Смертоносная зима - Роберт Асприн

Он обернулся, держа в руке две чашки с вином, женщина взяла свою, последовал поцелуй — долгий-предолгий.

Они не всегда отправлялись сразу в постель. Сегодня Страт поставил свой стул перед разожженным огнем, Ишад — вся сплошь шелестящие одежды, соблазнительные изгибы, запах дорогого мускуса и хорошего вина — полулегла так, что ноги ее оказались у него на коленях. Пригубив вино, она поставила его на столик рядом. Иногда в подобные моменты Ишад улыбалась. Но на этот раз она смотрела на него взглядом, который был, как он знал, опасен. Сегодня вечером Страт пришел не для того, чтобы, глядя в эти темные глаза, забыть свое имя. Он ощущал холод, который не могло растопить вино, и впервые чувствовал, что ее желание в равной степени может означать и жизнь и смерть.

Ишад, бродящая по проходам между казармами, наблюдающая за убийством — удовлетворенная, насытившаяся. Не смерть вообще нравилась ей, но вот эти смерти.

— Тебе не по себе? — спросил он женщину, глаза которой были так близко к его глазам. — Ишад, сегодня тебе не по себе?

Все тот же взгляд. Он нащупал ее пульс. Ее. Мир будто остановился. День, ночь — какая разница? Страт прочистил горло. Точнее, попытался это сделать.

— Может, мне лучше уйти?

Она поменяла позу, положив руки ему на плечи и соединив кисти у него за головой. И продолжала молчать.

— Я хочу спросить тебя, — начал он, делая усилие, чтобы не отвлекаться на близость ее глаз, на нежную тяжесть ее тела, — хочу спросить тебя…

У него ничего не получалось. Он моргнул, сбросив ее чары и взяв жизнь в свои руки, усмехнулся ей в лицо и поцеловал Ишад. В этом деле он мастак. Он мог подчинить себе тело ближнего — так, как делал в комнатенке наверху, но ему случалось прибегать и к более приятным способам убеждения. Он не особенно гордился этой своей способностью, не больше, чем той, другой. Все это было лишь частью его искусства — искусства отличать ложь от крупиц правды, получая ключик к истине в целом. Сейчас у него уже был такой ключ. Истину следовало искать в ее сегодняшнем молчании.

— Ты чего-то хочешь, — прошептал он, — тебе всегда было что-то нужно…

Ишад рассмеялась, и Страт резким движением опустил ее руки вниз.

— Что я могу сделать? Что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил он. Никто не мог давить на Ишад. Он почувствовал это, видя, как потемнели ее глаза, как внезапно комната начала погружаться во тьму. Бесполезно. — Ишад, Ишад! — Он пытался сосредоточить свои и ее мысли на том, зачем пришел. Наверное, разумней было бы встать и направиться к двери, краем сознания он понимал это; однако бесконечно легче было оставаться на месте и бесконечно тяжелее было думать, о том, о чем он пытался думать, например, о провалах в памяти. О том, чем они — как он полагал — занимались на утопающей в шелках постели. — Ты получила Стилчо, получила Джанни, получила меня — неужели все это совпадение, Ишад? Возможно, я был бы в состоянии больше помочь тебе, будь я в полном сознании, когда ты говорила со мной… Не исключено, что моя и твоя цели не так уж расходятся. Эгоистические интересы. Помнишь, ты говорила о них? Так в чем же твои? Расскажи, а я расскажу, чего хочу я.

За его головой вновь сплелись руки. Она подалась вперед, и вот в комнате не осталось уже ничего, кроме ее глаз, и в мире не осталось ничего, кроме крови, пульсировавшей у него в венах.

— Подумай как следует, — сказала она. — Продолжай думать, ведь это противоядие от чар — ты приходишь сюда вооруженный своими мыслями, и какая это тяжелая ноша! Разве ты не устал от нее? Страт, неужели ты не устал, взваливая на себя бремя в виде дураков, вечно оставаясь в тени? Почему бы тебе хоть раз в жизни не стать самим собой? Пойдем в постель.

