История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том I - Петр Рябов

В 1571 году на опустошённую и обескровленную террором страну обрушились: эпидемия чумы, голод и нашествие крымского хана Девлет-Гирея. Опричное войско разбежалось при приближении врага: воевать со «своим» мирным населением было куда проще, привычнее, выгоднее, приятнее и безопаснее, чем с воинственными татарами. По словам Л.Н. Гумилёва: «Убийцы безоружных, они оказались неспособными сражаться с вооружённым и сильным врагом». Многочисленные перебежчики из Московии, имевшие немалые претензии и счёты к царю, помогали татарам в их продвижении, показывая лучшие пути и броды. Хан подошел к Москве и сжёг город, а на обратном пути разорил ещё сорок городов и увёл десятки тысяч пленных. Современники событий и ближайшие потомки считали произошедшее Божьей карой за злодейства опричников.

В следующем, 1572 году Девлет-Гирей повторил поход, надеясь восстановить в полном объёме ордынскую власть над Московией, и… был разбит земским войском во главе с опытным воеводой князем Михаилом Воротынским у деревни Молоди. Героя этой великой битвы – Воротынского – Иван IV отблагодарил по-своему, казнив его через год по доносу холопа (изжарив его на медленном огне).

В 1572 году царь отменил скомпрометировавшую себя опричнину, казнил большинство её, ещё уцелевших до тех пор, деятелей, и запретил (под страхом сурового наказания) даже употреблять это слово. По замечанию В.Я. Хуторского: «В истории России это была первая попытка управления народной памятью». Как отмечает В.Б. Кобрин: «Но царь сделал и некоторые жесты в пользу земщины: была возвращена небольшая часть конфискованных имений, реабилитированы (посмертно) некоторые из жертв террора, в Новгород торжественно вернули две иконы в серебряных окладах, хотя всё остальное награбленное осталось у царя». Впрочем, по глубокому и верному замечанию историка Д.Н. Альшица: «Амнистия, так же, как и конфискация, укрепляла самодержавие, ясно указывая, что царь утвердился в положении, когда он одинаково волен «казнить своих холопов и жаловать их»».

В эти годы царь опасался всеобщего восстания. (Которого, однако, к стыду робкого и терпеливого народа Московии, так и не случилось). Он вёл переговоры с английской королевой Елизаветой о возможном предоставлении ему политического убежища в Англии, а, кроме того, выстроил грандиозный Кремль в Вологде, укрепил Кирилло-Белозерский монастырь. По мнению В.Я Хуторского, «за стенами северных крепостей он рассчитывал укрыться в минуту опасности».

Однако обескровленная страна угрюмо, но покорно молчала, трепеща перед тираном и предпочитая бесконечные пытки и казни сопротивлению. А в 1575 году Иван IV попытался возродить опричнину в новом обличьи, назначив «великим князем всея Руси» касимовского хана-Чингисида Симеона Бекбулатовича, а себя превратив в «князя Ивана Московского» со своим уделом (аналог опричнины).

В 1583 году была закончена сокрушительным поражением Ливонская война, в ходе которой Московия потеряла все свои территории в Прибалтике и в районе Финского залива. А в 1584 году Иван Грозный неожиданно умер, играя в бане в шахматы. Возможно, он был отравлен приближёнными, желавшими спасти свои жизни и наконец избавиться от непредсказуемого кровавого маньяка.

Историки до сих пор не могут сойтись во мнениях, решая, каковы были причины опричнины, её смысл и последствия. Был ли опричный террор просто безумной затеей царя-сумасшедшего или же он преследовал какие-то стратегические цели? Укрепил или ослабил опричный режим Московию? Как справедливо замечает В.Б. Кобрин: «при игре в ассоциации большинство при имени царя Ивана, не задумываясь, произнесет именно это слово – опричнина… В наше просвещённое время мы привыкли считать жертвы миллионами, но в грубом и жестоком XVI в. ещё не было ни такого количества населения (в России жили 5–7 миллионов человек), ни тех совершенных технических средств уничтожения людей, которые принёс с собой научно-технический прогресс. Да и аппарат насилия ещё был примитивен и патриархален. Так что в памяти людей XVI в. и их младших современников опричнина осталась таким же символом людской мясорубки, как в нашей – тысяча девятьсот тридцать седьмой год».

