Фантастические тетради - Ирина Ванка

— Это мой сын, — объяснил Гренс, когда мальчик удалился.

— Что?

— Не удивляйся. Поживи здесь с годик-другой — перестанешь удивляться всему. Пришлось его усыновить, чтоб дать ребенку нормальное воспитание. Здесь это принято. Могу ли я тебя спросить, Феликс, представляешь ли ты, где сейчас находишься?

— В каком смысле? Понятия не имею, что это за берлога. Думаю, километра полтора от поверхности грунта…

— В смысле более глобальном.

— Зона Акруса, протофактура. Ты это имеешь в виду?

Глаза Лоина Гренса слегка округлились. Несколько минут он сосредоточенно гремел посудой, разливая в чашки горячий напиток и сваливая на пол остатки рукописей.

— Слава Богу, — произнес он, наконец, — ты избавил меня от самых тяжелых объяснений. Признаюсь, с полгода им удавалось морочить мне голову, будто я на Земле. Не знаю, что ты называешь Акрусом и протофактурой, но слишком хорошо помню свой стресс, когда узнал, что все это — совершенно чужая планета. Теперь я вдвойне рад, что тебя нашли.

— Ты собирался в чем-то покаяться?

— Да, да! Именно так, друг мой, я поступил как последняя свинья. Ты всегда называл меня эгоистом и был прав! — Он размашистым жестом преподнес Матлину фужер, наполненный белым вином и уселся напротив него в кресле. — Ну, что мне прикажешь делать с твоей амнезией? Просто не верится, никак не верится, что ты смог это забыть. Мне до сих пор снятся кошмары… — он осушил свой фужер, вставил в зубы сигарету и долго метался по карманам халата в поисках зажигалки, пока, наконец, не прикурил, не забылся в клубах дыма и не выдавил из себя первого основополагающего слова — «прости».

— Прости. Я должен буду рассказывать с самого начала, с детства, если позволишь… Собственно, в какой-то степени, твой провал памяти мог бы быть выгоден мне, но Феликс, ты был моим единственным другом, с кем мне еще говорить, если не с тобой. Со второго класса, с тех пор, как тебя перевели в нашу школу, ты знал обо мне больше, чем кто- либо. В отличие от тебя, я помню все: то, как мы сидели за одной партой, как ты учил меня умножать в столбик… Собственно, это неважно. Да, это тебя уже вряд ли заинтересует. Все началось, дай Бог памяти, классе в пятом, когда я первый раз убежал из дома. Из-за отца. Кажется, он тогда сильно накричал на мать и влепил мне затрещину. Это у нас и раньше случалось, но… именно после того побега у матери появилась навязчивая идея, что когда-нибудь я убегу из дома навсегда или отец забьет меня до смерти. Все это чуть не закончилось военным училищем, но, в конце концов, мать меня пожалела. Я засиживался на продленке допоздна, ходил в какие-то дурацкие кружки юных следопытов, где занятия проходили по вечерам, только для того, что поменьше маячить дома…

— Он здорово тебя бил?

— Это не то слово.

— Ты никогда не говорил мне об этом.

Гренс пожал плечами.

— Это не самая приятная тема для разговора. После моего побега он прямо-таки взбесился, решил, что я связался с уличной шпаной, пью, курю, ворую… Отец у нас всегда был немного с приветом — трудное послевоенное детство… Но суть не в этом. Суть в том, что мне надо было каким-то образом выжить, и я нашел выход. Припоминаешь, о чем идет речь?

— Какая-нибудь секта?

Гренс снисходительно усмехнулся.

— Феликс, мы росли в советские времена, хоть это ты можешь вспомнить? Какая там секта для пионеров? Ты помнишь кирпичный трехэтажный домик через дорогу, напротив твоего двора?

— Дворец пионеров, который давно снесли? Там ты занимался в своем историческом кружке?

— Да, да! Наконец-то! Все мои кошмары прекратились после встречи с Георгием Павловичем…

— Помню Георгия Павловича. Ты говорил о нем, ну и что?

— Вроде бы, по официальной версии, он был бывшим преподавателем университета, потрясающе интересный мужик. Я был от него без ума.

— Ну, как же, как же! Это из-за него ты чуть не завалил выпускной экзамен?

Гренс расхохотался.

— Реформы Столыпина — не смеши меня. Я был маленьким самоуверенным идиотом! Феликс, ты же не будешь отрицать, что историю я знал лучше всех наших преподавателей вместе взятых?

Матлин утвердительно закивал головой: без вопросов, он сам об этом не раз говорил несчастному маленькому, до неприличия начитанному Короеду, чтобы успокоить его после очередного конфуза. Он прекрасно помнил все этапы их плодотворного сотрудничества на экзаменах и контрольных, когда он себе в удовольствие решал для своего соседа по парте оба варианта по математике, зато учебника истории мог не открывать вообще. Андрюша Короед так же, в свое удовольствие, весь школьный курс истории излагал ему в самых увлекательных подробностях на уроках, на переменах и при каждом удобном случае, даже тогда, когда его совсем об этом не просили.

— О, да! — Матлин в знак признательности приложил руку к сердцу. — Твоих заслуг никто не отрицает.

— Чем мы только с Георгием Павловичем не занимались, — продолжил Гренс, — начиная с антропологии и палеографии и кончая герменевтикой и футуристической лексикой. Для тебя это, наверное, как для меня «зона Акруса». Но и это неважно. Когда выяснилось, что наш дядя Жора никакого отношения к университету не имел, он не имел даже диплома историка… Удивительный был человек, он был для меня всем… Если ты можешь это понять. Он был моей семьей, моим домом, я пропадал у него круглые сутки. Ему даже удалось расположить к себе моего отца! Он относился ко мне, как к сыну… Только с ним я и мог чувствовать себя человеком. Ну, что же… Почему ты ничего не ешь? Давай-ка, не церемонься. Разговор будет долгим.

— Кем был этот Георгий Павлович?

Гренс пожал плечами.

— Я очень часто сам себе задаю этот вопрос. И, представь себе, не нахожу достойного ответа. После школы мы больше не виделись. Он уехал в Краснодар к сыну. Мы переписывались до армии, он приглашал на лето в гости. Потом… представить себе не могу, что произошло. Он перестал отвечать на письма. Я ездил туда, но…

— Что «но»?

— Да нет, не подумай ничего особенного, такого адреса в Краснодаре не существовало никогда. Даже ничего похожего.

— Он так и не объявился?

Гренс растерянно помотал головой.

— Ни он, ни родственники, ни знакомые. Куда я только ни обращался. Как сквозь землю… Словом, с тех пор мне ничего о нем не известно. До армии я валял дурака, а когда вернулся — успешно провалил экзамены в университет. Ты не можешь этого не помнить.

— Да, разумеется.

— Подло! Гадко! Представь себе: сдать на «отлично» все экзамены, и под корень завалить иностранный. И это после армии. Ты сразу поступил, тебе меня не понять. Нет, надо было идти в американскую армию наемником — тогда бы не было проблем с английским.