Филумана - Валентин Шатилов

– У тебя в кустах тачки никакой не припрятано? – поинтересовалась я на всякий случай.

Он отрицательно качнул головой. Да я и сама видела его мысли: налегке он из ватаги ко мне рванул.

– Придется волокушу мастерить, – сокрушенно подытожила я.

Бокша не возражал. Под моим мудрым руководством он готов был мастерить даже «КамАЗ» с прицепом!

Время уходило очень быстро: на изготовление волокуши, на укладывание в нее княжеского хрустального кокона. Последнее мне пришлось делать самостоятельно – Бокша при всем желании в этом был не помощник. Он, уже сделав волокушу, засомневался – не спалит ли ее княжеский кокон, как он палит зверей и людей? Только когда я указала на свежую, вовсе не горелую траву, по которой таскала этот кокон, он успокоился. Но от волокуши отступил подальше – на всякий случай.

Следующим этапом, потребовавшим немало времени, стало закрепление кокона на волокуше. Все опять оказалось на моих хрупких плечах, а я сама – на коленях.

Ползая вокруг потяжелевшей волокуши, я обматывала ее веревками, кусками своих нижних юбок и длинных рукавов. Бокше очень не по сердцу было обрывать с меня, его госпожи, такую красоту, но с него самого взять было нечего. Разве что оставить совсем без порток.

В результате моих трудов от хрустальной поверхности княжеского кокона почти ничего не осталось. Я обмотала его столько раз, что он стал напоминать забинтованную египетскую мумию, только что извлеченную из саркофага.

Наконец, уже почти без сил, я уселась на траву и вяло сделала отмашку Бокше:

– Пробный запуск! Он послушно впрягся в свое изделие и поташил. И тут со мной чуть не случился сердечный припадок. Потому что все мое сооружение плавно съехало с волокуши и осталось лежать посреди травы.

Услыхав мой рыдающий вскрик, Бокша обернулся, остановился и сказал наставительно: – Надо бы затягивать узлы потуже.

Убийства еще одного безвинного анта не произошло – я каким-то чудом сдержалась. Только ответила нервно: – Вот и затяни, постарайся!

Но, конечно, без моей помощи он не мог этого сделать, оставшись неопаленным. Пришлось помогать. И вылилось это в то, что помогал он мне, а основную работу выполнила я.

Я все заново размотала, раскрутила, а Бокша только старательно затягивал вновь накручиваемые повязки.

Зато второй пробный запуск нашей конструкции прошел без осложнений. Волокуша с приятным шелестом поехала по траве вслед за Бокшей, оставляя за собой широкий след примятых и надломленных стеблей.

Вот еще проблема! Незаметно нам не смыться. Волхв Орей уже небось вернулся в избушку, поглядеть на дело рук своих. И рассчитывать на то, что он, не обнаружив в избушке моего хладного трупа, бросится хлебать свои ядовитые щи, не приходилось. Он, конечно, поймет, что я пустилась в бега. И если он не дурак (а он совсем не дурак – «Хоть и выживший из ума старый маразматик!» – с чувством добавила я мысленно), то первым делом кинется разыскивать меня возле князя.

Даже странно, что он до сих пор не показался на горизонте.

Но еще покажется, можно было не сомневаться. А показавшись, немедленно обнаружит следы беглецов.

– Ну и что будем делать? – спросила я у Бокши.

– Идти! – не колеблясь ни секунды, ответил мой удалой ант.

Что мы и сделали.

Ворон вокруг не было, но я все-таки умудрилась заняться их ловлей. Тащилась позади волокуши, в ногах у князя, и полностью отдалась плавному течению мыслей Бокши. Это было такое блаженство – после всех истерик, крови и рыданий окунуться в тихую, безмятежную реку его величавых, спокойных размышлений.

Он думал о том, что видел, лишь изредка отвлекаясь на ассоциации и воспоминания. А видел все так ярко, выпукло – не видел даже, нет, – созерцал! Тяжесть волокуши ничуть не мешала ему получать удовольствие от молчания листвы вокруг тропинки, косого солнечного луча на огромной кружевной вуали паутины между деревьями, смешного танца двух бабочек, объясняющихся в любви.

Я должна была следить за узлами, чтобы кокон нашего дорогого князя вновь не съехал с волокуши, но я так расслабилась, так прониклась безграничной уверенностью Бокши, что ничего плохого в мире произойти не может… А нас догнали давно уже – и пасли, как самых настоящих баранов.

Когда я спохватилась и закрыла глаза, всматриваясь, то обнаружила кое-что новенькое. Не злую волю волхва, не осторожную внимательность Еева – нет, нас обступило тупое тяжелое давление. Никаких изысков, никакого разнообразия: в лоб – плотно и тупо.

Источник давления нашелся не сразу – слишком ровной была пелена окружившей нас тяжести. Я осторожно пощупала наверху, среди ветвей – никого. Ниже – моя мысленная рука почти скрылась в сером тумане, не встречая никакого сопротивления. Повела еще ниже, над самой землей. И оглушительный вопль заставил сердце пропустить удар. Я отдернула руку, но поздно: плотного давления как не бывало, а на пальцах имело место ощущение раздавленного слизняка.

Бокша топал вперед, не сбавляя скорости. Никакого вопля он не слышал. Получается, я своим неловким движением раздавила кого-то на мысленном уровне.

– Бокша, – позвала я, чувствуя гадливую дурноту от совершенного. – Положи-ка волокушу да взгляни – вон за тем кустом.

– На что? – уточнил ант, послушно укладывая волокушу. Знала бы я – на что!

– Кто-то там должен быть. Мертвый. Скользкий. Липкий. Бокша скрылся в кустарнике.

– О, да тут еще одна тропинка! – донесся его голос. – А липкого никого нет. Только лесовин дохлый валяется. Принести

– Не надо, сама посмотрю, – откликнулась я, уже проламываясь сквозь переплетенные ветви. Он действительно был нисколечко не скользкий и не липкий – с чего это мне показалось? Довольно аккуратный зверек. Валялся, раскинув лапы с короткими кожисто-черными пальчиками. Задние конечности длинные, передние – покороче. Так что при желании он, вероятно, мог ходить и вертикально – на задних лапках. Короткая серая шерстка оставляла впечатление мягкого войлока. Она росла по всему телу, поднималась по шее на безухую голову и внезапно обрывалась у человеческого младенческого личика. Искривленного гримаской плача.

– Ух ты, – озабоченно сказал Бокша, – Лесовин-то нюнил!

– И что?

– А это значит – заманивал.

– Куда?

– Знамо куда – в свою ловушку.

– Он людьми питается?

– Он такая тварь – все жрет! Людей, конечно, редко. Да и кто здесь ходит? Но если уж человека заманил – тоже слопает, не поморщится. Тут, госпожа, дело такое – как бы мы не заплутали! Он. лесовин, когда заманивает, с пути-то сбивает Я шел – думал, правильной дорогой иду, а оно, может, и не так… Вы уж накажите меня, дурня, по всей строгости, только теперь я и не знаю точно, куда вас завел!