Неукротимая Анжелика - Серж Голон

Он ушел, позабыв даже выпить свой стаканчик вина, так терзали его мысли о прошлом и о нынешней его неосторожности.

Когда вечером в порту высаживали рабов с пиратского корабля, возле мола появился араб, закутанный в джеллабу. Анжелика как раз спускалась вниз под присмотром одноглазого Корьяно. Савари ухитрился протиснуться следом за ними и тихонько всунул в руку Корьяно пригоршню цехинов.

– Это у тебя откуда, старая жаба? – проворчал флибустьер.

– Если и узнаешь, богаче не станешь, и хозяину докладывать не стоит, – прошептал аптекарь. – Позволь мне только пять минут поговорить вон с тем арабом, и я дам тебе еще столько же.

– Уж не хочешь ли бежать?

– А тебе-то что? Ты думаешь, что твоя доля от того, за что продадут мое старое тело, будет больше тридцати цехинов, которые я тебе даю?

Корьяно взвесил в руке монеты, оценил справедливость этих рассуждений и отошел, занявшись распределением своего товара по местам: стариков и больных в один угол, крепких мужчин – в другой, молодых и красивых женщин – особо, и так далее…

Савари подбежал к арабу, вскоре вернулся и проскользнул к Анжелике.

– Этот человек – действительно тот Али Мехтуб, о котором вам говорили, и у него есть племянник Мохаммед Раки, но тот живет в Алжире. Однако дядя помнит, что племянник ездил в Марсель по делам белого человека, на которого долго работал в Судане, где тот занимался добычей золота.

– А как выглядел тот человек? Не может ли он описать его?

– Не теряйте спокойствия! Я ведь не мог сразу задать ему тысячу вопросов. Но я увижусь с ним еще раз сегодня вечером или завтра, и тогда мы поговорим подольше.

– Как вы это устроите?

– Это уж мое дело. Будьте уверены, сумею.

Корьяно развел их. Анжелику повели под стражей во французский квартал города. Уже темнело, и из открытых дверей кафе доносились звуки тамбуринов и флейт.

Дом, куда ее привели, был похож на небольшую крепость. Это было владение д'Эскренвиля, обставленное на полуевропейский лад: красивая мебель и портреты в золотых рамах вместе с восточными диванами и неизбежным кальяном. Сильно пахло гашишем.

Флибустьер пригласил ее выпить кофе – в первый раз после сцены на острове богинь.

– Так вот, моя красавица, мы прибыли в порт. Через несколько дней все любители красивых женщин, готовые заплатить хорошую цену за редкий товар, смогут полюбоваться вашими формами и разглядеть их в подробностях. И мы их торопить не станем, уж поверьте!

– Вы очень циничный человек, – презрительно возразила Анжелика, – Но все-таки, думаю, у вас не хватит наглости продавать меня… продавать меня обнаженной!

Пират расхохотался.

– Думаю, чем больше я вас обнажу, тем скорее получу свои двенадцать тысяч пиастров.

Анжелика вскочила с пылающими глазами.

– Никогда этому не бывать! На такой позор я не соглашусь. Я не рабыня. Я знатная французская дама. Никогда, никогда я не допущу этого! Только попробуйте так со мной обращаться… Вы сто раз пожалеете, что даже подумали об этом.

– Наглая баба! – заорал флибустьер и ожег ее хлыстом.

Но тут опять вмешался одноглазый помощник.

– Оставьте ее, хозяин. Так вы ее загубите. Можно обойтись по-другому. Посидит немного в темнице и научится держать язык за зубами.

