Творения. Том 2 - Ефрем Сирин

Слово о братиях, почивших о Христе

Для чего мы, возлюбленные, собрались сегодня так усердно и в то же время благоприлично? Ибо всех нас для одной цели призвали сюда воззванные от нас ко Христу братия. Потому собрались мы так охотно на песнопение Христу. Воздвигли нас оставившие нас плотью, побуждают нас к славословию на земле славословящие на небесах с Ангелами, составляют из нас лики, преселенные к горним ликам, предлагают нам духовную трапезу насытившиеся райских утех, предлагают нам и вино умиления преисполненные тамошним утешением, возжигают у нас светильники просветившие сердца свои и отшедшие к неприступному Свету. Преподобных из среды нас взяли к себе преподобные пред Господом. И переселились от нас прекрасно шествовавшие к Богу. Оставили они нас сирыми и отошли в свое Отечество; оставили тление и переселились в нетление; скрылись для мира и воссияли перед Христом; удалились с земли и вселились в горнем Иерусалиме; оставили блаженство этой жизни и достигли горнего блаженства; отринули суетные мятежи и пошли искать безмятежия; удалились от бурь и волнений мира и направили путь свой к тихой пристани; оставили мрачную тень жизни и востекли к Солнцу правды. И находясь ещё с нами, не были они с нами, но умом предстояли Богу; пребывая ещё на земле, имели жительство на небесах; живя во плоти, не были во плоти, потому что не имели здесь пребывающего града, — был у них один пренебесный град; не имели здесь своего Отечества, но было у них одно горнее Отечество; не имели здесь временного богатства, но было у них небесное богатство. Будучи странниками и пришельцами, как и все отцы их, чуждые миру и всему, что в мире, постоянно украшали они душу, горе взирая, о горнем помышляя, горняя мудрствуя, вожделевая тамошних красот, тамошних обителей и сеней, горних ликостояний, горних песнопений, тамошних празднеств, вечных благ, неисчерпаемых Божиих даров; к ним обращали они взор, к ним стремились, а потому и получили их; спешили, потому и вошли в Отечество, в горний брачный чертог; текли, потому и достигли; постились, потому и веселятся; не оставались в нерадении, поэтому радуются; умудрились, потому что пренебрегли этой жизнью, отошли от нас, пошли прекрасным и благоугодным путем своим, отошли и преселились в страну святую и вечную, отошли внезапно, и воспарили, как чистые нескверные голубицы, воспарили, как пустынные и невинные горлицы, воспарили от нас, как сладкоречивые ласточки. Отлучились от нашего стада, как чистые и святые агнцы; они удалились из оград, — и сетуют овцы; оставили наше гнездо, — и вопием, как птенцы. Отлучился один член, — и болезнуют прочие члены. Проливаем слезы, потому что лишились доброго вашего расположения; воздыхаем, потому что не видим лица вашего; рыдаем, потому что и мы отойдем скоро; болезнуем, потому что похищаемся так внезапно. Сетуем, как только приведем себе на память вашу добродетель; сетуем, как только обратим взоры и не видим любви вашей; плачем, потому что и бессловесные животные плачут при разлуке со своими единоплеменными; рыдаем, потому что и вол ревет, ища своего подъяремника, и ласточки вопиют, когда похищают у них птенцов, и всякая птица кричит, когда разлучают с ней брата. Если и полезно было это для вас, то нам причинили вы горесть. Вожделенное вам для нас стало прискорбно.

Честна пред Господем смерть преподобных Его (Пс. 115:6); но смерть грешников люта (Пс. 33:23). Поэтому и сказал пророк: Вскую боюся, в день лют? Беззаконие пяты моея обыдет мя (Пс. 48:6). Приидет день, братия, непременно приидет, и не минует нас день, в который человек оставит все и всех, и пойдет один, всеми оставленный, униженный, пристыженный, обнаженный, беспомощный, не имея ни заступника, ни сопутника, не готовый, безответный, если только день сей застигнет его в нерадении, — в день, в оньже не чает, и в час, в оньже не весть (Мф. 24:50), тогда как он веселится, собирает сокровища, роскошествует, предается нерадению. Ибо внезапно приидет один час, — и всему конец; небольшая горячка, — и все обратится в тщету и суету; одна глубокая, мрачная и болезненная ночь, — и человек пойдет, как подсудимый, куда поведут поемлющие (взявшие) его. Много тогда тебе, человек, нужно будет путеуказателей, много помощников, много молитв, много содейственников в этот час разлучения души от тела. Велик тогда страх, велик трепет, велико таинство, велик переворот для тела при переходе в тамошний мир. Ибо если и на земле, переходя из одной страны в другую, имеем нужду в каких-нибудь путеуказателях и руководителях, то кольми паче будут они нужны, когда переходим в беспредельность века, откуда никто не возвращался? Еще повторяю: много нужно тебе помощников в оный час. Наш этот час, а не иной какой; наш путь, наш час, и час страшный; наш это мост, и нет по оному прохода; это общий для всех конец, общий, и для всех страшный; трудная стезя, но по ней должны проходить все; путь узкий и тесный, но все на него вступим; это горькая и страшная чаша, но все изопьем её, а не иную; велико и сокровенно таинство смерти, и никто не может объяснить оного. Страшно и ужасно, что тогда испытывает на себе душа, но никто из нас не знает этого, кроме тех, которые предварили нас там, кроме тех, которые изведали это на опыте.

