами и дольше продержимся, — поддержал меня центурион.

— Главное, чтобы не задерживались там, продавали быстро, — предупредил я.

— Если быстро, то придется дешево, — произнес деверь с сожалением.

— Это лучше, чем ничего, — сказал я в утешение, после чего распорядился: — Поговори сегодня с местными богачами, а поутру грузи трофеи, которые можно выгодно продать в Гадесе, и самых плохих рабов и вези в Гадес.

— Сделаю, только дай мне сначала спокойно поесть! — взмолился Ганнон Стритан, который считал, что о серьезных делах нельзя говорить во время такого серьезного процесса, как потребление пищи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Рабы как раз подали нам жареного тунца в соусе с сульфиумом. Тунец и без соуса хорошо идет, а уж приготовленный первоклассным поваром с хорошими специями — сплошное объедение. Мой деверь чуть ли не хрюкал от удовольствия, поедая рыбу большими кусками. Кто-то ест, чтобы жить, а кто-то живет, чтобы съесть всех тунцов.