Спасти президента - Лев Гурский

— В пресс-центре, Болеслав Янович, — сообщила секретарша. — Вызвать его?

От пресс-центра до моего кабинета добираться минут пять-десять.

На разговор же с Пашей мне хватит десяти-пятнадцати.

— Скажи, чтобы поднимался сюда, — велел я. — Как только освобожусь, я его приму. Но если раньше объявится Петр, запустишь его ко мне без очереди... — Отправив Петю на телевидение, к Полковникову, я теперь ждал его обратно вместе с кассетой. — Кто-нибудь мне звонил?

— Дважды звонила Анна, — ответила секретарша. — Опять искала отца или вас. Я сказала, что у вас выездное совещание. Как вы и просили.

— Правильно, Ксения, — одобрил я и положил трубку. Пока я так и не придумал, что говорить президентской дочери. Сказка о наших совещаниях с папой не может быть вечной, а что потом? Я предпочел бы десяток сложнейших саммитов одному объяснению с Анной...

Помощник Паша материализовался в кабинете, держа в руках три разноцветных папки — красную, зеленую и голубую. За ними я и посылал его к аналитикам из штабной Группы наблюдения. Аналитикам полагалось тщательно отслеживать каждый шаг наших основных конкурентов и, в случае чего, предлагать контрмеры. На каждый вражеский чих — наше железное «будь здоров!»

— Есть новости? — спросил я.

— В целом, затишье, — доложил Паша, заглядывая в красную папку. — Кандидат от левых сил Товарищ Зубатов сегодня выступал в колхозе «Заря», это километрах в семидесяти по Волоколамскому шоссе. Обычный набор аргументов: спад рождаемости, высокие цены, коррупция, проблема Крыма... Да, вот еще что! Со ссылкой на западное радио прошла довольно странная информация. Будто бы во время этого выступления Зубатов обратился за поддержкой к еврейским интеллектуалам...

— В колхозе «Заря» много еврейских интеллектуалов? — удивился я.

Паша пожал плечами:

— Не думаю, Болеслав Янович. Два-три человека максимум. Но в любом случае такая игра на чужом поле выйдет ему боком. Аналитики уже предсказывают трения левых с карташовцами, их временными союзниками.

— Милые бранятся — только тешатся, — заметил я. — Однако нам сейчас и это на руку... А как там бравый вояка?

Мой помощник сунул нос в папку цвета бильярдного сукна.

— Тоже ничего оригинального, — сказал он. — Все еще разыгрывает «кавказскую карту». Такое впечатление, что решил баллотироваться не в президенты, а в имамы Кавказа. Наши аналитики считают, что предвыборная эффективность его нынешней поездки по горным районам — ноль целых тринадцать сотых...

Мне стало жалко Генерала, выбравшего столь неблагодарное поле для агитации. На предприятиях «оборонки» средней полосы России ему бы повезло больше. Вот что значит — направить вектор своих усилий в неверную сторону, да еще упорствовать в ошибках. Кажется, я здорово переоценил таланты его полковника Панина. Нам же легче.

Между тем помощник Паша уже раскрывал третью — голубую — папку, намереваясь поведать мне заодно и об Изюмове. Раньше меня даже забавляли дурацкие выходки этого типа. Но теперь я отрицательно помотал головой: не до клоунов нам сейчас. Некогда. Когда твой собственный кандидат накануне выборов оказывается в реанимации, начисто пропадает всякая охота смеяться — даже над болванчиком Фердинандом. Тут впору бы не заплакать.

Спокойнее, Болек, приструнил я самого себя. Спокойнее, милый. Все у нас получится.

Коротко звякнул черный телефон.

— Прибыл Петр, — отрапортовала Ксения.

Деловитый помощник Петя, размахивая портфелем, влетел в мой кабинет. Для полного сходства с голубем, принесшим Благую Весть, помощнику не хватало только оливковой ветви в зубах. Ее заменила долгожданная кассета в портфеле.

— Он опять извинялся, Болеслав Янович! — без предисловий начал Петя. — Говорил, что не виноват. Что те снимали сами, по собственной инициативе, без команды, а сам он — ни сном, ни духом...

Нечто похожее главный телевизионщик лепетал и мне в телефонной беседе. И, наверное, не врал. Полковников слишком осторожен, чтобы так в открытую подставлять шею. Хороший компромат добывается тайно и отлеживается в загашнике до поры.

— Ладно, поглядим, — сказал я.

Петя воспринял последнее мое слово как руководство к действию. Он придвинул поближе японскую видеодвойку, вложил кассету в паз. В отличие от компьютера, видеотехника в моем кабинете обычно простаивает без дела, но тут неожиданно пригодилась.

