Принцесса разыскивает горошину - Елена Яковлева

— А теперь я сообщу вам нечто особо секретное… Только обещайте, что все останется между нами… — Мэн задумчиво посмотрел в парижское небо и снова заозирался.

— А почему, собственно… — попыталась я возразить.

— Обещайте! — Взгляд Мэна стал особенно пронзительным.

— Хорошо, обещаю, — кивнула я и слегка поежилась, потому что мне буквально во всех стали мерещиться «люди из сопровождения». Даже в трясущих брелками земляках-неграх.

— Так вот… Я здесь потому что мне поручено спасти одну заблудшую овцу… Вывести из-под пагубного влияния и вернуть в лоно семьи. И эта овца сейчас тоже здесь, в Париже. Сдувает пылинки с этой вашей Катьки. А вы должны помочь мне открыть глаза этой заблудшей овце!

— Но каким образом? — Его одержимость все-таки передалась мне.

— Через Катьку эту вашу, вот каким! — выпалил Мэн. — Дело в том, что ему… Ну, короче, этой овце вбили в голову, что Катька родит мессию. Дескать, ее оплодотворили какой-то там росой… Бред, одним словом. Только мы с вами это понимаем, а он, то есть овца, нет… Поэтому нам нужно ее переубедить! Все остальное мы уже пробовали. К тому же неоднократно. Даже к унитазу под конвоем водили. Причем в последний раз вроде бы даже результаты появились. Типа просветления. И нате вам новости — мессия, оказывается, со дня на день на свет народится. Как он… Как овца наша про это прознала, так снова и подалась в братья…

— Тяжелый случай, — пробормотала я, исполненная внутренней уверенности, что Мэн такая же жертва, как и я. Только в отличие от меня пока еще не знает об этом.

— Именно. — Мэн выглядел совершенно подавленным, если не сказать убитым. — Просто не представляю, что я скажу его родителям. Главное, что я даже не могу поговорить с их… С их…

— Заблудшей овцой, — подсказала я ему механически.

— Ну да, — Нэлкин мэн пришел в страшное смятение. — Беда в том, что братья меня теперь и на пушечный выстрел не подпустят… Вот я и подумал, что, может быть, вы, как близкая знакомая этой Катьки, получите, так сказать, доступ к телу и… Кстати, вы где остановились?

— Что? Пока нигде. — Меня переполняли противоречивые чувства. — Мы только приехали…

— Тогда буду рад вам помочь, — вызвался этот несчастный статист, — могу устроить вас в гостинице тут неподалеку. На Монмартре. Отель, конечно, не шикарный, но вполне приличный.

Я сказала, что мне необходимо обсудить его предложение со своими спутниками, против чего он не возражал. Вернулась к Димычу и Зеленоволосому и сообщила, что бедолага Мэн явно подставной, но сам, похоже, не в курсе. Зеленоволосый тут же выразил в этом сомнение и заметил, что не стал бы с ним связываться. Что касается Димыча, то он заявил:

— Я этим ребятам такие денежки отвалил, что они просто обязаны обеспечить нас гостиницей.

Однако, как выяснилось впоследствии, раскошеливаться на нас в Мэновы планы не входило, а потому мы с большим трудом вытрясли из него обязательство оплатить половину грядущих расходов.

А дальше было так. Сначала мы перекусили в маленьком кафе на улице. Довольно-таки скромно: пиццей и салатами. Это все, на что разорился прижимистый Нэлкин мэн. Спрашивается, что она в нем нашла? Ибо если руководствоваться ее же теорией, гласящей, что молодым нравятся зрелые, и наоборот, то в чем весь цимес? А в том, что в результате такого взаимодействия каждый имеет то, чего не получит от сверстников. Со зрелым (или перезрелым) все более-менее ясно, поскольку как раз молодость они и имеют, а вот с молодыми сложней, ибо зрелость в их понимании — всего лишь пакет услуг. Каких? Да сами знаете, не маленькие.

Теперь о гостинице. Сразу вам скажу, это был не «Адлон» и даже не «Кепениг-резиденц». Димыч назвал ее клоповником, а Зеленоволосый почесал свою зеленую шевелюру и в задумчивости обронил:

— А может, нам стоит поискать какую-нибудь местную ячейку сексменьшинств и заявить, что мы отставшие от группы делегаты от Ханты-Мансийского округа?

Мэн в ответ на это сделал каменное лицо, а я охладила пыл своей зондеркоманды резонным замечанием, что мы в Париж не к теще на блины приехали. Мэн весьма одобрил такой мой настрой и выразил желание немедленно уединиться в снятом для нас троих номере, чтобы продолжить обсуждение «наших дальнейших совместных действий», чем вызвал болезненную реакцию со стороны моих юных соратников. Особенно Димыча.

