Гром и молния - Олег Языков

Да-да, вы не ошиблись. За это время эскадрилья пополнилась кадрами, выросла в объеме личного состава и вверенной ему техники, получила в свое распоряжение целый этаж в казарме (с паровым отоплением, между прочим!), два автомобиля (один из них – знаменитый «Додж – три четверти») и целых два истребителя «Як-3»! Которые, как вы, наверное, и догадались, пригнали асы-орденоносцы и капитаны – товарищи Извольский и Кузьмичев. Да, Кузе недавно дали еще одну звездочку на погоны.

– Сейчас, – я взглянул на часы, – 08.30. Инженер! Забирай свою «темную силу» и веди их к самолетам. Продолжайте изучать вверенную вам технику… Летный состав – в учебный класс! Проверьте все, что надо взять с собой: тетради, карандаши, наставления. Учиться будем… Пятнадцать минут вам на перекур. Смир-р-рно! Вольно! Разойдись…

Я обернулся к НШ. Да-да, и начальник штаба у нас вот появился. Как он появился – это отдельный разговор, и речь в нем пойдет о полковнике В. Сталине… Не удалось мне, в общем, избежать этого приятного знакомства. Как мы познакомились? А дело было так…

С товарищем Сталиным, джуниором, конечно, я буквально столкнулся, когда осматривал помещения, выделенные нашей эскадрилье под проживание. Пока на этаже еще крутились люди из службы материально-технического снабжения полка, которых мы, собственно, и выжили с насиженного места. Но они уже заканчивали суетливо таскать свои бебехи на другой этаж. Было пыльно и мусорно, настроение никакое… Терпеть не могу переездов! Я вспомнил про оставленную в Москве студию и горько вздохнул.

В это время я открывал дверь кабинета, чтобы выйти в коридор.

«Бамс!»

Кто-то успел «поздороваться» с дверью. Точнее – не успел уклониться. По коридору понесся громкий мат. Ничего особенного – вдохновения маловато… Так и я могу, но стараюсь не прибегать…

– Что, бо-бо? – спросил я невысокого щуплого офицера, закрывая дверь.

– Майор! Трах-тарарах, тибидох, там-там! Да я тебя… – второй куплет, аналогично первому. – Да ты… – припев. – Да в душу твою мать!

Настроение было, как вы помните, никакое… Хамов я не люблю, совсем не люблю. Лишнюю матерщину – тоже. А когда все это выплескивается в мой адрес! Про мать я слушать далее не стал, оглянулся – коридор был пустой, сказал: «А ну, полковник, подвинься», вновь открыл дверь в большое пустое помещение и… дал этому щуплому такого леща, что он просто впорхнул в комнату.

Когда я увидел удивленное лицо полковника и его выпученные глаза, меня стали «терзать смутные подозрения», как прошепелявил когда-то актер Яковлев… Знакомое мальчишеское, нет, точнее – детское лицо… глаза… нос, припухшие губы. Вася! Вася-Василек! Полковник Сталин, битте-дритте! В памяти вдруг всплыла подсмотренная где-то в Сети фраза из служебной характеристики на Василия Сталина: «…имели место случаи рукоприкладства к подчиненным…» К подчиненным, значит… Ну-ну! А если к тебе, а? Рукоприкладство? Ну, будем знакомиться…

– Что замолчал, дристун? – Я наступил Васе на носок лакированного сапога и несильно толкнул его в грудь. Васек качнулся и сел на пятую точку. Отрогами Гималаев я навис над командиром 32-го, что ли, полка. Хотя – нет… Он же проштрафился. Сейчас он, по-моему, летчик-инструктор. – Ты на кого поскуливаешь, щенок, а? На боевого летчика? Героя Советского Союза?

Пацан, не ожидая такого мощного «наезда», испуганно молчал.

– Да у меня сбитых больше, чем у тебя зубов! А их у тебя сейчас станет намного меньше… – Я сжал кулак, резко поднес его к Васиному носу. Он откинулся и обреченно закрыл глаза. Но молчал… Я подождал, пока он их откроет, и щелкнул пальцем, сбивая у него с погона несуществующую пылинку.

