Колокола обречённых. Ч.1: Очищение молитвой - Pferd im Mantel

— О как. — присвистнул Папа. — Получается, закрывают вашу шарашку?

— Война того и гляди начнётся, Щемило! Могу я рассчитывать на твоё — конкретно — сотрудничество?

Саня потёр руками виски, ища наиболее деликатные слова и корректные выражения для отказа Хозяину — чё эт такое он предлагает та? Мутит чё-то, однозначно….

Подняв глаза на ждущего ответа Хозяина, Папа ухмыльнулся.

— При всём уважении, Семён Семёнович — вынужден отказаться. Война — войной, а мне ещё не меньше пяти в крыточке оттопыриваться. Надеюсь — Вы меня понимаете.

— Значит — «нет», Щемило? — привстав и нависнув всей грузной фигурой над столом, выдавил из себя Хозяин.

Саня с улыбкой развёл руками, подтверждая свой ответ.

— Подумай хорошо — и я тоже о тебе позабочусь. — продолжал аппелировать к нему Семён Семёнович.

— Да обо мне уже Родина позаботилась на ближайшие семь лет — чё, спасибо! — махнул обеими руками, разжимая кулаки, Саня.

— Не особо-то я и надеялся на тебя, Щемило… — стукнул по столу ладонью Хозяин. — Мстить не стану, но с информацией этой до этапа уединю. Сам знаешь — народу у нас много гостит, одиночных камер нету совсем. Поэтому, отдохнёшь пока в карцере, ага? — ухмыльнулся он, и крикнул вертухаям. — Вывести осужденного Щемило! В карцер…

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………

Как оказалось, именно отрицаловка-то Папу и спасла. В обед его загрузили в карцер, а ночью, когда Саня ворочался на жёсткой шконке и произошли те события, которые замкнули цепь таковых, направив весь известный мир в парашу, и возврата уже не было. Через массивную дверь карцера Папа слышал какие-то крики, беготню вертухаев, звяканье ключей и скрип дверей, которые начались под утро. Всё это волновало его не особо, годы тюремной жизни выработали у него привычку поменьше обращать внимание на суету и ботву. Все ответы на вопросы он собирался получить у вертухая вместе с утренним хавчиком, а теперь чё хипишевать то?

Однако утром завтрак не принесли, суки. Саня, посидев какое-то время, набрав злобу, вскочил со шконки и принялся молотить кулаками в дверь.

— Э, командир! Позовите сюда командира! — ревел Папа. — Чё это за херня? Кормить будут или как?!

Но в ответ на Санину ругань никто не появился, хотя обычно за такие заявы, жильцов, а тем более карцерных, начинали возить лицом по полу на третьей минуте. Тюрьма! — традиции!

С утра и днём ещё слышалась беготня, крики вертухаев, но ближе к вечеру как-будто всё замерло. Папа развалился на шконке и водил пальцем в воздухе, пытаясь обрисовать по контурам трещин на потолке что-нибудь типа женской задницы. Воображение подсказывало ему всё новые и новые мотивы, но голод уже давал о себе знать.

С утра Папа слышал стрельбу — автоматную трескотню и отрывистые пистолетные щелчки. Звуки начались в здании, но через какое-то время переместились во двор. Были слышны крики и какие-то команды, сути которых из карцера Папа разобрать не мог. Когда в узенькое окно под потолком узилища заглянули первые звёзды, набор звуков изменился. Теперь выстрелы и крики слышались откуда-то издалека, со стороны Мелькомбината и Площади Гагарина. Саня приник к двери, пытаясь определить когда хоть кто — нибудь из вертухаев будет проходить мимо.

«Мда. Явно какая-то херовая непонятка у них там, у мусоров. А то и война началась… Чё… Да и хуй бы с ней, обед то по расписанию!» — думал про себя Папа. — «Чё-то как-то не припоминается, когда последний раз хавчиком-то обносили. Внатуре, хипиш у них там нехилый.»

Саня даже пытался подпрыгивать на шконке, чтобы попытаться рассмотреть в оконце что творится во дворе изолятора, но настолько высоко подпрыгнуть он не мог — мало того, чтобы что-то рассмотреть, надо было, подпрыгнув, ещё и зависнуть в воздухе — но это-то ведь чистая фантастика! И, не имея возможности заглянуть в него, забытый в карцере Папа метался по нему от стены к двери, не понимая что же происходит.

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………

А происходило на территории Тверского СИЗО вот что.

