Толкование путешествий - Александр Эткинд

Если влияние Буллита на Фрейда запечатлено в самой этой книге, то противоположный вопрос не имеет легкого ответа. Каким образом подготовка, полученная у Фрейда, сказалась на профессиональной деятельности американского посла? Среди сотен пациентов Фрейда не было более крупной политической фигуры, чем личный друг американского президента, кандидат в госсекретари, посол в России и Франции. С другой стороны, Буллит был одним из немногих высокопоставленных политиков, кто прошел практический анализ. Перед нами книга, которую великий психолог столетия написал вместе с крупнейшим из его дипломатов и, как сказали бы сегодня, политологов. Текст написан пациентом и его аналитиком в итоге психоанализа или даже по его ходу. Легко предположить, что в нем выразилась его динамика, спроецированная на героя. Любопытно проследить способ толкования, к которому прибегли в этой книге соавторы, бесконечно разные, но сумевшие прийти к согласию.

Психологическое исследование 28-го президента Соединенных Штатов сосредоточено на жизни его воображения, которая оказывала, считают соавторы, определяющее влияние на его политические действия. Речь идет о специфически американской религиозности Вильсона, сына пресвитерианского пастора. Ей дается самая радикальная интерпретация.

Психоанализ может подтвердить, что отождествление отца с Богом является обычным, если не общим, явлением психической жизни. Когда сын отождествляет себя с отцом, а своего отца — с Богом […] он чувствует, что внутри него есть Бог, что он сам станет Богом […] Во многих случаях мужчина […] разряжается посредством отождествления с Иисусом Христом. Психоанализ обнаружил, что такое отождествление имеется у абсолютно нормальных лиц[525].

Для Фрейда, еврея-агностика, такая динамика чужда, но Буллит, потомок гугенотов и выходец из квакерской Филадельфии, рассказывает о близком ему опыте. Внутренняя идентификация Вудро Вильсона с Иисусом Христом признается ключом к его личности и, более того, секретом политической карьеры:

Отождествление себя со спасителем человечества, которое стало столь важной и видной чертой его характера в последующие годы жизни, по-видимому, произошло вследствие неизбежного заключения […]: если его отец — Бог, то он единственный любимый Сын Божий — Иисус Христос[526].

Наверно, именно в этом деликатном месте авторы почувствовали различие собственных верований. Тем не менее они продолжали с завидной смелостью:

…невротик, поместивший большую долю своего либидо в отождествление себя с Христом, склонен […] прибегать к спасительной иллюзии, что может достичь конечной победы путем подчинения[527].

Критике подвергается самая суть американского протестантизма. Другие учителя современности, как Токвиль и Вебер, относились к американским сектам с восхищением, снабженным долей удивления и горечи. Фрейд и Буллит трактуют Вильсона как олицетворение пуританской традиции и пишут его портрет как обвинение самой Америки. Справедливо или нет, но в конечном счете именно пуританским влиянием они объясняют крушение Вильсона в 1919 году и Европы в 1938-м. Итог столь неожидан, что заслуживает подробной цитаты.

Вильсон был воспитан проповеднической традицией британских сектантов, которую они перевезли в Америку. В этой атмосфере человек, мужественность которого преобладает над женственностью, способен преуспеть только в экономическом отношении. Зато она очень подходит для тех, женственность которых преобладает над мужественностью. […] Томми [Вильсон] не ощущал побуждения к восстанию, потому что его мужественность была недостаточной. […] Ему пришлось бы лицом к лицу столкнуться с этим конфликтом, если бы он был воспитан в условиях относительно свободной европейской цивилизации. Та ширма рационализаций, которая позволяла ему жить […] быстро была бы сорвана на Европейском континенте. Ему повезло, что он родился в Америке, которая была защищена от реальности на всем протяжении 19-го столетия благодаря своей преданности наследству Уиклифа, Кальвина и Уэсли[528].

За этими словами чувствуется восстание самого Буллита, подкрепленное антиамериканизмом позднего Фрейда. Первичное значение придается религиозно-культурной традиции. Предположение об идентификации героя с Христом является главным инструментом этого исследования, верно названного «психологическим», а не психоаналитическим. Так объясняется вся карьера президента — его честолюбивая энергия (он спаситель человечества), его ссоры с ближайшими сотрудниками (апостол отвергается как Иуда) и, наконец, итог Версаля.