Испуг был искренним. Он ничего не понимал – как это? Кто это с ним так? Почему? Зачем? Ребенок, избалованный, взбалмошный, капризный до «не хочу» ребенок, с расшатанными алкоголем нервами. То-то он все время стремился к обществу нормальных, крепких мужиков с твердым характером. К военным. Он старался подтянуться до их уровня, соответствовать им. Стать своим. Отсюда и мат, и водка, и дикие, но «истинно мужские», в его понимании, поступки. А так – человек он был мягкий, слабовольный. Как говорят – когда злой, когда добрый. Щедрый – готов снять и отдать понравившемуся ему человеку золотые часы. Любит принимать гостей, стол у него никогда не пустовал, всегда народу полно. Опять же – воевал, старался. Как говорили потом летчики, с кем он служил, Василий безоглядно бросался в бой, старался сбить, летчики, бывшие с ним на боевых заданиях, частенько снимали у него с хвоста немцев, стрелявших по его самолету. И еще говорили, что, помня о Якове, он в боевые вылеты не брал парашют. А это, знаете ли, поступок! Могу ли я его судить? Да и хочу ли? Не мое это дело, у него есть отец. Отец народов.

– Та-а-а-к, разговор, как я вижу, не получается… Ну, давай попробуем начать сначала. Майор Туровцев, Виктор. Командир отдельной эскадрильи асов-охотников. А ты кто таков?

Тут я, конечно, немного преувеличил, асов-охотников в эскадрилье было раз-два и обчелся, но он-то об этом не знал!

– С-сталин, Василий… Из-звините…

– Вася! – я разулыбался, источая небывалую радость от встречи. – Да ты что! Не ожидал, не ожидал! Так что ты мне хотел сказать-то, Васек, а?

– Я-я…

– Вот и хорошо! Вот и здорово! Вставай давай, экий ты неловкий! Да что мы тут пылью дышим! Пойдем-ка ко мне… тут рядом… Пойдем, пойдем! Там себя в порядок приведешь. Не к лицу полковнику ВВС в пыльных штанах рассекать.

В общем, не стал я злодействовать и изгаляться над мальцом. Не прошло и граммов двухсот, как все разъяснилось. Конечно! Об оскорблении ГСС В. Туровцева словами, нечаянно вырвавшимися у Васи, когда он саданулся о проклятую дверь (трах-тарах!), и речи быть не могло! Наоборот! Вася всегда и с большим уважением относился именно к ГСС В. Туровцеву и его славному боевому пути! А уж как он рад личной встрече и знакомству!

– Ну, будем! – Звяк стакана…

– Так вот, Виктор, о чем это я… А-а, вспомнил! Давай за встречу! – Бульк… – Вот ты, Виктор, мужик боевой, вся грудь в орденах, герой-летчик, а пить, как летчики, не умеешь… – хитренько прищурился Василий. – У нас в авиации знаешь как пьют? А вот так – первая рюмка пьется за взлеты, вторая – за посадки и за то, чтобы эти показатели совпадали. Третья, всегда, – стоя и не чокаясь – за тех, у кого они не совпали… Служба у нас опасная, сам знаешь – смерть рядышком ходит… Четвертая – конечно, за женщин! Наливай! Ф-фух… А что ты тут делаешь? Подбираешь личный состав? Слу-у-шай! А давай я тебе помогу! Я таких людей знаю! Да я в авиации знаю всех!

В этом Вася был абсолютно прав. Он знал очень многих. Поэтому я к нему стал прислушиваться. Вот в этом разговоре и всплыла впервые эта фамилия – Рыбкин. Скромная такая фамилия… И человек, ее носивший, был скромный… Орденоносец, полковник, командир истребительной авиадивизии. А всего-то тридцать второй год ему тогда пошел. Перед самой войной по доносу был арестован. Ага, очередной эквадорский шпион… Но – следствие обломилось. Он ничего не признал, как его ни пытались сломать, а громкого дела, куда бы его можно было «вмонтировать», под рукой у энкавэдэшников не случилось. Так что расстрела он не заработал, а потерял все свои «шпалы», ордена, был понижен и задвинут… Взамен он приобрел седину на полголовы и легкую сутулость.