Человек как животное - Александр Никонов

Сегодня сюда созваны все военные коменданты Саксонии для отчета перед командованием СВА в Дрездене и Берлине… Пока конференция еще не началась, генерал Шабалин удаляется вместе с генералом Богдановым, предварительно шепнув что-то на ухо адъютанту. Майор Кузнецов тянет меня с собой:

— Пойдем выбирать машину.

— Какую машину? — удивленно спрашиваю я.

— Для генерала, — коротко отвечает тот. — Сейчас увидишь, как это делается. Пойдем!

С видом праздных автолюбителей мы проходим между рядами автомашин, на которых коменданты саксонских городов приехали на совещание. Заполучив в свои руки город и став его полновластным хозяином, комендант первым делом реквизовал для себя лучшую в городе автомашину. Теперь перед нашими глазами выставка наилучших моделей германской автопромышленности, начиная от немного консервативных «майбахов» и кончая последними новинками «Мерседес-Бенца». Хозяева автомашин были уже в «Белом олене». В машинах сидели только шоферы-солдаты.

Майор Кузнецов неторопливо рассматривает автомашины. Он постукивает носком сапога по шинам; нажимая на задок, пробует мягкость рессор; даже заглядывает на счетчик километров, чтобы удостовериться, сколько машина уже пробежала. Наконец майор останавливает свой выбор на открытом «хорьхе».

— Чья это машина? — обращается он к солдату, развалившемуся за рулем.

— Подполковника Захарова, — отвечает солдат таким тоном, как будто это имя должно быть известно всему миру. Он не затрудняется поприветствовать нас — шоферы быстро перенимают привычки своих хозяев.

— Неплохая машинка, — констатирует Кузнецов. Он проводит пальцем по кнопкам управления, еще раз окидывает взглядом машину и говорит: — Скажи своему подполковнику, чтобы он отослал эту машину в Карлсхорст для генерала Шабалина.

Солдат смотрит искоса на майора. В его глазах видна досада — подполковник посадил его охранять машину, а ее хотят утащить среди бела дня. Но солдат не удивляется, а только с некоторым сомнением спрашивает:

— А кто такой генерал Шабалин?

— После конференции твой подполковник будет хорошо знать, кто он такой, — отвечает майор. — А ты доложи подполковнику чтобы он наложил на тебя взыскание за неотдачу приветствия адъютанту генерала Шабалина.

Всякого рода трофеи распределяются строго по чинам и должностям: для солдат — часы и прочие побрякушки, для младших офицеров — аккордеоны, для старших офицеров… Классификация сложная, но очень строго соблюдаемая. Если какому-либо лейтенанту судьба сыграла в руки двустволку «три кольца» да еще «с короной», то это для лейтенанта наперед проигранное дело. Не мытьем, так катаньем, а все равно двустволка попадет в чемодан к майору. Да и у майора недолго задержится, если он не сумеет ее хорошо запрятать. В особенности строго этот порядок владения трофеями распространяется на автомашины. Машину не так легко запрятать — в чемодан не влезет.

Исходя из этого, шофер подполковника не удивляется, а только осведомляется, кто такой генерал Шабалин, — соответствует ли приказ «регламенту» или нет.

Коменданты Саксонии, в ослеплении своей властью на местах, допустили тактическую ошибку, показав на глаза старшему начальству такое обилие соблазнительных автомашин. За такую неосторожность они поплатились половиной автомашин, которые парковались перед «Белым оленем» и имели несчастье понравиться генералам. Когда спустя несколько месяцев была созвана вторая подобная конференция, многие коменданты, памятуя прошлый урок, съехались к «Белому оленю» чуть ли не на телегах. Конечно, они снова обзавелись хорошими автомашинами, но на этот раз благоразумно оставили их дома…»

Ну как вам советские офицеры? Чистые приматы!..

Четвертая инстинктивная обезьянья стратегия — уже известное нам воровство. Как только хозяин зазевался, нужное у него можно увести. Здесь даже комментировать нечего. Как говорил классик: «Воруют!».

Пятый способ присвоения — попрошайничество. Тут не только приматы преуспевают. Все животные попрошайки. Хозяевам собак это известно лучше всего. Сидит у стола и неотрывно провожает улетающую в хозяйский рот пищу, поскуливает, лапой за колено трогает: дай и мне такой кусочек!

