Ежов (История «железного» сталинского наркома) - Алексей Полянский

Это была его, Ежова, идея, ставить усиленную охрану у камер особо опасных государственных преступников. В начале июня тридцать седьмого перед самым процессом над Тухачевским и его сообщниками Ежов в окружении своей свиты шел по коридору внутренней тюрьмы на Лубянке. Предупредительный начальник тюрьмы, показывая на камеры, перечислял ему:

— Здесь Корк, здесь Путна, здесь Уборевич…

Вдруг ему в голову неожиданно пришла мысль, что признавшиеся в своих преступлениях фашистские агенты могут быть освобождены своими же сообщниками, которые наверняка сумели проникнуть и в НКВД. Вернувшись в свой кабинет, он сразу вызвал Фриновского и Вейнштока и дал им соответствующие распоряжения об усилении охраны особо опасных преступников в ходе следствия. Ежов еще сказал тогда, что шпионов и заговорщиков из числа высшего командного состава РККА и НКВД надо по возможности содержать не в Москве, где дорогу к любой из тюрем покажет любой прохожий, а на Спецобъекте № 110, который еще мало кому известен как следственный изолятор. Надо и там ужесточить режим до такой степени, чтобы полностью исключить возможность побега заключенных и их связи с сообщниками. Разве могли они предположить, что готовят все это для себя?

Сухановка, получившая такое название от расположенного рядом бывшего имения Волконских Суханово и находившаяся на территории Свято-Екатерининской пустыни, не имела внешних признаков тюрьмы. Для конспирации даже решеток на окнах не было. Вместо них в двойные рамы окон были вставлены очень толстые гофрированные стекла, выбить которые можно было если только пушечным выстрелом. Одним словом, старый и запущенный монастырь, каких было много в Подмосковье. Местные жители считали, что в нем просто размещается войсковая часть НКВД, и девушки из окрестных сел ходили на танцы в клуб, расположенный метрах в ста от восточной стены монастыря, охотно знакомились с молодыми солдатами из роты охраны. Большинство надзирателей и следователей жили в Москве и на суточные дежурства приезжали на электричке. Родственники заключенных не знали, что те сидят в Сухановке. Если кто-то из подследственных умирал, то родные получали справку о смерти в Бутырке или в Лефортове.

Камера, бывшая монашья келья, была маленькой, метра два с половиной в ширину и три в длину. Все: и пол, и стены, и потолок были выкрашены в голубой цвет, и Ежову показалось, что его ввели в купе поезда. Кровати не было, к стене петлей с замком крепилось деревянное ложе, которое опускалось только на ночь. В середине камеры на зацементированной в каменный пол металлической трубе крепился небольшой круглый стол, а рядом — подобное сооружение, только поменьше, служившее табуретом.

Ежов сразу увидел сидевшего на стуле в углу комнаты угрюмого мужчину в военной форме. Это называлось специальным надзором. Такое положение было введено в начале тридцатых годов и применялось к особо опасным преступникам после нескольких случаев с арестованными, которые, потеряв над собой контроль, бились головой об пол и стены. Кроме того, заключенные могли разговаривать во сне, а это не вредно и послушать. Контролеры менялись через шесть часов. Если узник вел себя спокойно, надзор снимался.

Ежов сел на табурет, положил руки на стол. Он понял, что Берия решил пропустить его в Сухановке по полной программе. Разве в марте 1937 года, выступая на Пленуме ЦК по вопросу о местах заключения, мог он подумать, что через каких-нибудь два года сам окажется в тюремной камере.

Тогда, уверенный в себе, гордый, в новенькой, недавно идеально сшитой по его фигуре форме Генерального комиссара госбезопасности, что соответствовало маршалу в РККА, Ежов возмущался слишком либеральным отношением к заключенным в политизоляторах.

— Там есть спортивные площадки и разрешается иметь в камерах полки для книг. А в Суздальском изоляторе большие и светлые камеры, с цветами на окнах, ежедневные прогулки заключенных по три часа, — говорил, чеканя каждое слово, Ежов.

Берия тогда громко рассмеялся и выкриком с места назвал Суздальский изолятор «домом отдыха».

Прошло всего несколько часов, но Ежову они показались вечностью. Он не представлял себе, как сможет проводить здесь дни и ночи, и подумал, что вызовы на допросы, наверное, станут для него отдушинами.

«Начальнику 3 спецотдела НКВД

Полковнику тов. Панюшкину

Докладываю о некоторых фактах, обнаружившихся при производстве обыска в квартире арестованного по ордеру 2950 от 10 апреля 1939 года Ежова Николая Ивановича в Кремле.

1. При обыске в письменном столе в кабинете Ежова в одном из ящиков мною был обнаружен незакрытый пакет с бланком «Секретариат НКВД», адресованный в ЦК ВКП(б) Н.И. Ежову, в пакете находилось четыре пули (три от патронов к пистолету «Наган» и одна, по-видимому, к револьверу «Кольт»).

Пули сплющены после выстрела. Каждая пуля была завернута в бумажку с надписью карандашом на каждой «Зиновьев», «Каменев», «Смирнов» (причем в бумажке с надписью «Смирнов» было две пули). По-видимому, эти пули присланы Ежову после приведения в исполнение приговора над Зиновьевым, Каменевым и др. Указанный пакет мною изъят.

2. Изъяты мною при обыске пистолеты «Вальтер» № 623 573, калибра 6,35; «Браунинг» калибра 6,35, № 104 799 — находились запрятанными за книгами в книжных шкафах в разных местах. В письменном столе, в кабинете, мною был обнаружен пистолет «Вальтер» калибра 7,65, № 777 615, заряженный, со сломанным бойком ударника.

3. При осмотре шкафов в кабинете в разных местах за книгами были обнаружены 3 полбутылки (полные) пшеничной водки, одна полбутылка с водкой, выпитой до половины, и две пустых полбутылки из-под водки. По-видимому, они были расставлены в разных местах намеренно.

4. При осмотре книг в библиотеке мною обнаружены 115 штук книг и брошюр контрреволюционных авторов, врагов народа, а также книг заграничных белоэмигрантских: на русском и иностранных языках.

Книги, по-видимому, присылались Ежову через НКВД. Поскольку вся квартира мною опечатана, указанные книги оставлены в кабинете и собраны в отдельном месте.

5. При производстве обыска на даче Ежова (совхоз Мещерино) среди других книг контрреволюционных авторов, подлежащих изъятию, изъяты две книги в твердых переплетах под названием «О контрреволюционной троцкистско-зиновьевской группе». Книги имеют титульный лист и печатного текста по содержанию текста страниц на 10–15, а далее до самого конца текста не имеют — сброшюрована совершенно чистая бумага.

При производстве обыска обнаружены и изъяты различные материалы, бумаги, рукописи, письма и записки личного и партийного характера, согласно протокола обыска.