— Что там у вас еще за действия такие? — осведомился он с нескрываемым раздражением.

— Ты что, не слышал — совместные, — пояснила я, с замирающим сердцем прощупывая ветровку, за подкладку которой я еще в Москве зашила сто долларов, добытых у папарацци Брызжейкина из «Московских хроник». Сама не знаю, почему я так сделала, но жалеть об этом мне не пришлось, ибо заветная зеленая бумажка оказалась цела и невредима, несмотря на выпавшие на мою долю испытания.

На эти-то сто баксов, уже после того, как Нэлка с Бриджит поменяли их на евро, я опять-таки с их помощью слегка освежила свой гардероб. Взамен видавших виды (и какие виды!) кед прикупила себе скромные мокасины из кожзаменителя фасона «белые тапочки». При этом местные цены меня неприятно поразили. Так же как и продавщица-мулатка, своей расторопностью и учтивостью живо напомнившая мне советских тружениц прилавка в свинцовые времена всеобщего дефицита. «Надо же, — подумала я, — а еще заграница называется!»

Но все это были сущие мелочи в сравнении с глобальной проблемой Нэлкиной безопасности, которой на первый взгляд как будто бы ничто и не угрожало, но на второй… Конечно, все вроде бы прояснилось. Что все живы-здоровы и прочее. Кроме, правда, свалившегося в канализацию Сигизмунда. Что все это игра и кругом одни статисты… Но меня все еще глодало какое-то странное томительное предчувствие. Чего? Ах, если бы знать! Нет, все что мне остается, это срочно увидеться с Катькой, хотя много ли добьешься от этой коровы? Потому я так и сказала Мэну:

— Едем к Катьке, и все дела!

А он побледнел и затрясся, как паралитик:

— Нет-нет, без подготовки нельзя! Так мы все только испортим.

И опять начал требовать конфиденциальности. Прямо зациклился на ней. А Димыч с Зеленоволосым обвинили меня чуть ли не в предательстве общего дела и потребовали немедленного отчета о наших с Мэном «сепаратных переговорах». И пришлось же мне повертеться, чтобы достичь маломальского консенсуса. Причем не только в переносном, но и в прямом смысле. Я, как идиотка, носилась от Димыча и Зеленоволосого к Мэну и обратно, убеждая их смягчить свои позиции. Итогом же этой челночной политики стал договор о взаимных гарантиях. Мэн обещал нам сообщить адрес госпиталя, в котором находилась Катька, мы — всяческое содействие в деле возвращения в родную кошару вверенной его заботам «заблудшей овцы». Если, конечно, она существовала на самом деле, а не была такой же подставной.

Что еще? Ах да, операцию назначили на завтра. Обсудили некоторые детали сугубо технического свойства и собирались уже расходиться, когда у Зеленоволосого зазвонил сотовый.

— Да! — спешно пристроил он его к уху. — Да… Да… Они здесь. Рядом со мной. Да, живые. Более-менее… В Париже. Приехали спасать дочку. И еще какую-то Катьку. Да сам еще толком не понял. История слишком запутанная… Что, передать ему трубку? Сейчас…

Сотовый перекочевал к Димычу, который почти ничего не говорил, больше слушал. И так напряженно, что прямо дыхание затаил. А потом дал отбой и многозначительно присвистнул:

— Ни фига себе!

— Что такое? — Мы все, включая и Мэна, уставились на него.

— Федор Иваныч выяснил, чья это зажигалка, — сделал большие глаза Димыч и произнес мне на ухо такую фамилию, такую фамилию… Лучше мне ее вам и не называть. Во избежание. Чего? А всего! Так что пусть уж будет Имярек. Оно как-то спокойнее. Только одно скажу: если этот Имярек тоже участвует в платных Димычевых приключениях, поворотец получается — зашибись. Голливуд отдыхает.

Глава 39

ЧУГУННАЯ КОРОЛЕВА

Вы бы видели, что сделалось с бедным Мэном! Этот несчастный чуть в обморок не свалился. А еще голосом трепетной лани спросил, о какой зажигалке идет речь. А когда мы удовлетворили просьбу этого несчастного, наш бесхитростный рассказ об ее обнаружении поверг его в настоящий шок.

— Что? Была в уборной? — пролепетал он. — А сейчас… Сейчас она где?

— А вам-то на что? — насторожилась я, поневоле припомнив, как Сигизмунд интересовался той же самой зажигалкой.

— Это моя, моя зажигалка! — ударил он себя в грудь.

— А вот и хренушки! — возразил ему Димыч и открыл было рот, чтобы повторить то, что сказал мне на ухо, однако так и не сумел реализовать задуманное, потому что Мэн в прямом смысле заткнул ему рот.

— Никаких имен! — заверещал он как резаный. — Никаких имен!