Когда сидим при кончающихся и борющихся со смертью братиях, не видишь ли, сколько бывает тогда страшного? В каком они стеснении, в каком смятении? Не видишь ли, как воздыхают? Не видывал ли, как покрываются холодным и горьким потом, подобно жнецам на ниве? Как обращают очи туда и сюда? Как иные скрежещут зубами? Как в смятении поражаются ужасом? Как многие рвут на себе волосы? Как вскакивают с одра и хотят бежать, но не могут; видят, чего никогда не видали, слышат от Властей, чего никогда не слыхали, терпят, чего никогда не терпели; ищут избавителя, — и нет спасающего; ищут спутника, — и никто не сопутствует; ищут утешителя, — и никто на это не осмеливается! Тогда, глядя на них, и мы трепещем, плачем, и, держа их руки, лобызаем, обливаем слезами, отираем пот с лица их, протираем водой палимый жаром язык, прикладываем ухо свое, чтобы расслышать с натугой выговариваемые слова, потом спрашиваем: «Как теперь чувствуешь себя? Не бойся, Бог человеколюбив». Так говорим им, и сами обливаем грудь слезами; сердце горит в нас, когда произносим это. Тогда нет в нас лукавой любви, нет попечения об имении, нет заботы о яствах, но видим перед собой великое и страшное таинство смерти, и трепещем, киваем головами своими, принимаем печальный вид, сами себя оплакиваем, и горестно повторяем; «Увы! увы!». Когда отходящий, прощаясь со всеми нами и всех приветствуя, говорит: «Прощайте, прощайте, братия, прощайте, добрые братия; встаньте и прилежно помолитесь обо мне в час сей. В дальний путь иду я теперь, в путь, которым ещё не ходил, в новую для меня страну, из которой никто не возвращался, в землю темную, где не знаю, что встретит меня, в глубокий ад, откуда никому не было возврата. Прощайте, прощайте, братия мои возлюбленные, у меня нет уже брата. Прощайте, друзья; я уже не друг вам, а чужой. Прощайте, друзья; прощай, прекрасный сонм, для меня уже не сонм ликующих, но сонм плачущих. Простите, ближние мои, простите, простите. Еще недолго, и вы, наконец, придете туда же, приходите скорей, настигайте нас; ожидаем вас там; ожидаем, что вы придете к нам. А мы уже к вам не придем, не увидимся с вами в этой жизни. Что узнали, то и знаем; что сделали, то и получим. Вот отхожу я и не возвращусь уже к вам. Если сделал теперь что доброе, то приобрел это. Если что предпослал туда, оно и встретит меня. А если что при себе сберег, то какая мне в том польза? Если кого помиловал, то и в этот час буду помилован. Если защитил кого, то и себе найду теперь защиту. Если спас кого, то предварит он меня в этот час, потому что тесен для меня и тяжел настоящий час исхода души моей. Более всякого другого часа тесен и мучителен для меня настоящий час, потому что поемлюсь (берусь) я неготовый; мрачна для меня настоящая ночь, потому что посечен я, как сухое и бесплодное дерево. Тяжел для меня настоящий путь, потому что нет у меня доброго напутствия. Но вы пролейте обо мне горькие слезы, и помогите мне, будьте милосерды, помогите мне, окажите сострадательность, помолитесь обо мне, чтобы там найти мне помилование. Не требую многого, потому что согрешил много. На что вам, братия, зажигать для меня свечи? Не возжег я светильника души моей. На что облекать меня в светлые одежды? Не имею на себе светлого одеяния. На что омывать тело мое водой? Не проливал я слез, как воду. Для чего положите меня в гробах с преподобными, которых ни жизни, ни нравов не показал я в себе? Как обманывал я сам себя! Как издевался сам над собой, говоря: «Молод ещё я, наслажусь пока жизнью, вкушу удовольствий мира, дам душе утешиться жизнью, а впоследствии покаюсь. Бог человеколюбив, и без сомнения простит мне». Так рассуждая каждый день, худо иждивал (прожигал) я жизнь свою. Меня учили, — а я не внимал; делали мне наставления, — а я смеялся; слушал Писание, — и кончаю жизнь, как не слышавший; слышал о Суде, — и издевался; слышал о смерти, — и жил, как бессмертный, небрег о ней (презирал), как вечный; и вот, поемлюсь теперь неготовый, и нет у меня помощника; вот, застигнут непокаявшимся, и нет у меня избавляющего; вот, обращаюсь с мольбами, и никто меня не слушает; вот, подвергаюсь осуждению, и нет у меня спасающего. Сколько раз решал я покаяться, — и опять делал худшее! Сколько раз припадал к Богу, — и опять отступал от Него! Сколько раз миловал Он меня, — и снова я преогорчал Его! И вот, иду теперь в бедственном состоянии. Сколько дал Он мне прекрасного, и сколько сделал я худого!» Так часто умирающий беседует с нами, предстоящими, и внезапно язык его связывается, глаза изменяются, ум превращается (разрушается), уста умолкают, голос прерывается.