Укрощение огня - Джон Ринго

Конечно, лучше обойтись без латифундий, но если честно, то нам никак не удастся это сделать. Поначалу, я согласен, никто не должен получить и зарегистрировать более пяти гектаров земли. Но стоит им оформить все бумаги, как начнется новый этап. Если кто-то захочет продать свою землю, почему бы и нет? Если есть кому.

– Я ненавижу латифундии, – проворчал Мирон. – Именно корпоративные латифундии задушили мелкого фермера, а тебе прекрасно известно, к чему это привело.

– К большому спору, что первично: яйцо или цыпленок, – улыбнулся в ответ Эдмунд. – Я тоже их не люблю, но либеральный капитализм вообще не лучшая форма общественно-экономического устройства. Может, нам стоило организовать диктатуру или феодальное общество. В подобной ситуации они оказываются более стабильными. Но мы этого делать не будем, мы за демократическую республику. История покажет, правы мы или нет. И если мы не правы, будем надеяться, что покажет она это, когда умрут наши внуки.

Споры не прекращались.

Он отключился от того, что говорилось в зале насчет минимальных потребностей фермеров, и посмотрел в окно. Сначала он заметил лошадь Тома, потом только узнал, кто сидит в седле. Тут он постучал по столу рукоятью меча:

– Собрание переносится на завтра, – и встал.

– Почему? Какое высокомерие! Мы еще ничего не решили! – бросил Дешурт.

– Если хотите, можете продолжить спор, но только не здесь. – Эдмунд подошел к двери. – Живее.

– Боже мой! – Мирон выглянул в окно и так быстро вскочил на ноги, что стул отъехал назад.

– Живее, – ворчал Эдмунд, – уходите.

– Я вернусь вместе с Бетан. – Мирон направился к двери. – Пошли. Там Даная и Рейчел. Оставьте вы наконец человека в покое.

– Ах, так вот в чем дело… Эдмунд, ну конечно, можно продолжить и завтра…

Тальбот кивнул; один за другим все вышли, а он подошел к ограде.

– Даная.

Он оглядел ее. Он уже успел заметить, что на ней чужой плащ, а дочь в своей одежде. Подойдя ближе, он заметил и необычное выражение глаз, и пожелтевший синяк на щеке.

– Эдмунд, – вздохнула она и соскользнула на землю. Он потянулся к ней, а она сначала отшатнулась, но потом дала ему руку. – Я рада, что доехала сюда.

– Я рад, что вы тут. – Он спокойно отошел в сторону и кивнул в сторону дочери. – Рейчел.

– Отец, – ответила она. – Я рада видеть тебя. Наконец-то.

– Пройдемте в дом. – Эдмунд услышал упрек в ее голосе. – Я приготовлю ванну и что-нибудь поесть. – Потом повернулся к сыну Мирона и пожал ему руку: – Спасибо, Том.

– Всегда пожалуйста, Эдмунд. – Том пожал плечами. – Извини… извини, что я не нашел их… раньше.

Эдмунд сжал челюсти, кивнул Тому и прошел вслед за Данаей и Рейчел в дом.

– Том, – позвал сына Мирон, когда тот въехал во двор фермы, – какой-то у Данаи вид…

– Пусть либо Эдмунд, либо она сама расскажут тебе. – Том спешился и сердито покачал головой. – Но ты и сам можешь догадаться.

– Черт побери, – в сердцах прошипел Мирон.

– Ты ведь знаешь Диониса Мак-Кейнока?

– Да, – кивнул Мирон. – Думаю, жить ему осталось недолго.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Эдмунд мог брать горячую воду из кузницы, так что приготовить ванну для Данаи было делом нескольких минут. Она взяла небольшой бокал вина и свои старые вещи, а Эдмунд вернулся на кухню, чтобы лицом к лицу встретить гнев и ярость дочери.

– Ее изнасиловали.

Рейчел подняла взгляд от тарелки, на которой лежала холодная жареная свинина. Она понемногу начинала замечать тепло и свет вокруг себя, с трудом сознавая, что ей ничего не угрожает. Где-то в глубине души она в течение всего путешествия боялась, что Дионис снова догонит их. И только в доме отца ощутила, что находится под защитой, и от этого сердилась еще больше.

– Я так и понял, – кивнул Эдмунд и сел напротив.

– И все из-за тебя, отец. Где ты был?

– Здесь, – спокойно ответил Эдмунд. – Здесь. Старался приготовить для вас подходящее место.

– Замечательно.

Эдмунд вздохнул и глотнул вина.

– Я не оправдываюсь, все действительно так и было. Когда меня попросили организовать тут все, я понимал, что, занявшись этим, не смогу поехать за тобой и твоей матерью. Я знал, что Спад застал вас дома, и еще знал, что вы у меня сильные, находчивые и изобретательные. Я понимал, что с вами может произойти все, что угодно. Но выбрал большую ответственность.

– И из-за этого маму изнасиловали, отец, – прошипела девушка. – Не обижайся, но мне это не нравится.

– Не больше, чем мне, – ответил Эдмунд. – Но я не буду отрицать, я сам сделал выбор. Мне теперь жить с этим всю оставшуюся жизнь. И тебе тоже. И маме. – Он заметил, что Рейчел опустила глаза, и кивнул. – Что тревожит тебя, Рейчел?

– Я… – Девушка сникла и с трудом проглотила кусок свинины. – Мы разделились, чтобы раздобыть какую-нибудь еду. Она пошла на юг, я – на север. Если бы только я…

– Рейчел, посмотри мне в глаза. – Эдмунд дождался, пока она подняла взгляд. – Если на свете есть Бог, то и я, и твоя мать всю нашу жизнь будем благодарить его за это. Твоя мать старше и мудрее тебя, наверное, и сильнее, хотя в тебе заложены большие силы. Но если бы мне нужно было выбрать, кому из вас двоих послать такое испытание, я бы выбрал Данаю, не тебя, несмотря на всю мою любовь к ней. И она тоже. Ты должна это знать.

– Я знаю. – Рейчел чуть не плакала, она уткнулась лицом в ладони. – Но…

– Нельзя обвинять в чем-либо выжившего, – заметил Эдмунд. – Мы не можем изменить события, после того, как выбрали тот или иной путь. К тому же чаще всего это дело случая, кто выживет, кто не будет ранен. Глупо жалеть, что не изнасиловали тебя. Еще глупее жалеть, что где-то в глубине души ты радуешься, что это все-таки оказалась не ты.

– Я этого не говорила! – крикнула Рейчел.

– Нет, но подумала и теперь сокрушаешься об этом, – отчеканил Эдмунд. – Я стар. Я так стар, что тебе трудно даже представить. И я знаю, что такое остаться в живых, когда все остальные погибают. Я знаю, какие мысли закрадываются в голову. Честно взгляни на них, рассуждай логично. Сначала будет трудно, но со временем станет легче. Если не хочешь делать это для меня, сделай это ради своей матери. Ее будут мучить собственные непрошеные мысли, такие маленькие, мелочные, сводящие с ума. Твои мысли в чем-то проще, в чем-то сложнее. И еще тебе нужно выговориться, но самое главное, контролировать мысли. Ради нее и ради всех нас. Мы здесь уже сделали многое, но предстоит сделать еще больше, и ты тоже будешь принимать в этом участие. Если ты встанешь на новый путь с горечью и ненавистью в сердце к тем, кто любит тебя, и к себе самой, то никогда не сможешь добиться действительно хороших результатов. А ты нам нужна, причем в своей лучшей форме.