Анна. Роман в стихах - Александр Дольский

     успехов в Ваших опытах прекрасных.                          

     Пишите для души свои великие картины.                       

     Но деньги нынче делает новейшая рутина,                     

     невнятность образов, порою безобразных.                     

     Настанет срок, пройдёт искусство дебри                      

     и новый Ренессанс предстанет Миру,                          

     и мастера, как Вы, а не дешёвые кумиры                      

     представят нам бесспорные шедевры.                          

     У Вас они уже написаны, Северин.                            

     Бросайте кость толпе, пишите эпатажно.                      

     Всё станет гениальным и не важно,                           

     в каких богов раскрученный художник верил".                

     Гигант российского истеблишмента и халтуры                  

     со вздохом согласился с новым веяньем культуры.             

     24                                                          

     Явился март. И солнце по утрам                              

     в колодцах питерских кварталов заблистало.                  

     Тепла по европейским меркам было мало,                      

     но дым над городом пространство уступал ветрам.             

     Все кашляли, чихали. Кое-кто в постели.                     

     И втёрся к нам какой-то новый грипп.                        

     Кто потреблял чеснок, лимон -- он от того отлип.            

     Все остальные с красными носами зябли и потели.             

     Но всё крутилось. Новая весна                               

     несла героям нашим новые надежды.                           

     Всё устоялось. Жизнь текла, как прежде.                     

     Лишь Анна без семьи соскучилась одна.                       

     А у Андрея приступы жестокой скуки                          

     случались в Петербурге иногда.                              

     От шока отойдя, не брал кистей он в руки.                   

     В Париж, в Париж, в Париж влекла его звезда.                

     Он приезжал надолго. Вёл её дела.                           

     И у неё беременность при нём легко текла.                   

     25                                                          

     На диком опыте Элеоноры Чёрной Леди                         

     он заработал некое количество бумажек,                      

     что с Анной им давало несколько поблажек.                   

     Ну, в частности, не экономить меди                          

     и йогурты и фрукты покупать,                                

     и что-то из одежды мягонькой под ветер.                     

     Хотя во Франции погоды образ светел,                        

     не холоден и дождь не гонит спать.                          

     Он был кухаркой, магазинщиком, сиделкой,                    

     смирил он в сердце мощный темперамент.                      

     Стал прочен и надёжен, как фундамент,                       

     и по ночам был ей отменной грелкой.                         

     А вечерами он смотрел в окно на фонарей огни,               

     не мог уснуть, любуясь благородным ликом,                   

     мечтал о будущем и скромном и великом.                      

     Она запомнит навсегда те сказочные дни.                     

     Казалось Ане иногда, что в ней ведутся войны.               

     Естественно. Она уж знала -- будет двойня.                  

     26                                                          

     В Сорбонне сделался он очень узнаваем,                      

     когда по всем каналам и эфирам                              

     его и русским чудом и кумиром                               

     превознесли. Его картины по трамваям                        

     и по автобусам, наклеены, катались.                         

     Но многие французы лишь смеялись                            

     его уродливым пейзажам и фигурам.                           

     Не вся Европа эпатажу верит сдуру.                          

     Но кое-кто из полуколлекционеров                            

     пытался заказать ему пейзаж или портрет.                    

     Ну маленький. Он отвечал -- "Попозже. Нынче -- нет.        

     Сейчас пишу вождей функционеров.                            

     Есть Сталин, сверстанный из формулы Ферми,                  

     и Гитлер на слоне в лесах Гвианы,                           

     Ллойд Джордж в объятьях обезьяны                            

     и Ленин в туалете фабрики в Перми".                        

     Всё это раскупили влёт и вмиг,                              

     и новый образ Гения возник --                               

     загадочный и инфернальный лик.                              

     27, 28, 29, 30, 31                                          

     . . . . . . . . . .

     32                                                          

     Апрель нетрезвою походкой вошёл на питерский гранит.        

     А город с холодом в суставах своё достоинство хранит.       

     Красавиц юных одеянья легчают. Оголён живот.                

     Так сексуальное созданье в привычном холоде живёт.          

     Когда глаза мужчин степенных скользят по голому пупку,      

     девчонки оголяют вены, живот и складки на боку.             

     Апрель меняет отношенья полов, чиновников, жулья.           

     И на дорогах чаще тренья, тесней судильная скамья.          

     Начальство, предвкушая отпуск, берёт опасней и крупней,     

     культура на ночные клубы наваливается тесней,               

     любовники, встречаясь чаще, не мёрзнут в тесноте машин,     

     как Муромец, дерётся в чаще с бритоголовыми раввин.         

     Москвы попсовые театры -- один билет -- на месяц пищи --    

     не в Ионеске и не в Сартре. С их пошлости не много взыщешь. 

     Эфир мажорными словами скрывает варварство и ложь.          

     Весь Мир с Природой и делами на сумасшедший дом похож.      

     Стареющие кочегары, собрав с народа миллион,                

     под рокнрольные гитары поют, как сводный хор ворон.         

Глава XIV

     1                                                          

     Прошёл апрель. Я в лёгкой куртке                           

     иду по яркой стороне,                                      

     где солнце помогает мне                                    

     забыть о хладном Петербурге.                               

     Лицо чудесное мелькнёт                                     

     с глазами Афродиты юной,                                   

     и Всадник чёткий и латунный                                

     мне обозначит поворот.                                     

     И я шагаю вдоль Невы                                       

     до стен зелёных Эрмитажа,                                  

     и представляю, что покажет                                  

     вместилище мирской молвы --                                 

     мне этот дом царей моих,                                    

     мой благороднейший наставник.                               

     Его запасники местами                                       

     похожи на забытый стих.                                     

     Лишь вспомнишь первую строку                                

     и уж живёшь в другом веку.                                  

     2                                                           

     Как май застенчиво и нежно                                  

     касается сердечных струн,                                   

     позабывая опыт прежний                                      

     и все законы звёзд и лун.