Пересмешник, или Славенские сказки - Михаил Чулков

Алим, слушая сии слова, находился вне себя: образ его показывал тогда великое удивление, смешанное с невероятием; природное свойство в нем не умолкало, и сердце предвещало сделанную уже ему погибель; но врожденная в нем добродетель затмевала его предвещание. Итак, чтобы не огорчить Бейгама и отвратить напрасное его подозрение на Аскалона, сказал он Бейгаму, что будет стараться усматривать сие сам.

Время уже приходило, и данный ему яд начал действовать во утробе. Весьма скоро изменился он в лице и потерял все свои силы. Почувствовав двор толикое несчастие, весь возволновался, и сей нечаянный припадок своего государя не знали чему приписать; а о данной ему отраве никто не ведал.

Первое приложено было старание укрывать от народа болезнь Алимову, ибо в оном тотчас бы начались отчаянные вопли.

Жрецы тайно приносили жертвы о здравии своего государя и старались умилостивить разгневанных на них богов. Сие прошение их услышано было вскоре, ибо когда врачи делали совет о болезни Алимовой, то некто из оных, муж весьма старый, который ездил некогда в Египет для окончания своей науки, усмотрел, что государь отравлен был ядом, известным тому врачу уже издавна. Того ради предложил он всему собранию своих товарищей и также двору, что он один будет иметь старание о излечении Алимовом и с помощию богов надеется учинить его здравым. Ведая все великое его искусство в медицине и зная притом, что он довольно показал невероятных в оной опытов, без всякого сомнения отдали государя в собственное его пользование. Он, нимало не мешкая, составил другой яд, совсем противный тому, которой дан был Алиму, и склонил государя принять немедленно оный.

Как скоро Алим принял, то в одну минуту увидели его мертвого. Члены его оледенели, и лицо покрылось мертвою синевою, одно только весьма слабое дыхание в нем осталось. Страх и отчаяние вселилися в сердце окружающих его бояр, и они не инаковым его почитали, как с которым должны были проститься навеки; но врач твердым голосом и спокойным видом обнадеживал их в сем отчаянии и уговаривал, чтобы они нимало не страшились.

— Боги помощники нам, — примолвил он, — в которых я твердо уверен, что по претерпении нами толиких бедствий начинают они быть к нам милостивы.

Целые сутки находился Алим на смертном одре; наконец начал иметь движение и вскоре получил прежние свои чувства- к неописанной радости его подданных и к великой славе искусного врача, которой, однако, не хотел никому открыть сего, что государь их был отравлен ядом, и даже что и самому ему не хотел открыть оного, и казалось ему столь сие страшным, что без великого трепета не может он и вообразить оного.

Во все несчастливое к Алиму время Аскалон находился безвыходно у Асклиады, ибо он думал, что скоро услышит о смерти своего соперника, и для того, не опасаясь нимало, начинал уже делать ей некоторые любовные изъяснения. О болезни же Алимовой Асклиада совсем была не известна, потому что старалися, как возможно, скрывать от нее оную, следовательно, она не имела причины и печалиться об оной. Неистовый Аскалон, радуяся весьма погибели Алимовой и имев для того весьма спокойные мысли, предприял употребить все хитрости и лукавства против невинной Асклиады. Он прежде всего старался узнать всю ее горячность к Алиму и после искать способов ко истреблению в ней оной страсти. Предприятие было весьма неосновательное и достойное всякого презрения; но Аскалон положил завесу на лицо свое и на сердце, которую ни стыд, ни благопристойность проникнуть не могли, определил себя неистовству и сраму на жертву.

— Прекрасная Асклиада! — говорил он ей, избрав к тому удобное время. — Сколь благополучен тот человек, который обладает твоим сердцем, и его счастие мне кажется несравненно ни с чьим на свете; если же он того достоин, то имей к нему сию горячность, которую ты имеешь; предпочитай его мне или, лучше, всему свету, полагай в нем все твое счастие, если он тебя не обманет; веселись клятвами его, когда они происходят не от притворства, — до тех самых пор, покамест твоя судьба покажет тебе весь его обман и коварство. Прежде объяснения всех его к тебе притворных ласкательств объявляю тебе, прекрасная, что я с того часа, как в первый раз тебя увидел, неизъясненно тобою страдаю; прелести твои вошли глубоко в мое сердце и господствуют душою моею и моим понятием. Но не подумай, чтобы сия страсть была тому причиною, что я вознамерился пред тобою обнести Алима; он мой друг и останется оным вечно, если переменит негодные свои пристрастия. Мое добродетельное сердце не может терпеть ни одного порока и никогда с ним не сообщается; я единственно из сожаления к тебе описываю зверское его намерение и объясняю тебе, что он недостоин любви твоей и дружбы. Он по дружеству открывался мне некогда, что чувствует великую горячность к некоторой здесь благородной девице; а о тебе сказал он с усмешкою, что и слышать не хочет; снисхождения же делает тебе единственно только в угодность народную.

При сем слове вошел к ним Алим. Сколько ни смутился сим видением Аскалон, однако умел скрыть свое неистовство и показывал весьма осторожно, что он очень радуется выздоровлению Алимову; но в самом деле готов был тут же мертвого положить его пред собою.

Асклиада осталась в том же удивлении, в котором она находилась, слушая слова Аскалоновы, и для того весьма смутно отвечала на извинения Алимовы, которые он делал в том, что целые сутки не посещал ее.

Алим, находяся в восхищении, что освободился от смерти, нимало ни примечал нестройного течения ее мыслей; но прозорливый Бейгам не упустил без исследования умом сей тайности, чего ради предложил государю о ожидаемом ими браке. Алим, имея сам к тому нестерпимое желание, просил на сие позволения у Асклиады, и когда получил оное, то приказал Бейгаму объявить при дворе и в городе о приуготовлении к тому, а сам почел за должность посоветовать с Аскалоном и с другими людьми о том, что уготовить приличное к великому сему торжествованию. И когда было все уложено, то началось приуготовление в Ладином храме.

При дворе и во всем городе всякий, услышав сие, был в превеликой радости и старался показать себя великолепным. Храм украшали фестонами и всякими различными цветами; жертвенник тот, к которому должны были приступить сочетающиеся браком, обставливали розами и лилеями, — одним словом, весьма в короткое время везде и все было изготовлено, ибо приуготовляли сие торжество усердие и любовь к государю.

Накануне брачного дня уготован был мост от дворца до храма, который устлан был зеленым бархатом с золотою бахромою; по сторонам оного поставлены были пиедесталы, обвешанные фестонами, а на них золотые превеличайшие чаши со всяким благовонным курением.