— Что происходит в городе? — вырвалось у него. Вопрос все время вертелся на языке, заслоняя собой все остальные, отчасти сводя с ума, отчасти отрезвляя. — Что ты затеяла, Ишад? В какую игру ты с нами играешь?

— В постель, — прошептала она. — Ты боишься, Страт? Ты никогда не бежал от того, что тебя страшит. Ты даже не знаешь, как это делается…

4

— Не знаю, — сказал Стилчо, ковыляя по улице в обществе Хаута. Тот шагал широко, и мертвый пасынок, задыхаясь, изо всех сил старался поспеть за ним. Клеенчатая материя шелестела в такт его поступи. — Я не знаю, как с ним связаться. Он здесь, вот и все…

— Я полагаю, что, если он мертв, у тебя есть известное преимущество. По-моему, ты не стараешься, — проговорил бывший раб.

— Я не могу, — выдохнул Стилчо. В сумерках была хорошо видна вся элегантность Хаута, его высокомерный взгляд, и Стилчо, готовый было уже вцепиться в него, сдержался. — Я…

— Она сказала, что ты сделаешь это. Она сказала, что ты справишься. На твоем месте я ни в коем случае не стал бы ее разочаровывать, а?

Его намек словно обдал Стилчо холодом. Они находились подле моста, возле канализационного ограждения, и, хотя Стилчо и не застыл на месте от слов Хаута (на некоторые вещи он реагировал весьма живо), колени у него подкосились. По другую сторону моста находился контрольно-пропускной пункт, но у линии не было определенного цвета; мало кто совался туда, ибо, хотя здесь и бродили несколько живых охранников, отнюдь не все, патрулировавшие улицы на противоположном берегу, принадлежали к той же категории. Хватит, Распутный Перекресток достаточно натерпелся от ужасов и злобных фантазий, исходивших от созданий Роксаны.

— Послушай, — сказал Стилчо, — послушай, ты просто не понимаешь. Когда он такой, он отличается от мертвых. Мертвые — они повсюду. А Джанни привязан к кому-то одному, он не свободен и в этом смысле похож на живых. Для того, к кому он привязан, это очень скверно… Но его нельзя найти, как других мертвых. У него есть некое место, как у меня или у тебя…

— Не включай меня в вашу компанию. — Хаут отряхнул со своей накидки воображаемую пыль. — У меня нет ни малейшего намерения присоединяться к вам. И что бы ты ни наговорил хозяйке по поводу той истории около розового куста…

— Ничего, я не говорил Ей ничего.

— Врешь. Ты рассказываешь все, о чем Она просит, ты отдашь Ей свою мать, если Она того захочет.

— Оставь мою мать в покое.

— Она там, в Аду? — поинтересовался Хаут с волчьей ухмылкой, от которой внутри у Стилчо опять похолодело. — Возможно, она сможет помочь.

Стилчо ничего не ответил. Ненависть Хаута к пасынкам была неистребима, и над ней можно было бы даже посмеяться, но только не сейчас, когда они были одни. Не сейчас, когда он оказался в зависимости от Хаута. Стилчо вспомнил прошлое. До того, как оказаться на службе у пасынков, он был в Санктуарии простым ломовым извозчиком — занятие, не очень-то располагавшее к каким-то ярким и мужественным поступкам. В гнев он впадал столь же медленно, как тащились его лошаденки. Однако была черта, за которую с ним, как и с его лошадьми, переступать не следовало. Это обнаружил терзавший его король нищих, возле нее сейчас оказался и Хаут. Возможно, он почувствовал, что продолжать не стоит. Во всяком случае, сподручный колдуньи внезапно замолчал. И больше не дразнил Стилчо. Вообще больше не произнес ни слова.