Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Том 2 - Андрей Болотов

 Теперь, кстати, расскажу я вам, любезный приятель, одно случившееся около сего времени со мною происшествие, которое, по важности своей относительно до меня, особливого примечания достойно. В один день, и как теперь помню, перед обедом, когда мы все были дома, приезжает к нам тот самый господин Орлов, который в последующее время был столь славен в свете, и, сделавшись у нас первейшим большим боярином, играл несколько лет великую роль в государстве нашем. Я имел уже случай в прежних письмах своих сказывать вам, что сей человек был мне знаком по Кенигсбергу, и тогда, когда был он еще только капитаном и приставом у пленного прусского королевского адъютанта графа Шверина, и знаком более потому, что он часто к нам хаживал в канцелярию, что мы вместе с ним хаживали танцовать по мещанским свадьбам, танцовали вместе на генеральских балах и маскарадах и что он не только за ласковое и крайне приятное свое обхождение был всеми нами любим, но любил и сам нас, а особливо меня, и мы с ним были не только очень коротко знакомы, но и дружны. Сей–то человек вошел тогда вдруг в залу, где я с прочими находился, и как он был все еще таков же хорош, молод и статен, как был прежде, то нельзя мне было тотчас не узнать его, и как я об нем с того самого времени, как он от нас тогда с Швериным поехал, ничего не слыхал и не знал, не ведал, где он и находится, то, обрадовавшись неведомо как сему нечаянному свиданию, не успел его завидеть, как с распростертыми для объятия руками побежал к нему, закричав:

 — Ба! ба! ба! Григорий Григорьевич!..

 А он в ту же минуту, узнав меня также, с прежнею ласкою ко мне, воскликнул:

 — Ах! Болотенько (ибо так всегда он меня любя и шутя в Кенигсберге называл)! Друг мой! Откуда ты это взялся? Каким образом очутился здесь? Уж не в штате ли у Николая Андреевича?

 — Точно так! — отвечал я ему, обнимающему и целующему меня дружески. — Флигель его адъютантом!.. Ах, боже мой! — продолжал я, — как я рад этому, что тебя здесь нахожу и вижу здоровым и благополучным.

 — Ко мне, ко мне, братец, пожалуй! — сказал он. — Я живу вот здесь близехонько, подле дворца самого, на Мойке!

 — Но скажи ж ты мне, — подхватил я, — где ж ты ныне находишься и при чем таком! Вот уж не в полевом прежнем, а в артиллерийском мундире; уж не сделался ли ты, враг, {Враг — собственно противник, супостат; часто в смысле нашего: черт, дьявол, леший.} артиллеристом.

 — Здесь, здесь, братец, — отвечал он, захохотавши, — точно артиллеристом и господином еще цальмейстером {Немецкое — казначеем.} при артиллерии.

 — Ну поздравляю ж, поздравляю тебя, Григорий Григорьевич, получив чин сей! Дай Бог тебе и выше, и выше. Еще ты лучше и пригоже в этом мундире. Ей–ей, красавец! Сущий враг!

 Я хотел было далее говорить, но вошедший в ту минуту к нам генерал наш помешал мне в том и, увидев г. Орлова, который ему также по прежнему знакомству очень был известен, также воскликнул:

 — А, Григорий Григорьевич! Здравствуй, мой друг! — и поцеловав его, взял за руку и повел его к себе в кабинет и пробыл там с ним более часа.

 Что они там с ним говорили, того ничего я уже не знаю, а видел только то, что генерал унял его у себя обедать, говорил и обходился с ним дружески, разговаривал за столом с ним о кенигсбергской нашей жизни и о том, как мы там поживали, веселились и танцовали вместе и о прочем. Когда же встали из–за стола и г. Орлову пришло время от нас ехать, то, обняв, расцеловал он меня, опять по прежнему своему кенигсбергскому еще обыкновению и опять убедительнейшим образом стал меня звать к себе и просить, чтоб я у него побывал и навестил в его квартире.

 — Хорошо, хорошо! — сказал я. — Как скоро только можно будет, то твой гость, и побываю у тебя.

 Сим кончилось тогда наше первое свидание, и я почел его ничего не значащим; да и можно ль было мне тогда помышлять и вообразить себе, что призыв сей был превеликой важности и открывал было мне путь к достижению высоких чинов и достоинств к приобретению великих богатств и к восшествию, может быть, на высокие ступени чести и знатности. Ибо я тогда ничего еще об Орлове не знал, и мне в голову тогда вселиться никак не могло, чтоб был сей человек тогда уже очень и очень коротко знаком государыне императрице и, будучи к ней в особливости привержен, замышлял уже играть свою роль и набирал для ей и для производства замышляемого великого дела и последовавшего потом славного переворота из всех друзей и знакомцев свою партию, и которых всех он потом осчастливил, вывел в люди, поделал знатными боярами богачами и на век счастливыми, и чтоб, как сумневаться в том не можно, назначил он и меня тогда в уме своем себе в товарищи.

 Всего того не зная ни мало и не ведая, и пропустил я сей случай без всякого уважения. Но как удивился, как чрез несколько дней является ко мне присланный нарочно от г. Орлова, кланяется от него и говорит, что приказал он меня звать как можно к себе и что есть ему до меня нужда!

 — Хорошо, хорошо, братец! — сказал я присланному. — Я побываю у него, как скоро найду свободное время.

 — Он было приказал вас звать теперь к себе, и приказал было мне проводить вас до его квартиры.

 — Душевно б рад, мой друг, но теперь мне никак не можно! Вот, видишь, карета стоит перед крыльцом, генерал сию минуту едет со двора, и мне надобно с ним ехать. Итак, кланяйся, братец, Григорию Григорьевичу и скажи, что теперь мне никак не досужно и что я повидаюсь с ним после.

 Сие и в самом деле так было: мы в тот же час поехали со двора, и я не уважил и сего вторичного призыва, и почел оный ничего не значащим, и мысленно еще сам смеялся и говорил:

 — Какая чорту нужда! А так, небось, хочется пошалберить и повидаться.

 Но не успело еще несколько дней пройтить, как, к превеликому удивлению моему, является опять тот же присланный от г. Орлова и, остановив меня в сенях, спешащего иттить к генералу, и опять кланяется мне от него, и опять зовет к нему почти неотступно, говоря, что он велел мне сказать, что, ей–ей, есть ему до меня крайняя нужда и чтоб я как можно к нему пожаловал, приехал и хоть бы на одну минуту.

 — Батюшка ты мой! — отвечал я ему. — Ей–ей! Мне и теперь никак не можно. Генерал спрашивает меня, и я, видишь, спешу иттить к нему.

 Сие было и в самом деле, и генерал чрез несколько минут послал меня со двора и надавал мне столько комиссий, что я с превеликою досадою до самого обеда проездил и впрах измучился. Но на дороге не один раз приходило мне на мысль сие призывание.

 — Господи, — говорил я сам себе и говорил не однажды, — какая бы такая Орлову была до меня нужда? Да еще крайняя? Никаких у нас с ним не было связей и никаких таких дел между нами, по которым бы могла дойтить до меня когда–нибудь надобность, а того меньше и нужда!.. Не понимаю я!.. — продолжал я, пожимая плечами, и отъехавши опять то же и то же вспоминал и дивился.