Кучум (Книга 2) - Вячеслав Софронов

-- Покажи-ка мне, Василий, как ты свое гнездо вьешь. Я это дело у тебя быстренько восприму...

Следом за ним и другие, поначалу смущаясь, сооружали "вороньи гнезда", и теперь уже ни один ночлег не обходился без них.

В другой раз Едигир удивил всех на переправе своим умением управляться с норовистыми конями. Не дожидаясь, пока отправленные в разные стороны вдоль небольшой, но широко разлившейся речушки, дозорные отыщут удобный брод, молодые дворяне решили переправиться вплавь. Но кони, не чувствуя дна под ногами, едва замочив брюхо, тут же поворачивали обратно и не желали идти в воду, вырывая повод из рук, отскакивали в сторону от ударов нещадно замелькавших в руках хозяев плеток. Едигир некоторое время стоял, наблюдая, как лупцуют коней, а потом подошел к гнедому, высокому в холке, с маленькими пугливыми ушами коню князя Репнина, вырвал у него повод и отвел коня от воды. Алексей Репнин кинулся следом, но Барятинский удержал его, показывая глазами, чтобы набрался терпения и подождал. Всем было интересно, как Едигир поступит с конем, и они, сдерживая рвущихся из рук скакунов, молча наблюдали за ним. Он похлопал гнедого по спине, чуть ослабил подпругу, сорвал пук травы и вытер выступивший под седлом пот, а потом, притянув конскую голову к себе, что-то зашептал на ухо. И конь слушал его, опуская все ниже и ниже голову к земле, будто застыдился своей робости. Едигир даже нарисовал что-то носком сапога на мокром песке и конь внимательно смотрел на знаки, а потом, как бы согласившись с человеком, ткнулся губами ему в щеку. Тогда Едигир выпустил повод, шлепнул по крупу и издал губами странный низкий звук, переходящий в рычание. Конь взлягнул ногами, и... кинулся в воду. Пока дружинники, изумленно разинув рты, смотрели как гнедой, выставив из воды голову, плывет на ту сторону, Едигир вскочил ногами на спину своего светло-серого мерина и, ловко удерживаясь на нем стоя, направил в реку. Остальные кони, как по команде, волоча хозяев за повод, кинулись следом, и те, не успев снять с себя одежду, поплыли рядом, придерживаясь за седла.

На берегу Едигир сбросил на землю седло и пустил мерина к сочной немятой траве и, усевшись на корточки, наблюдал, как переправляются ратники.

-- Ну, Василий, удивил ты нас,-- подбежал к нему мокрый с головы до ног Алексей Репнин, -- где же ты лошадиному языку выучился? Может, и нас научишь?

-- Чему учить? Говори коню, что делать надо так, чтобы он понял тебя, и все тут.

-- Ишь... говори. Я ли с ним, со скотиной этакой, не говорил? Если он и плетку не слушается, то чего ему слова мои? Нет, ты, видать, особенное слово знаешь, коль тебя конь слушается.

-- Мне старый конюх рассказывал, -- вступил в разговор, стягивающий с себя мокрую одежду Петр Колычев,-- будто среди чудского народа такие колдуны есть, что их не то что кони, а и волки, и медведи боятся. Он сидит себе на крылечке возле дома, а волк из лесу выйдет, подойдет к нему, голову наклонит и приказаний ждет. Тот может заставить волка скотину какую задрать, а то и на человека напасть... -- Колычев был ниже других молодых князей ростом, бел лицом и слегка рыжеватыми завитушками волос и задорными веснушками, рассыпанными по большому чуть с курносинкой носу. Неудержимая молодость и задор исходили от него, первого заводилы всех начинаний и проказ. С ним отряжен был конюх и двое слуг, от которых он постоянно скрывался, убегал.

Алексей Репнин на полголовы выше Колычева с большими широко посаженными глазами, синеющими васильками на скуластом лице, разделенными крупным резко очерченным носом -- самый сдержанный и независимый из троих -- держался особняком. Его сопровождал в походе неразговорчивый дядька Артемий, что вел за повод сменного коня для Алексея, а на другом вез разнообразный воинский скарб: тяжелые латы, шлем и пищали.

С Федором Барятинским ехали верхами двое слуг и еще один в обозе с провизией, собранной родичами для пропитания князя. Худощавый и черноволосый Федор был рассудителен не по годам и постоянно спорил с Петром Колычевым, пытаясь отговорить его от азартных погонь за зайцами и наездов в придорожные деревеньки, где тот заглядывался на молодых девок, подмигивал им и будь его воля, надолго бы задерживался в каждом селении.

Едигир, самый старший из них, выделялся не только опытом и знанием походных тягот и трудностей, но привлекал к себе внимание постоянной собранностью и какой-то внутренней силой, жестким взглядом темных сверкающих умом и волей глаз. Если князья были знакомы меж собой еще отцами и дедами своими, то он был для них загадкой, и неожиданное появление его в царских покоях Александровской слободы уравнивало по положению, оставляя меж тем некую загадочность и таинственность.