Пошла запись. Несколько минут мы с помощниками добросовестно взирали на экран, пытаясь понять, что же там творится. В первый момент я даже решил, будто Полковникова обуял бес непослушания, и он втихомолку подсунул Пете совсем другую пленку. Лишь опознав на экране край собственного уха и сегмент аккуратного пробора премьер-министра Украины Козицкого, я убедился: кассета та самая. Однако наш с Козицким выход из подъезда снят был в какой-то вызывающе авангардной манере. Как если бы вокзальную публику из знаменитого «Прибытия поезда» перед самым прибытием покрошили в мелкую вермишель, а после эту вермишель кое-как собрали и высыпали на перрон. На трезвую голову так изгаляться было просто немыслимо. Да-а, алкоголизм есть великий двигатель культуры, понял я. Телерепортаж хмельных операторов из «Останкино» — настоящий кладезь новаций мирового кинематографа.

— Эффектно сделано, — оценил помощник Паша. — Здорово же приняли эти орлы. Тарковский тут просто отдыхает.

— Это называется «параллельное кино», — задумчиво произнес помощник Петя. — По-научному, некрореализм. Когда я еще жил в Питере, то ходил в киноклуб при «Ленфильме». Однажды нам показывали нечто подобное. Кажется, та картина называлась «Конструктор Деда-Мороза»...

— Да ну? — живо заинтересовался Паша. — Там что, Деда-Мороза резали на кусочки?

— Наоборот, — помотал головой Петя. — Это Дед-Мороз всех там резал на куски, включая Снегурочку. Маникюрными ножницами, собака.

Я громко откашлялся и выразительно посмотрел на часы. Видеопленка с русско-украинской лапшой перестала быть для меня объектом повышенной опасности. А вот продолжение дискуссии об авангардном кино грозило загнать нас в цейтнот. Мои помощники образумились и разом примолкли.

— Вопрос закрыт, — объявил я. — С таким высокохудожественным компроматом шантаж невозможен. Даже если бы гражданин начальник первого канала и захотел поиграть на наших нервах... Как там, в «Останкино», — обратился я к Пете, — идут уже приготовления к теледебатам? Ждут Президента?

— Вовсю, — подтвердил Петя. — Драют паркет, отмывают стены шампунем, восьмую студию просто вылизали. Сам Полковников вертится, как уж на сковородке. При мне две ромашки подряд оборвал. Может, стоило ему хоть намекнуть, что Президент к ним не приедет?

— Обойдется! — жестко возразил я. — Раз он нам сегодня попортил крови, то и мы устроим ему неприятный сюрприз. Минут эдак за двадцать до эфира, никак не раньше. Заодно и остальных кандидатов неплохо умоем, пусть знают свое место...

Черный аппарат на столе опять звякнул.

— Баландин ожидает в приемной, — напомнила Ксения.

— Может войти, — разрешил я. — А вы, братцы, — я строго взглянул на Петю с Пашей, — возвращайтесь в штаб и думайте, что еще можно сделать. Помните: никакой суеты, никакой нервозности. Тогда противник ничего не заподозрит.

Мои помощники согласно закивали, развернулись и повалили к выходу. В дверях они столкнулись с входящим ко мне пресс-секретарем; волей-неволей им пришлось обменяться приветствиями. В сложной иерархии Кремля команда референтов и пресс-служба находились примерно на одной горизонтали, но каждое из подразделений считало себя главнее. Паша с Петей затянули свое «Здра-а-асьте!» вполне по-свойски, даже чуть насмешливо — как и подобает приближенным к верхам чиновникам-работягам при встрече с лощеным кабинетным спичрайтером. В ответ им прямой, как шлагбаум, пресс-секретарь холодно процедил «Очень рад!» и стал в упор рассматривать разностильный гардероб моих помощников. Сам Баландин, пребывая в ранге Визитной Карточки Кремля, всегда и везде носил профессионально-безукоризненную черную тройку.

— Садитесь, Иван Алексеевич, — пригласил я, когда мы остались одни. — Извините, что вам пришлось две минуты подождать.

Пресс-секретарь опустился в кресло, тщательно оберегая линию стрелок на брюках. После чего вымолвил:

— Какие пустяки, Болеслав Янович. Я весь внимание.

Я недолюбливал Баландина. Пресс-секретарь слишком уж хорошо сработался с прежним Главой администрации, воспитав в себе неприятное свойство: в каждом втором слове шефа видеть тайный смысл и дальний умысел. Ту же привычку, да еще помноженную на два, Иван Алексеевич с ходу распространил на меня. Меня это почему-то дико раздражало. Я, безусловно, ценю свою репутацию сверхинтригана, но пресс-секретарь сильно перебарщивал. Поэтому после выборов я собирался тихо передвинуть Баландина в МИД и осчастливить им какую-нибудь африканскую страну. А пока держал его на расстоянии.