Маркиз не внимал этим доводам, но помощник просто толкнул его на диван, и тот оказался там, выронив хлыст. Корьяно же схватил Анжелику за руку, но она высвободилась, сказав, что может идти сама. Она никогда не испытывала симпатии к этому коротышке с руками, покрытыми татуировкой, как у дикаря. Он выглядел именно тем, кем был – пиратом низшего сорта, с черной повязкой на глазу и красной повязкой на голове, из-под которой выбивались сальные волосы, падавшие на плохо выбритые щеки. Он пожал плечами и пошел впереди по разным коридорам этого странного дома, полукрепости, полукараван-сарая. Наконец они спустились по каменной лестнице и остановились перед большой дверью, обитой железом на средневековый манер. Корьяно вытащил связку ключей, вставил один в скважину, дверь со скрипом отворилась, и он скомандовал:

– Входите!

Молодая женщина остановилась у порога, вглядываясь в темноту. Он подтолкнул ее, усмехаясь, и запер за ней дверь.

Анжелика осталась совсем одна в темнице, где едва светилась маленькая лампадка, подвешенная на перекрещивающихся железных полосах. Больше там ничего не было, даже соломы на полу, только в стены были вделаны три цепи с кольцами. Хорошо хоть, что этот дикарь не посадил ее на цепь. «Они боятся „загубить“ меня», – подумала Анжелика.

Удар хлыста оставил болезненный след на ее плечах. Она опустилась на утоптанный пол. По крайней мере можно будет подумать спокойно, хоть и без удобств. Спокойствие пришло к ней, когда Савари успел шепнуть несколько слов о своем разговоре с арабским купцом Али Мехтубом. Анжелика повторяла про себя эти слова, черпая в них надежду. Да, у купца был племянник, которого звали Мохаммед Раки, и тот рассказывал о белом человеке, искавшем золото в Судане, ради которого он потом поехал в Марсель. Нет, она не ошиблась. Она правильно сделала, что приехала в Кандию, несмотря на все беды и опасности. Ведь ниточка не оборвалась, и где-то впереди мерцал лучик надежды. Не следовало, однако, обольщаться. Может быть, еще долго не удастся узнать ничего определенного. Как и когда ей удастся встретиться с племянником Али Мехтуба? Она ведь не знала даже, как вернуть себе свободу, как избежать ужасной судьбы узниц гарема.

Должно быть, она крепко заснула, потому что, проснувшись, обнаружила рядом с собой медный поднос с чашкой ароматного кофе, кучкой засахаренных фисташек и медовых пряников. Это угощение приготовила женская рука, и Анжелика поняла чья, нащупав рядом свернутую циновку маленькой рабыни Эллиды.

Она кончала завтрак, когда в подземном коридоре послышались голоса, потом шаги, в скважине заскрипел ключ, и одноглазый грубо втолкнул в помещение еще двух женщин, громко кричавших и упрекавших его по-турецки. Он нещадно выбранил их на том же языке, запер дверь и ушел, продолжая ругаться.

Новые узницы жались в углу, бросая испуганные взгляды на Анжелику, пока не поняли, что это женщина. Тогда они начали безумно смеяться.

Анжелика уже привыкла к полумраку и разглядела, что одна из женщин, голова которой была укрыта покрывалом, одета в широкие шальвары, черную шелковую кофту и бархатную безрукавку. Ее густые черные волосы были собраны под красной бархатной шапочкой, из-под которой спускалось газовое покрывало, закрывавшее лицо. Видя, что мужчин тут нет, она сняла его; показались длинные, подкрашенные синим ресницы и глаза газели. Она была бы красавицей, если бы не слишком большой нос. На шее у нее была надета золотая цепочка с золотым же крестиком. Вытащив его, она набожно приложилась к нему и потом широко перекрестилась справа налево. Проследив, какое впечатление этот жест произвел на Анжелику, она подсела к ней и заговорила, как ни удивительно, по-французски, совершенно правильно, хотя медленно и останавливаясь иногда в поисках слов. Она была армянка из Тифлиса, православная, а французский усвоила от иезуита, обучавшего ее братьев. Свою русоволосую спутницу она представила как московитку, захваченную турками под Киевом.