Дочь короля Эльфландии - Лорд Дансени

В пределах круга тьмы, где стоял фриар, посылая проклятия, не осталось ровным счетом ничего неосвященного, не осталось и ощущения неразгаданной неизвестности, что приносит с собою ночь, не осталось ни шопота неведомых голосов, ни звуков музыки, долетевших от чуждых человеку угодьев; все было благопристойно и упорядочено, и никакие тайны не нарушали тишины, за исключением тех, что на законном основании людям дозволены.

А за пределами кольца тьмы, откуда столько всего изгнано было пламенным неистовством проклятий сего достойного, бушевали блуждающие огни, торжествовало неведомое и непознанное, что нахлынуло в ту ночь от Эльфландии, и гоблины справляли свой сабантуй. Ибо до Эльфландии донеслись вести, что славный народ живет ныне в Эрле; и немало легендарных созданий, немало мифических чудищ пробралось сквозь сумеречную преграду и нагрянуло в Эрл поглядеть своими глазами, так ли. Предательские и невесомые, но, впрочем, вполне дружелюбные болотные огни танцевали в наводненном призраками воздухе и оказывали гостям радушный прием.

Но не только тролли и блуждающие огни приманили племена эти от их легендарных угодьев через нехоженую границу; ныне гостей властно призывали грезы и раздумья Ориона, что по материнской линии оказались сродни созданиям мифическим и одного племени с чудищами Эльфландии. С того самого дня, когда юноша замешкался у границы, между Землею и Эльфландией, он все больше и больше тосковал по матери; и теперь, хотел Орион того или нет, эльфийские помыслы юноши призывали родню свою с эльфийских холмов; и в тот час, когда через границу сумерек доносился звук рогов, обитатели волшебной страны неуклюже поспешили вслед напеву. Ибо эльфийские помыслы столь же близки созданиям Эльфландии, как, скажем, гоблины - троллям.

В пределах круга тьмы и покоя, возведенного проклятиями достойного фриара, молча застыли двенадцать стариков, внимая каждому слову. И казались им слова эти разумными, утешительными и справедливыми, ибо магией парламентарии сыты были по горло.

Но за пределами кольца тьмы, где бушевало зарево блуждающих огней, расцвечивая ночь яркими искрами, где гремел смех гоблинов и торжествовало неудержимое веселье троллей, где словно бы ожили древние легенды и предания самые жуткие стали реальностью; сквозь круговорот всевозможных тайн, нездешних звуков, нездешних силуэтов и нездешних теней, Орион направился со своими псами на восток, к Эльфландии.

Глава 32.

ЛИРАЗЕЛЬ ТОСКУЕТ ПО ЗЕМЛЕ.

В чертоге, возведенном из лунного света, снов, музыки и миражей, Лиразель опустилась на колени на сверкающий пол перед троном отца. Зарево волшебного трона засияло в глазах ее синевою, и взор принцессы вспыхнул в ответ, одарив трон новым магическим великолепием. Так, коленопреклоненная, она просила отца своего о руне.

Былое не оставляло принцессу в покое; дивные воспоминания обступили ее со всех сторон: полянам Эльфландии принадлежала ее любовь, полянам, на которых играла Лиразель среди древних, феерических цветов еще до того, как здесь были записаны первые хроники; всей душою привязалась она к милым, добродушным мифическим созданиям, что появлялись из ограждающего леса, словно колдовские тени, и мягко ступали по зачарованным травам; каждое предание, каждая песнь, каждое заклятие, ставшие частью ее эльфийского дома, были ей дороги; и однако же звон колоколов Земли, что не мог проникнуть за границу безмолвия и сумерек, нота за нотой звучал в памяти принцессы, и сердце ее откликалось на появление неброских земных цветов, которые то распускаются, то увядают, то погружаются в сон, по мере того, как сменяются времена года, в Эльфландии неведомые. Лиразель знала, что каждая новая смена отнимает жизни у ее мужа и сына; знала, что зимой и осенью, весною и летом Алверик скитается по свету, взрослеет и меняется Орион, и что оба, ежели легенды о Земле не лгут, очень скоро окажутся утрачены для нее навсегда, едва золоченые врата Небес захлопнутся за обоими с глухим стуком. Ибо между Эльфландией и Небесами не проложено троп, так что не долететь и не дойти; и послами они не обмениваются. Принцесса тосковала по колоколам Земли, и по калужницам Англии, однако ни за что не желала снова покинуть своего могущественного отца, и мир, созданный его волей. Но ни Алверик, ни сын ее Орион так и не явились к ней; только раз донесся до принцессы звук охотничьего рога Алверика, и порою неясные, зовущие упования, словно бы паря в воздухе, отчаянно метались между Орионом и ею. Лучезарные колонны, удерживающие высокий свод, или то, над чем нависал он, чуть дрогнули, проникшись горем принцессы; и тени ее скорби вспыхнули и погасли в кристальной глубине стен, затмив на мгновение буйство красок, неведомое в наших полях, - однако и при этом красота стен ничуть не поблекла. Что оставалось делать принцессе? - она отказывалась отречься от магии и покинуть дом, ставший для нее столь дорогим властью бесконечного дня, в то время как на земных берегах века увядали, словно листья; но сердце ее до сих пор удерживали крохотные щупальца Земли, что обладают достаточной силой, более чем достаточной...

Кое-кто, переведя горькую тоску Лиразель на бездушные земные слова, может сказать, что принцессе хотелось быть в двух местах разом. Воистину так; и желание столь невозможное, безусловно, обретается на грани смеха, но для Лиразель оно оказалось поводом для слез, только так и не иначе. Невозможное? Невозможное ли? Мы же имеем дело с магией.

Принцесса взывала к отцу о руне, преклоняя колена на волшебном полу в самом сердце Эльфландии; вокруг нее вздымались колонны, поведать о которых может только песня; скорбь Лиразель растревожила и всколыхнула их туманные очертания. Принцесса просила о руне, способной вернуть ей Алверика и Ориона, где бы не блуждали они в полях Земли, о руне, способной провести этих двоих сквозь сумеречную преграду в эльфийские угодья, дабы зажили они в той не подвластной времени эпохе, что в Эльфландии считается за один долгий день. И еще умоляла принцесса, чтобы вместе с Алвериком и Орионом явился какой-нибудь земной садик (ибо могущественным рунам ее отца даже такое было под силу), либо берег, поросший фиалками, либо лощина, где покачиваются калужницы, дабы сиять им в Эльфландии вечно.

И ответил ей отец; и даже музыка, что слышна в городах людей, либо вплетается в сон на земных холмах, не могла сравниться с эльфийским его голосом. Звенящие слова заключали в себе великое могущество, способное изменить очертания холмов грез и при помощи чар расцветить поля фаэри новыми цветами.

- Нет у меня таких рун, - отвечал король, - что обладали бы властью проникнуть за преграду, либо похитить что бы то ни было у земных полей, будь то фиалки, калужницы или смертные, и провести их через бастион сумерек, что возвел я, дабы оградить нас от грубой реальности. Только одна такая руна осталась у меня, и это - последняя из великих сил, что заключены в наших угодьях.