Как мы уже знаем, ночью, пока Папа ворочался на своей шконке в карцере, Россия нанесла ядерный удар по американской эскадре в Чёрном море, а позже и массированные ядерные удары по объектам на территориях США и Великобритании. На следующий день, когда война фактически уже началась, но тем не менее с непонятной задержкой, НАТО нанесла — таки точечные удары крылатыми ракетами по объектам на территории Москвы и московской области, Санкт-Петербургу, Мурманску, Калининграду, Екатеринбургу а также нескольким электростанциям и точкам соединений нефте- и газопроводов. Скорее всего — а точнее вам никто теперь не расскажет — часть этих ракет несла очень хитрую начинку…

Поэтому, как повсеместно, так и в Твери, произошло нечто труднообъяснимое настолько же, насколько и ужасное. Восстали мёртвые. Трупы. Покойники.

В изоляторе это случилось вот как.

С утра в ворота СИЗО, с первым солнышком, въезжали и рассредотачивались по двору серо-синие «Уралы» с опознавательными знаками УФСИН. Бойцы спрыгивали на землю, и, поностью экипированные по стандартам для спецопераций, выстраивались в шеренгу перед входом в изолятор, клацая щитами и дубинками. Лаяли и скалились специально натасканные, конвойные собаки, готовя которых к сегодняшней миссии, специально сутки не кормили.

Вертухаи же, следуя распоряжениям Хозяина, вытряхивали жильцов из хат, сортируя их постатейно, при этом, особо не церемонились с подследственными — этих отгружали вместе с осужденными, ожидавшими своего этапа. Уже неделю стояла жарища — парило так, что люди с сердечно-сосудистыми заболеваниями страдали в здании, не имевшем, по понятным причинам, никакой климатической системы. С этого и началось — точнее, со старика-подследственного, потихоньку оставившего этот, катящийся со скоростью курьерского экспресса в преисподнюю, мир — ночью, когда остальные жильцы в его камере дрыхли. По утру сидельцы предъявили тело командиру, а тот в свою очередь, за всей этой суетой, не довёл информацию о двухсотом в камере 3 -34. Ну, забыл. Можно понять и его — война началась, рушится привычный мир. Как оно теперь сложится — не ровен час в войска попадёшь… Просрали момент, короче. А вот если бы этот командир на третьем этаже выполнял свои обязанности с чувством, с толком, с расстановкой — массовой покойницкой резни в СИЗО наверняка избежали бы.

Дальше всё было стандартно для тех дней. Никто ничего не понимает, видит — и отрицает. Старик очнулся, жильцы к нему — не помочь ли, дедушка? Тот хряп! — и захарчил особо внимательного сокамерника, дальше — больше. Услышав, что в 34 камере имеет место какая-то бадяга, командир — ага, тот самый, который просрал этого дедулю в медблок отправить вовремя — распахнул дверь в хату, в твёрдом намерении призвать сидельцев к порядку. А они, сердечные, уже все семеро, как ВСТАЛИ. В это время другие вертухаи вскрывали хаты дальше по этажу, выгоняя жильцов в коридор — лицами к стене. Эти, из 34, вырвались, порвав по ходу дела, своего командира, ну а дальше — понеслось! Не то, чтобы эти, тюремные ходуны были какими-то особо прыткими — нет, поперву бродили также, как и другие, словно лунатики, вытянув вперёд свои обгрызанные товарищами по несчастью руки, словно силясь дотянуться до чего-то такого, что они видят, а мы — нет. Дело было не в скорости, дело было в том, что никто не был в состоянии объективно принять происходящее, а приняв — действовать сообразно ситуации. Если бы нашёлся кто-либо здравомыслящий в этот день, взял контроль над явно принимающей хреновый оборот ситуацией в свои руки — загнали бы сидельцев обратно по хатам, и, действуя методично и жёстко, быстро переколбасили бы распоясавшуюся некроту. Но, мать его, на целый СИЗО — огромный, на самом-то деле, организм, включавший в себя пару сотен подготовленных к беспорядкам вооружённых, твёрдых как шанкр, здоровых мужиков в форме и погонах, со специально обученными собаками — не нашлось ни одного — НИ ОДНОГО, понимаете? — человека, который, похерив стандарты, отчётливо бы назвал вещи своими именами. И, как результат, в исправительном заведении города Твери забурлила, забулькала кровавая баня, за несколько часов переварившая и отрыгнувшая обратно на свет Божий больше двух тысяч мерзких жителей теперь уже нового, ужасного мира.