Можно ли списать все ужасы опричнины на безумие царя? Нет. Точнее, об опричном терроре Ивана IV можно сказать словами трагедии его современника Шекспира: если Гамлет и пребывает в безумии, то в этом безумии есть своя система. В.Б. Кобрин полагает: «Интеллектуальные способности царя Ивана были направлены не к процветанию России, а на укрепление своей личной власти. А ведь как раз этой цели он добился. Благо же подданных вообще не входило в систему ценностей царя Ивана». Ведь он полагал, что всё население Московии – это его рабы, отданные ему во власть самим Богом. А потому, пишет В.Б. Кобрин: «Если посмотреть на действия Ивана Грозного сквозь призму его цели – достижение личной власти, то мы найдём в них совсем немного ошибок. Даже некоторые, казалось бы, бессмысленные акции обретают тогда смысл», например, массовое убийство людей, и не думающих ничего замышлять против царя. Целью этих злодеяний было создание атмосферы страха, доносительства, стремление парализовать волю людей к сопротивлению, воспитать их в духе полного повиновения. В.Б. Кобрин поясняет: «Именно поэтому террор опричнины был тотален и «лотереен»… Непредсказуемость репрессий, когда человек не знает, в какое время и за какую провинность (и что будет считаться провинностью!) он станет жертвой, превращает его в игрушку в руках правителя. Государь выступает в ореоле божества, которому известно то, что неведомо простым смертным, божества, чьи замыслы недоступны слабому уму его подданных… Деспот обычно стремится уничтожить не только нынешних, но и потенциальных противников… Отсюда и невероятный масштаб репрессий, кажущийся избыточным».

И, хотя отдельные казни и репрессии были хаотичными и нередко обуславливались садистскими наклонностями царя, общие направления и объекты террора, бьющего по «большим площадям», прослеживаются вполне чётко – это силы, потенциально способные выступить против самодержавного государя, силы, ещё не до конца уничтоженные отцом и дедом Ивана Грозного.

Первой такой силой было боярство – политически и экономически влиятельное и претендующее на соучастие в управлении страной. Террор опричнины вырубил боярские рода почти под корень, истребив многих русских аристократов и запугав других.

Второй силой, претендующей на хотя бы призрачную автономию от власти и сохранение морального авторитета, была церковь – и добивание нестяжателей, расправа с отважным митрополитом Филипом были призваны полностью подчинить церковь государю, превратив её из союзницы в служанку государства. То, что двести лет назад не удалось Дмитрию Донскому, сумел совершить Иван Грозный.

Третьим направлением террора Ивана IV были остатки удельной системы – и убив своего кузена Владимира Андреевича с семьёй, он ликвидировал эти остатки (вместе с их последними носителями).

Наконец, четвёртой, потенциально опасной для власти царя силой, был Новгород с его вековыми традициями самоуправления – и новгородский погром, уничтоживший этот город, вполне объясним в контексте общей политики царя. Политика массового террора, добивая общество и уничтожая всех мало-мальски независимых людей, подрубая под корень боярство, удельных князей, города, церковь, укрепляла личную власть монарха.

Впрочем, даже потенциальную оппозиционность боярства царю не следует преувеличивать. Всецело завися от милостей московского государя (самодержца и собственника всей земли), бояре даже не пытались оказывать царю-тирану какого-либо сопротивления, устраивать заговоры и восстания (самое большее, они, как и крестьяне, спасались бегством). Все обвинения в заговорах, предъявленные боярам, были надуманы и сфабрикованы: следов этих заговоров невозможно найти.

Вообще, боярство, неся в себе определённый независимый дух, было заинтересовано и в объединении страны, и в наличии сильной великокняжеской власти. В.Б. Кобрин, разоблачая старый миф о «реакционных боярах-изменниках», пишет: «Русь не знала боярских замков… Русские бояре, в отличие от западноевропейских баронов, никогда не обороняли свои сёла: при появлении войск противника они съезжались под охрану стен княжеского города и защищали не каждый свою усадьбу, а все вместе княжество в целом… Экономически бояре не были заинтересованы в сепаратизме, скорее наоборот… Крупный землевладелец имел вотчины и поместья в нескольких – четырёх-пяти, а то и в шести уездах… Возврат к удельному сепаратизму серьезно угрожал земельным владениям знати… Ошибочно также противопоставление бояр-вотчинников дворянам-помещикам… Нельзя противопоставлять вотчину и поместье как наследственные и ненаследственные владения: и вотчину можно было конфисковать в опале, за служебную провинность или за политическое преступление, и поместья фактически с самого начала передавались по наследству. Да и размеры вотчин и поместий не дают оснований считать вотчину крупной, а поместье мелким».