Воробей, том 1 (СИ) - Дай Андрей

Но это так – к слову. На деле же, князь Константин, требуя дополнительных полномочий Совету Министров, мягко говоря, кривил душой. Потому как большая часть того, что должно было бы прибавиться, у меня и без того уже было. А то, чего не было, вроде составления прожектов новых и изменения старых законов – и даром не нужно. И так у нас этих, законодателей, так много, что девать некуда.

Формально в Российской Империи правом на, так сказать, законодательную инициативу обладали Сенат, Государственный Совет, Министерство Юстиции и Второе отделение Его Императорского Величества канцелярии. Реально, начиная с правления Александра Второго, хоть сколько-нибудь важные реформы готовились в тиши уютных кабинетов дворцов. Сначала – большей частью, в Мраморном. После, уже при Николае Втором, в Зимнем.

Сенат задумывался царем Петром Великим как некий орган, где виднейшие мужи Державы станут измышлять и реализовывать делами прожекты по возвеличиванию Империи. Но уже при Петре же стал простой околопрестольной говорильней. Местом, где плелись изощренные интриги, и создавались заговоры. Не мудрено, что к началу девятнадцатого века Сенат и вовсе перестал исполнять какие-нибудь функции. Став в конце концов, при Николае Первом, этакой почетной богадельней, где заседали престарелые, ни на что более не годные, чиновники трех высших классов по Табелю. Ничего не решавшие, ни за что не отвечавшие, и никем всерьез не воспринимавшиеся.

Однако реформы Александра Второго коснулись и вяло умирающего Сената. Именно туда передали все судебные дела, связанные с преступившими Закон гражданскими администраторами пяти высших классов. По сути, детище Петра стало не более чем Верховным Судом, чьи решения признавались окончательными и кои обжаловать было более негде. Или, что вернее: Сенат стал высшей кассационной инстанцией страны. Были образованы Гражданский и Уголовный кассационные департаменты, обладающие правом толковать запутанное законодательство, руководствуясь, что называется, «духом», а не только «словом». В семьдесят втором, по настоянию князя Владимира, было создано особое присутствие Правительствующего Сената, занимавшееся рассмотрением политических дел в качестве суда первой инстанции.

С Госсоветом, как и с Сенатом, тоже получилось ни шатко, ни валко. Но это уже чадо, рожденное не Петром, а другим видным реформатором органов государственного управления Империи – Михаилом Михайловичем Сперанским.

Идея была не плоха. Одного только граф Сперанский не учел – чтоб что-то к лучшему изменить, нужно очень этого хотеть. А чего хотели те три десятка назначенных лично императором вельмож, что заседали в Госсовете? Внимания царя, денег и власти. Нужды народа, а часто и страны, в этом списке вообще не присутствуют. Заметили?

Полномочия Госсовета предусматривали рассмотрение новых законов, изменения в старых, контроль за работой внутреннего управления – с правом производства судебных слушаний над провинившимися, составление ежегодной государственной росписи доходов и расходов, и отчетов по ее исполнению. На деле, вельможи создавали комиссии, тянули время и гнобили проштрафившихся губернаторов и министерских. И... Да собственно и все. Бюджет как верстался в недрах министерства финансов, так и продолжал верстаться. Контролем занималось Контрольное управление и жандармы, а новые законы... В кабинетах. Я уже говорил.

К середине века в ведомство канцелярии Госсовета передали дела об учреждении акционерных компаний, выдачу особых привилегий и привилегий об изобретениях. Потом еще и дела о «введении во дворянство и присвоении почетных титулов – княжеского, графского, баронского». И тут выяснилось, что сидение на заседаниях весьма прибыльное дело. Причем, во всех смыслах. Желающих «подмазать», чтоб «поехало» всегда хватало. Как и желающих получить мзду вельмож, которые вынуждены были, так или иначе, проталкивать нужные бумаги через комиссии Госсовета.