Попрошайничество — неизжитая детская программа. Детеныши все время клянчат что-то у своих мам и пап, вставая в определенную позу. Эта поза у каждого вида своя и инстинктивно узнаваемая. У нас и других обезьян она характеризуется протянутой верхней конечностью. Посмотрите на нищих у паперти или на вокзале. Они некрасивые, а порой и дурно пахнущие. Но ведь подают!

А почему подают?

А потому что в ответ на принятие одной особью позы попрошайки у другой особи инстинктивно включается программа жалости и великодушия, которую эволюция выработала для сохранения вида в целом. Увидев просительную позу, один зверь может поделиться добычей с другим или подвинуться, уступив место на водопое.

При этом просят всегда только у вышестоящих (у нижестоящих отнимают). Поэтому все изложенные нами на бумаге ходатайства и прошения отправляются всегда по инстанции вверх, а не вниз.

Шестая программа — самая интересная. Она нам уже знакома по предыдущей главе — обмен. Обмениваются равные по иерархии, обмен развит не только у приматов, но и у других социальных видов. Причем, как отмечают этологи, животные постоянно пытаются выменять что-то хорошенькое чужое в обмен на никудышное свое. То есть в обмен на ништяки норовят подсунуть всякую гадость. Эта инстинктивная программа обмана-обмена после появления речи и разума породила поговорку «не обманешь — не продашь».

Перечисленные шесть программ, корректируемые социумом, и построили цивилизацию, государства, экономику, законы… И чем ближе к животным истокам стоит социум, тем больше он напоминает отношения в стаде. Вот, например, легкоузнаваемое замечание этолога: «Иерархи стадных обезьян никогда не делятся с другими самцами тем, что добыли сами, своим трудом. Они раздают отнятое у других, причем то, что оказалось ненужным самому. При кочевом образе жизни все, что не смог сожрать и спрятать за щеку, приходится или бросать, или «распределять». Одаривают «шестерок» и самых униженных попрошаек, зачастую по нескольку раз вручая подачку и тут же отбирая. Эта процедура не забота о ближнем, а еще один способ дать другим почувствовать свое иерархическое превосходство».

Теперь обратимся к ранее описанным опытам, в которых исследователи вводили в обезьянью стаю деньги. Помните, я сетовал на то, что обезьянам не дали развить банковскую систему? Так вот, сетовал я зря! Если обезьянам выдавать емкости для хранения денег, они быстро соображают, что к чему:

«Если обучить содержащихся в загоне павианов пользоваться запирающимся сундуком, они сразу соображают, как удобно в нем хранить пожитки. Теперь, если доминанта снабдить сундуком, он только копит отнятое добро, ничего не раздавая. Если все получают по сундуку — доминант все сундуки концентрирует у себя. Второй опыт: обезьян обучили, качая определенное время рычаг, зарабатывать жетон, на который можно в автомате купить то, что выставлено за стеклом. Общество сразу расслоилось: одни зарабатывали жетон, другие попрошайничали у автомата, а доминанты — грабили, причем быстро сообразили, что отнимать жетоны, которые можно хранить за щекой, выгоднее, чем купленные тружеником продукты.

Труженики сначала распались на два типа: одни работали впрок и копили жетоны, тратя их экономно, а другие как заработают жетон, так сразу и проедают. Спустя некоторое время труженики-накопители, которых грабили доминанты, отчаялись и тоже стали работать ровно на один жетон и тут же его тратить».

По этой же причине русские крестьяне, когда большевики развернули в стране продразверстку, резко ограничили сев… Социализм потому и не функционирует как экономическая система, что обезьяна не желает работать, если заработанное отнимают, а просто так, за здорово живешь, отдавать не хочет. И вы, читатель, эту обезьяну прекрасно понимаете. Потому что и сами обезьяна. А не муравей какой-нибудь.

Впрочем, мы тут не уникальны. Известен опыт с другими социальными млекопитающими — крысами, которых запускали в клетку, где еду можно было добыть, только нырнув за ней и проплыв по туннелю. Крысы терпеть не могут плавать! Поэтому вскоре в клетке быстро установились тюремные порядки. Были там свои «шестерки», которые носили «паханам» еду. Были и свои «мужики», которые держались независимо — за кормом плавали, но добытое никому не отдавали.

И вот когда в нескольких «камерах» установились такие порядки, ученые сделали следующее — расселили из разных «камер» и посадили вместе «паханов» и «рабов». Теперь в клетках сидели только «рабы» и только «паханы».

Как вы полагаете, что дальше произошло?