Босиком по асфальту - Элеонора Фео

раздраженную, а больше меланхоличную. Ее хотелось стереть, сорвать, как пленку, с этого взгляда. Она была лишней, пачкающей.

Но Саша все равно улыбнулся. Не через силу, а совершенно искренне — такие вещи всегда заметны. Вопросительно кивнул, как бы спрашивая: «Что?» А я помотала головой: «Ничего».

Почему-то он не отвернулся. Шел, продолжая смотреть на меня. И я тоже не отводила взгляд. Молчание не напрягало. Оно отзывалось умиротворением в душе.

Что было между нами? Что-то ведь точно было.

Но я не успела подумать об этом как следует, потому что Саша вдруг шагнул к газону и присел на корточки. Протянул руку к одной из ромашек — самой большой и распахнутой. С идеальным «солнцем» вытянутых белых лепестков. Осторожно оборвал стебелек и выпрямился, подходя ко мне. Протянул цветок с улыбкой.

— Так и быть, держи, Дюймовочка.

— Что за одолжение? — слабо возмутилась я, но все же приняла ромашку, слегка касаясь его теплых пальцев своими.

— От всей души.

— Одолжение от всей души? — Я выгнула бровь, против воли прижимая цветок к груди. — И почему Дюймовочка?

Саша пожал плечами, а затем вдруг сделал резкий шаг, сокращая расстояние между нами. Теперь я смотрела на него, немного запрокинув голову, и чувствовала тепло его тела.

Ненавязчивый одеколон и корица.

Ромашка отчего-то жгла пальцы. А невысказанный вопрос — язык.

— Что ты делаешь?

— А на что это похоже? — игриво поинтересовался Саша, но я молчала. Пусть он ответит. Сам. Он наверняка обладал способностью читать мысли и в следующий момент все же признался: — Собираюсь поцеловать тебя.

На мою талию легли его ладони, сокращая оставшуюся между нами дистанцию, и он наклонился вперед. Его дыхание коснулось моих губ, и мне захотелось облизать их. А еще податься вперед и повторить вечер воскресенья.

А через два дня сломаться так, что потом придется собирать себя по осколкам.

Я быстро подняла руку вверх, останавливая Сашу ромашкой. Она появилась между нашими губами, спасая от сумасшествия. Он непонимающе посмотрел на меня. Ладони на талии напряглись — я чувствовала сквозь тонкую ткань блузки.

— У нас не свидание, Саша. — Губ касались прохладные лепестки, когда я говорила. — А если даже свидание, то не все они обязательно должны заканчиваться поцелуем.

Его глаза смеялись, в них плясали бесенята. Хохотали, оскаливаясь своими широкими ртами, подначивали, насмехались.

— Я радуюсь уже тому, что ты назвала нашу прогулку свиданием, — проговорил он.

Я ловила губами каждое слово.

— Я не назвала, лишь предположила.

— Лучше, чем ничего.

Сердце отбивало бешеный ритм в груди. Я боялась, что Саша услышит этот стук и поймет, что лишь ромашка между нашими губами отделяет меня от того, чтобы послать к чертям весь здравый смысл. Я ведь даже четкого «нет» не сказала!

А надо бы.

Почти касалась его грудью. Почти таяла в крепких руках. Была невероятно близка к тому, чтобы отпустить все поводья. У меня голова шла кругом от того, что мы все еще стояли настолько близко. Между нами не было дистанции. Не было воздуха, и разум у обоих дал сбой.

Зато было кое-что другое.

Бесконечно долгие пять лет, в которых мы утонули. Растворились, как соль в стакане воды.

Три года подростковых отношений, закончившихся огромным ничем.

Одна случайная ночь, яркая искра, безумие, дрожь в груди. Два горящих тела и две сгорающие души.

Пять дней непрерывных встреч, которые постепенно превращались в привычку. Я уже не удивлюсь, если увижу его завтра и послезавтра. Наоборот, почувствую себя странно, если не увижу. Это чье-то издевательство свыше или обыкновенная случайность?

Между нами пять потрясающих дней, которые тонули в тех пяти годах полного отсутствия в жизни друг друга. Между нами — тепло и взрывы, меркнущие среди несхожести мнений и взглядов. Между нами — эфемерно-прекрасное настоящее, запорошенное тяжестью окликов из прошлого. Или будущего.

Между нами — пять сантиметров и чертова ромашка.

Его безрассудство и остатки моего здравого смысла.

Между нами так много всего, что мне вдруг действительно захотелось плакать. В первый раз за эти пять дней. Упасть на колени и рыдать, не сдерживаясь. Но я лишь улыбнулась. Наполнила легкие кислородом и опустила руки, обхватывая его пальцы и отрывая их от своей талии.

Я задорно подмигнула и направилась дальше по улице бодрым шагом. Поднесла ромашку к лицу и втянула носом ее аромат. Она пахла июлем, ветром и детской влюбленностью.

— Пойдем, будешь провожать меня до дома, — обернулась я, вылавливая Сашу взглядом. В его глазах вспыхнуло понимание, которое я не хотела видеть. Потому что оно дрожащее и отчаянное. Даже несмотря на то, что на его губах сияла лживая улыбка. — Нехорошо джентльмену бросать даму одну вечером.

— Сейчас только начало седьмого.

— Верно, вечер как раз начинается в шесть, так что пойдем.

Отвернулась, делая шаг вперед. За спиной раздался тяжелый вздох, заставляющий улыбнуться и понять, что Саша идет за мной. А через пару секунд — догоняет.

В голову вдруг пришла абсолютно сумасшедшая, до смешного детская мысль. Я посмотрела на очаровательную ромашку, стебелек которой сжимала в пальцах, и захотела погадать. Отрывать по лепестку, чувствуя дрожащее волнение в груди.

Любит.

Не любит.

Глава пятнадцатая

Пятница

— Мамуль, я не нашла ни одной пары босоножек! — С этим стоном я вошла в спальню, где мама читала книгу в кровати, и уткнулась лицом прямо ей в живот. Тут же послышался мягкий мамин смех, а затем мне на спину нежно легла маленькая ладонь.

— Ну ничего страшного, сходим в мастерскую.

Я протиснула руки к маминым плечам и крепко обняла ее. От нее пахло цветочным шампунем и духами. Сегодня — белый персик, черная смородина, ирис, роза, ваниль. Мама была влюблена во вкусные духи и меняла их по своему настроению. Каждый день что-то новое, необычное, яркое, свежее. Я глубоко вдохнула нежный запах и улыбнулась.

В маминых объятиях всегда было очень хорошо. Очень уютно. Очень много любви. Когда в душе или голове творилась полная неразбериха, такие объятия всегда спасали и наполняли меня светом и спокойствием.

— Да, давай, — пробубнила я куда-то ей в живот и подняла голову.

Мама улыбнулась и ласково заправила несколько прядей мне за ухо. В ее голубых глазах сверкнули мягкие искорки.

— Все хорошо? — поинтересовалась она.

— Да, — ответила я. А затем задумалась и помотала головой. — Нет.

Мама удивленно подняла брови и снова улыбнулась. Жест был таким теплым, что я почувствовала это тепло