Отождествление Вильсоном себя с Христом оказало влияние на его действия в решающие моменты его жизни. В Париже, на мирной конференции, он страшился последствий борьбы. Он подчинился, а затем провозгласил, что победил. […] Не следует забывать, что Спаситель, с которым Вильсон отождествлял себя, спас мир полнейшим подчинением воле своего отца[529].

Вильсон подчинялся своему отцу, пастору, но мира не спас; напротив, он достиг «прямой противоположности того, что он хотел достичь», писал Фрейд в личном предисловии к этой книге. «Претензия освободить мир от зла обернулась лишь еще одним подтверждением той опасности, которую может причинить фанатик общему благу»[530]. Пользуясь знаменитой фразой Гете, Фрейд утверждает, что Вильсон показал себя «прямой противоположностью той власти, которая „всегда желает зла и всегда творит добро“», — иными словами, противоположностью Мефистофеля. Дьяволу, как, впрочем, и Христу, приписываются очень специальные качества; но, в отличие от Христа, место дьявола в этом тексте не занято.

Когда позднее Вильсон стал государственным деятелем и «божеством» в своем бессознательном, он частенько облекал своих оппонентов в «наряд сатаны»[531].

Мы знаем, кто говорит, но о ком идет речь? Текст ставит задачу, решать которую стоит исходя из подхода, принятого самим текстом. Вильсон изображен здесь противоположностью Мефистофеля. Не занято ли место последнего автором?

Выйдя в отставку в 1919 году, Буллит дорушил свою карьеру, дав показания конгрессу, в которых рассказал о внутренней кухне Версальских переговоров. Вскоре падший ангел госдепартамента женился на вдове Джона Рида, что добавило скандальной известности и подтвердило подозрения в левых симпатиях. Став редактором голливудской студии Paramount Pictures, Билл со своей Луизой подолгу жил в Европе, любил Париж и, как мы знаем, часто заезжал в Вену. Он любил проводить время на Босфоре и там, сообщала New York Times, «валяться на песке и смотреть, как мир катится в ад». Сбежавшие от скучных дел в своей стране и более всего от сухого закона в «праздник, который всегда с тобой», американцы вели веселую жизнь в дешевой послевоенной Европе. Буллит дружил со Скоттом Фицджеральдом и встречался с Хемингуэем. От этой жизни остались знаменитые романы и заурядные истории болезни: у Луизы Брайант развился алкоголизм. Среди романов Ночь нежна Фицджеральда особенно подходит к нашему случаю: герой психоаналитик, героиня вполне безумна, и сюжет то следует за супружеской историей Буллита и Брайант, то отталкивается от нее. В 1926 году выходит собственный роман Буллита Это не сделано[532]. Дело происходит в родной Филадельфии; молодой герой борется с косными привычками своей среды, вопреки всему женится на любимой женщине и под конец должен спасать сына от ареста по подозрению в коммунистической деятельности. Роман особого успеха не имел. Буллит продолжал свою рассеянную жизнь, путешествуя между континентами и периодически посещая Фрейда, пока его жизнь не сделала новый поворот. В 1933 году, после победы Рузвельта, Буллит был направлен послом в СССР.

Полномочия были вручены 19 декабря 1933 года. Дипломатическое признание Америкой было крупным успехом Советского Союза. Посла называли другом Ленина и встречали, по характеристике американских газет, «истерическими славянскими эмоциями». Буллит тоже был воодушевлен. На приеме в Кремле он с успехом выдержал испытание бесконечными тостами, во время которых надо было стоять и нельзя было закусывать. Ни о чем не прося, он дождался того, что Сталин обещал ему доступ в любое время и всяческое содействие. Они обсуждали, в частности, землю для нового здания посольства на Ленинских горах. Утонченный опыт психобиографии сгодился только на то, чтобы написать Рузвельту: «Встретившись с Лениным, я сразу почувствовал, что я нахожусь в присутствии великого человека; со Сталиным я чувствовал, что разговариваю с жилистым цыганом, корни и чувства которого выходят за пределы моего понимания»[533]. Ворошилова Буллит характеризовал как «одного из самых очаровательных людей, которых я встречал в жизни».