Одновременно, тем же «Учреждением», из компетенции Госовета изымалось все, как-нибудь касающееся гражданского и военного управления страной. А чтоб государственные советники не отвлекались на всякие пустяки, комиссию по составлению Законов передали из канцелярии Совета во Второе отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии. И без того слабые законотворческие возможности, теперь попросту исчезли, обратившись, в лучшем случае - законосовещательными.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Министерство Юстиции вообще никогда ни единого закона не выпустило. Министр юстиции одновременно был генерал-прокурором Сената, и входил в члены Госсовета. Министерство осуществляло надзор за деятельностью прокуроров и судей, но в законотворчество не лезло. А канцелярия императора – она и есть канцелярия. Проверить прожекты на соответствие Кодексу они еще в состоянии. Выдумать что-то новое – увольте. Держат там не за инициативность, а за верность.

А теперь: «Внимание! Вопрос». Если регенты решили передать в Совет министров функцию учреждения акционерных обществ, то что останется Госсовету? И как сильно обрадуются не малой величины господа, когда узнают, что ловкий Воробей перехватил у них этакую-то кормушку?!

Дело ясное – опять политика. Легкая подставка со стороны императорской семьи. Однозначно, как говорится. Так эвот, легким движением пера, «два зайца» одним выстрелом. С одной стороны вроде бы явный знак особого благоволения. С другой, вокруг непокорного Воробья создается полоса отчуждения. У первого министра прибавляется власти, и одновременно – растет количество недоброжелателей. Что же станет делать бедный, обложенный как волк красными флажками, граф Лерхе? Так, понятно что! Побежит за поддержкой к всесильным великим князьям. Станет зависим, а значит, управляем.

Причем, все равно к кому именно. К Владимиру, Александру или, не приведи Господь, к Константину. Ворон ворону глаз не выклюет. Эта кодла может за глаза хаять друг друга, соперниками в политической борьбе могут быть, разным партиям могут покровительствовать. Но, при всем при этом, нет более единой группировки в столице, чем императорская семья. Ибо они – владетели. Кормятся из одних яслей, и конкурентов на власть сообща к ногтю придавливают. Вот так-то!

Третье, не попавшее в газеты, решение Регентского Совета касалось Балканского полуострова. Тема, конечно, важная. И в свете грядущих через год-два событий, весьма актуальная. Только я, погрузившись в размышления, слушал в пол-уха. Назначили ответственного офицера от Генерального Штаба для создания агентурной сети и сбора сведений? Да Бог в помощь. Почему только сейчас? Что мы с Турцией перестали быть естественными соперниками на Черном море? Ранее, почему сбором разведданных не озаботились?

Но это я все про себя. Не дай Бог начать эти неудобные вопросы сейчас начать задавать. Вышло бы, словно я, наглая немецкая рожа, смею князя Владимира прилюдно отчитывать за недоработки. Оно мне надо, с единственным в их семейке вменяемым человеком отношение портить?

Готовить генерала Черняева к отправке в Сербию в качестве военного советника. Создать при сербской королевской армии отдельный добровольческий русский корпус. Сообщить негласно в войсках, что желающие закалить сабли в турецкой крови должны встречаться в штабах благожелательно. Добровольцам следует выправлять отпуска по здоровью, снабжать оружием и припасами, помогать на пути следования. Назначить фельдмаршала Барятинского ответственным за организацию в империи добровольческого движения.

А пресса? А ужасы турецкого владычества? А создание образа недочеловеков, или и того пуще – натуральнейших зверей? Всемирное осуждение геноцида славянского населения Блистательной Порты? Неужели трудно создать инцеденты, даже если их в реальности еще и нет?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Снова молчу. Концепция черного пиара этим людям еще недоступна. Всем известно, что франко-прусская война началась с созданного Бисмарком на пустом месте инцидента. Значит, Отто Эдуард Леопольд фон Бисмарк-Шёнхаузен, герцог цу Лауэнбург, умеет? А кого называют первейшим учителем прусского канцлера? Уж не светлейшего князя Горчакова ли, Александра свет Михайловича? То-то же! Можем! Только пока это не принято. Как бы, не вместно. Бесчестно. Но это только пока. Вот загремят пушки в Эльзасе. Затрубят трубы, застучат пулеметы, а по холмам Шампани станет стелиться ядовитый газ. Европа умоется большой кровью, оскотинится, ожесточится. Начнут пинать упавших, сгонять пленных в концлагеря и бомбить госпитали. Придумают массу красивых слов, чтоб оправдаться, и обзовутся европейской цивилизацией. А наши дурни еще и завидовать им будут, подражать и копировать.