Служители тайной веры - Роберт Святополк-Мирский

Капелька крови упала с пера и образовала маленькую кляксу. Князь Вельский превратил ее в свою подпись и протянул лист Степану.

— Не зная устали, голода и жажды, скачи на Угру, и через полдня после того, как ты появишься у Сапеги, где стоят наши люди, пусть запылает вся земля по обе стороны этой проклятой реки!

Степан поклонился и поставил ногу в стремя.

— Скачи лесом напрямик, сейчас сухо, — продолжал князь. — Ты должен поспеть раньше, чем доберутся туда эти трое, если им удастся сейчас уйти! И пусть, вернувшись, они застанут на месте своих домов руины, а на каждой березе их лесов будут болтаться все, кто останется в живых, после того как Воронец пройдет по этой земле! А если Сапега вдруг не даст своих людей в помощь... Слышишь, Степан, — если он почему-либо не захочет вмешиваться, — тогда ты примешь командование над сотней Воронца! С этими людьми тебе не одолеть Леваша, но земли Медведева и Картымазова ты превратишь в пепел!

— Уж я это сделаю с удовольствием! Клянусь тебе, князь! — крикнул Степан и рванулся прямо через лес...

Князь Семен Вельский в сопровождении Осташа и Саввы помчался во весь опор по Речицкой дороге.

Они не успели проехать и двух верст, как вдруг впереди показался большой отряд, во всю прыть несущийся навстречу.

Князь Семен обрадовался, решив, что это королевские войска из Речицы, и с громким возгласом вырвался вперед. Поравнявшись с первыми верховыми встречного отряда, он закричал:

— Где ваш начальник?

Отряд на всем скаку осадил коней, все на секунду смешалось, и князь оказался окруженным со всех сторон.

— Куда вы теснитесь, болваны?! — рассвирепел он — я князь Вельский, слышите? Где ваш командир?

И вдруг раздался голос, от которого у князя Семена похолодела кровь в жилах:

— Здравствуй, брат Каин! — негромко сказал Федор и выехал из тени.

Князь Семен дико вскрикнул и закрыл лицо руками. Потом стал быстро креститься, в ужасе приговаривая:

— Нет, Господи, нет! Только не это! Тебя нет, Федор! Ты — убит! Господи, помоги и помилуй! Это ведь дух, призрак! Ну, скажи, что ты умер, Федор, скажи, что ты умер, слышишь?!!

— Нет, дорогой братец, — беспощадно произнес Федор. - Я жив. Там позади везут Кожуха - это он почти мертв. Я же, находясь в отменном здравии, решил навестить тебя в старом отцовском замке. Сядем-ка мы с тобой, братец, у семейного огонька и вспомним несколько далеких дней нашего ушедшего детства, а?

Князь Семен пустыми, невидящими глазами взглянул на брата, потом соскользнул с коня и без чувств упал в дорожную пыль...

Пока происходила трогательная встреча братьев, никем не замеченный Савва, спешившись, тихо свернул в лес и скрылся между деревьями.

И никогда в жизни ни Федор, ни Семен не узнали, что этой встречей они были обязаны уродливому, сутулому человечку, который, выполнив свое последнее дело в Горвале, исчез бесследно.

Еще не успело взойти солнце, как Савва пробирался через бескрайнее болото по тропинке, известной лишь немногим боброловам, а в кармане у него лежало тайнописное послание, в котором Никифор Любич, Брат Десятой Заповеди, сообщал

Преемнику о том, что некоторые замыслы князя Федора Вельского, вероятно, могут стать весьма интересными для братства и потому отныне, стараниями Никифора, князь поселился в замке Горваль, где будет находиться под непосредственным наблюдением Марьи, Сестры Первой Заповеди. В конце послания Никифор особо отмечал высокое мастерство, с которым выполнил свою задачу брат Савва, и, учитывая, что это уже пятое дело, проведенное им без единой ошибки, рекомендовал рассмотреть вопрос о посвящении вышеупомянутого брата Саввы в следующую степень причастия, присвоив ему знак восьмой заповеди.

И в ту раннюю пору, когда Савва навсегда покидал Горваль, ибо в целях соблюдения тайны Преемник и Высшая Рада Братства никогда не отравляли второй раз своих воинов туда, где они уже выполняли серьезные поручения, — в ту самую утреннюю пору суждено было покинуть навсегда эти места и князю Семену...

Федор беспрепятственно въехал в пустой, ограбленный, никем не охраняемый замок, только что покинутый Антипом, и провел всю ночь в беседе с младшим братом.

Не забыв ни одной мелочи, Федор перечислил все обиды, нанесенные ему Семеном, начиная с далекого дня детства, когда погибла рыжая лошадка Кася, и кончая приездом в терем на Ипути Яна Кожуха Кроткого, а в конце этого длинного перечня сказал:

— У меня находятся два документа, которые я в любую минуту могу представить в королевский суд. Ты будешь осужден и предан вечному позору, как подлый братоубийца. Но я не хочу, чтобы кровавое пятно твоих деяний легло на белоснежное поле нашего герба, очернив чистое имя рода Вельских. Эти документы останутся у меня, но запомни: при малейшей попытке причинить мне либо всем, кто со мной связан, зло — клянусь! — я, ничего не щадя, обнародую их. Я разрешаю тебе свободно удалиться в наше маленькое княжество и дарю тебе его стольный город Белую, где ты можешь в достатке и с честью мирно прожить до конца своих дней. Но я хочу никогда больше ни слова не слышать о тебе, Семен! Я оставляю тебе жизнь, чтобы, обдумав как следует все, что случилось, ты чистосердечно раскаялся в своей прошлой жизни. Вот грамота, в которой ты даришь мне замок Горваль и все свои земли на вечные времена взамен стольного города Белой, который я дарю тебе в пожизненное и безраздельное пользование.

Когда бледный Семен без единого слова подписал бумаги, Федор, разглядывая подпись, сочувственно произнес несколько тихих слов.

Но эти последние, окончательно уничтожающие и предельно унизительные слова, услышанные от брата, вызвали в душе Семена такую лютую ненависть к Федору, по сравнению с которой все, что он испытывал до сих пор, можно было считать горячей любовью.

— Бедный Семен! — вздохнул Федор. — Мне тебя даже жаль. Ты не рожден для больших дел... Я думаю, тебе лучше всего было бы... уйти в монастырь...

Князь Семен покинул замок в сопровождении своей безоружной свиты и по перекидному мосту проехал медленно, опустив голову. Потом он выпрямился, глубоко вздохнул и дал короткую, резкую команду. Его люди пришпорили коней и помчались вперед, а сам он, оставшись один посреди дороги, обернулся и поднял голову.

Высоко на восточной башне стоял, скрестив руки на груди, маленький Федор и, не шевелясь, глядел вниз.

Никто из них не проронил ни одного прощального слова и не сделал ни одного прощального жеста. Так прошла долгая, тягостная минута, потом Семен круто повернул коня и помчался вдогонку своим людям.

Но Федор не смотрел ему вслед.