Мир Жаботинского - Моше Бела
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Восток»
«Мы, евреи, не имеем ничего общего с тем, что прозывают «Востоком»,— и слава Богу».
Идея «восточности» еврейского народа не нова. Многие седовласые профессора советовали молодежи возвращаться к своим «корням, лежащим на Востоке», «раствориться в Востоке». Эта мода на все «восточное» распространилась по всему миру. Жаботинский не был в восторге от этой моды:
Слово «Восток» неизбежно влечет за собой прилагательное «живописный». Вопрос еще,— всегда ли оно является комплиментом; всегда ли достойно восхищения с точки зрения моральной, гуманитарной или социальной то, пред чем мы восторгаемся с точки зрения эстетической. Нищий в лохмотьях иногда очень «живописен»; но было бы лучше и для него и для человечества, если бы ему дали суконное пальто, теплое, банальное и прозаическое. Дом новейшего образца, с центральным отоплением, не имеет никаких шансов вызвать энтузиазм туриста; когда говорят о «живописном» здании, речь идет неизменно о здании антигигиеничном, которое следовало бы, если не снести, то, по крайней мере, эвакуировать. А самое «живописное» зрелище на свете — развалины. Верблюд — очень благодарная тема для художника, а железная дорога — нет; между тем, экономическое благосостояние страны требует именно замены караванов поездами.
«Живописный Восток», «Рассвет», 7.2.1932.Но вернемся к специфической еврейской точке зрения. Чего же хотели наши поклонники «Востока»? Жаботинский формулировал так:
Мы, евреи, народ восточный по происхождению; несмотря на западные влияния, основа нашей души осталась восточной. Ибо у Востока есть своя особая душа (следует описание этой души; я его несколько раз слышал, но не понял, и не помню). Во всяком случае, эта восточная духовность, по своим качествам, выше души Запада (а по другим авторитетам: является необходимым пополнением к душе Запада). Идя в Палестину, мы возвращаемся в среду народов, которые сохранили восточную психологию в большей или меньшей целости. Мы поэтому должны и в своем нутре разыскать элементы восточности, засоренные пылью Запада, но все еще живые, и заняться их культивированием.— Затем следуют оговорки, ибо и востоколюбы не хотят отказаться от электричества: оговорки о том, что, конечно, мы должны дать Востоку и западную технику, и даже — в строго прочищенном виде — некоторую долю духовной культуры Запада; но все это бахрома, а основа, суть, главное — овосточимся.
«Восток», «Рассвет», 26.09.1926.На все это Жаботинский отвечал:
Против этой точки зрения с особенным удовольствием выдвигаю противоположную — ту, к которой, если я верно понял выдержки, близок редактор «Гашилоаха»: у нас, евреев, с так называемым «Востоком» ничего общего нет, и слава Богу. Поскольку у необразованных наших масс имеются духовные пережитки, напоминающие «Восток», надо наши массы от них отучить, чем мы и занимаемся в каждой приличной школе, и чем особенно усердно и успешно занимается сама жизнь. Идем мы в Палестину, во-первых, для своего национального удобства, а, во-вторых, как сказал Нордау, чтобы «раздвинуть пределы Европы до Ефрата»; иными словами, чтобы начисто вымести из Палестины, поскольку речь идет о тамошнем еврействе нынешнем и будущем, все следы «восточной души». Что касается до тамошних арабов, то это их дело; но если мы можем им оказать услугу, то лишь одну: помочь и им избавиться от «Востока».
Поскольку же нам, в течение переходного периода, или после, придется в Палестине жить среди окружения; пропитанного дыханиями «Востока»,— будь это окружение арабское или староверо-еврейское, все равно — рекомендуется тот жест, который каждый из нас невольно делает, когда проходит в пальто по узким «восточным» улицам Стамбула или Каира или Иерусалима: запахнуть пальто, чтобы как-нибудь оно не запылилось и смотреть, куда ставить ногу. Не потому, что мы евреи; и даже не потому, что мы из Европы; а просто потому, что мы цивилизованные люди.
Там же.Жаботинский продолжал исследовать, что же такое «Восток», в особенности его социальный и политический облик. Тут уже не остается и следа «живописности»:
Психологически Восток отличается от Запада, прежде всего, своим этическим спокойствием. В этом покое, говорят, есть своя красота; возможно — красота есть в каждом цельном состоянии, например, в смерти; но мы тут не говорим об эстетике. Это настроение покоя иногда называют квиэтизмом, иногда фатализмом, иногда другими именами, но его наличности никто не отрицает. Европа ищет, мечется, починяет, разрушает, строит, карабкается; Восток, когда его не толкает или не раздражает Европа, живет в состоянии равновесия. И на Востоке есть огромная разница между богатыми и бедными; есть эксплуатация, о какой Запад уже сто лет не слыхал; но активного движения бедноты против богатства нет; этического протеста против несправедливости распределения благ, протеста в форме определенного общественного натиска, нет.