Меж собой молодые люди решили, что он знатный потомок кого-то из казанских или сибирских князей, попавший по воле случая в войско московского царя. Он никогда не участвовал в их спорах и беседах. Порой, казалось, даже не замечал их присутствия, словно загораживаясь от всех незримым пологом молчаливой сосредоточенности. Юношей восхищало его умение держаться в седле, обращаться с лошадьми и быть начеку всегда в любое время суток.

Однажды, когда они, оторвавшись от основного полка, проезжали через густой смешанный лес, Едигир, ехавший сзади, тихо свистнул и, подняв вверх руку, указал в сторону леса, тут же вытянув из ножен саблю. Остальные придержали коней, заозирались, пытаясь понять причину его беспокойства. Он же спрыгнул с коня, устремился в чащу и через несколько минут вывел оттуда бородатого мужика с рогатиной в руках.

-- Ты чего там сидишь? Кого караулишь? -- наехал на испуганного, сверкающего воровскими глазами, мужика Колычев.

-- Охочусь я тут...-- заикаясь, ответил тот.

-- Один?

-- Остальные убежали... Вас испугались...

-- Однако на какого зверя с кистенем охотишься? -- не унимался Колычев, выуживая из-за пояса у мужика здоровенный кистень с шипами, висевший на деревянной рукояти.

-- Так то для обороны. Вдруг наскочишь на кого... А чего? Нельзя, что ли? -- осмелел вдруг мужик.-- Я-то тутошний, а вы кто таковы будете? Ране вас тут чего-то не встречал.

-- Сейчас узнаешь, кто мы такие..., узнаешь,-- перешел на шепот Колычев и начал сматывать на руку лежащий на седле аркан, -- вот повисишь на суку и все узнаешь... -- Он спрыгнул с коня и набросил петлю на шею мигом оробевшего мужика, начал высматривать ветку поудобнее, чтобы перебросить через нее веревку.

Но выполнить задуманное ему не дал Едигир. Он молча подъехал к ним, сорвал с мужика петлю, отбросил ее в сторону и легонько подтолкнул того в спину. Забыв и про кистень, и про рогатину, мужичок, что есть духу, рванул в лес, и только треск сухих веток послышался из темной чащи.

-- Ты чего?! Как посмел? -- взвился, было Кольячев, схватившись за рукоять сабли, но Едигир даже не счел нужным ответить, а хлестнув своего мерина плетью, поскакал вперед по лесной дороге.

-- С чего это ты решил вдруг палачом заделаться? -- осадил друга Федор. Его поддержал Репнин с усмешкой произнес:

-- Так мы, Петруша, далече не уедем. Ссадят нас с коней мужики местные, коль узнают про расправу над товарищем ихним.

Под вечер, когда заканчивалась уже вторая неделя похода, передовой отряд выехал из леса на луг и увидел пологий холм, на вершине которого стояла рубленная из векового корабельного леса крепость с выдающимися вперед большими четырехугольными башнями по углам стен. Даже издали были видны черные проплешины пострадавших от пожара и слегка обугленных бревен, сложенных вперемешку с новыми особо выделяющимися на их фоне смолистыми боками.

-- Отец говорил, что прошлым летом крымцы подожгли заставу, так едва отстояли,-- пояснил Федор Барятинский, указывая на крепость.

-- Куда же воевода смотрел?

-- Воевода за другими погнался, а они его увели, обманули. А потом главными силами и навалились на заставу.

Раскрылись створки ворот и с холма сорвались один за другим трое всадников, помчались к ним навстречу, прикрываясь щитами и выставив вперед длинные копья. На почтительном расстоянии всадники осадили коней и передний зычно крикнул:

-- Чьи будете?

-- На смену вам идем...

-- А воевода где? Чего-то не видим, -- осторожничали те.

-- Не боись, скоро будет. Ишь, какие вы пуганые сидите тут.

-- Будешь тут пуганым, когда вокруг то крымцы, то ногайцы рыщут. Того и гляди, налетят, навалятся.

В самой крепости оказалось не больше трех десятков человек ратников, встретивших их в полном боевом облачении, с горящими фитилями подле небольших пушечек.

-- А остальные где? -- удивился Барятинский.-- Нам говорили, будто вас тут до двух сотен посажено.

-- В разъездах, на засеках все,-- хмуро ответили ему,-- чего в крепости сидеть, ждать, когда татарва навалится. Нам их упредить надобно, в Москву гонцов послать.

Когда подошел основной полк, то выяснилось, что всем внутри крепости не разместиться и вновь прибывшие ночевали прямо под стенами. Впрочем, на самой заставе нести службу, все одно, доведется немногим. Отдохнув с дороги и распределившись на небольшие, в четыре-пять человек отряды, разъедутся по пограничному рубежу, где им и предстоит провести весь летний сезон до смены другим полком, уже глубокой осенью.