В чисто политической сфере это различие выразилось так: Европа создала парламенты, свободную печать, сотни форм общественного контроля и инициативы; Восток (покуда не стал подражать Европе) остался при деспотизме. Внутренно он остался при деспотизме и там, где есть парламенты. Надо только заглянуть поглубже, под надстройку любой тамошней палаты депутатов, и мы увидим почти безграничную власть шейха над мужиком, мастера над подмастерьем, отца над детьми, мужа над женою — поскольку европейский губернатор не вмешался и не ввел каких-то ограничений; и в то же время мы увидим почти полное отсутствие осознанного протеста у угнетенной стороны — поскольку не подстрекнул ее к тому, с весьма малым успехом, европейский агитатор.
Там же.Когда Жаботинский указывал на социальные пороки стран Востока и на низкий культурный уровень их жителей, он не считал вовсе, что такая ситуация непоправима, что «фатализм» и безразличие ко всему у «Востока» в крови. Он полагал (так, во всяком случае, казалось в то время), что просто эти страны не достигли еще достаточного уровня социального развития. Он всем сердцем желал им «подрасти». Что до евреев и их места в «столкновении» «Запад — Восток», то:
Мы, евреи, как остающиеся в Европе или в Америке, так и едущие в Эрец Исраэль, имеем мало общего с «Востоком». Может быть, меньше, чем многие европейские народы.
И то, что мы — выходцы из Азии, вовсе не аргумент. Вся Средняя Европа вышла из Азии — и находится там меньше времени, чем мы. Евреи — все ашкеназские и больше половины сефардских — живут в Европе уже две тысячи лет. Время немалое.
И есть нечто еще более существенное. Мы не только давно живем в Европе, не только многое у нее переняли. Мы, евреи, были и остаемся народом, внесшим крупнейший вклад в формирование и развитие европейской культуры. Эта культура сформировалась «на базе» нашей религии, у нее она переняла свою основную идею — незавершенности этого мира, необходимости его «исправлять», активно «вмешиваться» в процесс созидания. Другим крупным нашим вкладом стала миссия по осуществлению международных связей в Европе. А затем — в последние восемьсот лет, т. е. с момента появления первых проблесков зари Возрождения, пробуждения Европы от средневековой спячки, представители еврейского народа стали вносить огромный «персональный» вклад в европейскую культуру — философы, поэты, музыканты, финансисты, ремесленники, политики. Евреи «вложили» в общеевропейскую культуру не меньше, чем итальянцы, немцы, французы, англичане, у нас на нее не меньше «авторских прав». И в Эрец Исраэль мы продолжим эту работу — теперь уже в чисто национальной, еврейской форме. Об этом хорошо сказал Нордау: «Мы идем в Эрец Исраэль, чтобы передвинуть границы европейской этики до реки Евфрат».
«Мода на арабески»; в сб. «Литература и искусство».Милитаризм
«...Нет службы более замечательной и благородной, чем служба бойца, охраняющего мирный труд народа».
Еврейский батальон, сформированный по инициативе Жаботинского во время Первой мировой войны, в котором он сам сражался, не был в его глазах преходящим эпизодом. Эта часть наглядно продемонстрировала всю силу политического влияния легальных вооруженных формирований, их способность обеспечивать безопасность Ишува. Батальон совершил настоящую революцию в сознании евреев и заставил мир взглянуть на них другими глазами. В речи, обращенной к бойцам батальона, возвращавшимся в Англию, Жаботинский говорил:
Я хотел бы, чтобы вы, вернувшись домой, что-то позабыли, а что-то запомнили. Все, что было мелкого, несущественного, забудьте. Но великое, вечное — помните! Обращаясь к добровольцам из Эрец Исраэль, я говорил им: «Помните пирамиды? На них можно глядеть по-разному. Можно — с точки зрения Мыши, живущей в щелях, для нее пирамиды — огромная куча грязных и пыльных камней. А можно — с точки зрения орла, парящего в вышине, для него пирамиды — чудо стройности и красоты. Запомните горы Шомрона и плодородные поля Рафиаха, запомните волшебную голубизну, которая у нас сейчас над головами. И на наш батальон взгляните глазами орла. Главное не то, что нам довелось вытерпеть. Главное то, что веками евреев либо били, либо защищали. Чаще били, иногда защищали. Но и то и другое равно унизительно. Пришло время показать миру еврейский меч. И именно потому, что нам это так трудно досталось, мы можем понять, насколько велика ценность этого. А может быть, нам этого оценить и не дано. Может быть, оценить это в полной мере смогут лишь наши дети, и благословят тогда они ваши имена».
